Старшая  сестра

Людмила Пискунова мгновенно влетает в его кабинет, но всегда кокетливо - стыдливо, рдея от волнения, с подобострастной улыбочкой осведомляется:

- Вы меня звали Альберт Иович?

Зеленеев никогда не называет ее по имени. Он дает ЦУ ⁺: такому-то больному 4 или 6 или 8 или 10 /Зеленеев не любит нечетных чисел/ сульфазина и зафиксировать.

Победоносно Пискунова влетает в процедурку:

- Девочки, где наша сулъфазиновая кружка?

"Девочки", лет по 50, быстро, понимая необходимость скорой и гуманной помощи больному, извлекают закопченную кружку и начинают греть желтый сульфазин. Старшая сестра, бросив все дела, нетерпеливо контролирует исполнение указания. А дел у нее много: ведь вся работа врача взвалена на нее. Надо самой писать дневнички в историях болезни, и самой же списывать назначения, выписывать лекарства, чертить схемки аминазино- и галоперидоло-терапии, заполнять сульфазинные листы. Она же раз 20 в день пролетает по коридору, заглядывая в волчки "палат". Пискунова, как прирожденная охотница, непременно находит какой-нибудь непорядок и ее пронзительный крик заглушает все остальные звуки в отделении:

- Гусев, отойди от окна!

- Белов, сядь так, чтоб я видела, что ты там читаешь?.. Ах, картинки смотришь, тебе телевизора мало!.. Ну и что ж что не записан на телевизор, а ну-ка отдай мне альбом, где ты его достал? - свинья грязи найдет; Санитары, куда вы, остолопы, смотрите!

- Михайлов - ах ты сволочь! ах ты гад! ах ты змей! - сейчас же пойду выпишу сульфазин, я тебе покажу "стерва"! /Это она подслушала разговор в камере./

- Настя, вынь сейчас же палец из задницы! /"Настей" она, как все врачи, и сестры, и санитары, не без удовольствия зовет педераста-олигофрена Алексеева. Ее юмор черпает ежедневные силы из этого источника: "Ну что, самцы, привести вам жену, одну на всех: Настю?" - "Что, Настя, жениха нужно? Сейчас Гусева позову". - "Что жена не пишет? Не унывай, а Настя на что?" и т.п./

Большую часть дня Пискунова заходится криком. Она срывает злость на всех: на больных, на санитарах, на сестрах. Ее неукротимая агрессивность просто поражает. Считая себя самой обязательной, самой компетентной, самой бдительной - она считала больных преступниками, способными каждую минуту "сделать гадость", санитаров - остолопами и дебилами, сестер - несерьезными и легкомысленными, равнодушными и несознательными, которым "лишь бы день до вечера" пробыть кое-как.

В отношении сестер она была права. Они лишь по хорошему настроению  проявляли полицейские качества, - обычно же сидели в процедурке, болтая или читая  слезливые потрепанные заграничные романы. Они плакали и умилялись судьбами обманутых девиц и несчастных любовников. А в это время кричали избиваемые и наивно искали защиты у сестер. Неохотно вставали сестры милосердия из-за стола, с опухшими от слез лицами, плотно закрывали двери, иногда лишь упрекая санитаров ⁺ и надзирателей.

- Вы дадите спокойно почитать?

Людмила Пискунова обычно выжидала  необходимое время и лишь когда чувствовала, что ей опять придется вызывать хирурга или регистрировать exitus lebalis ⁺⁺ , выбегала из своего укрытия, тихо приговаривая:

- Мальцы, тащите его в палату. Хватит. Будет знать...

Пискунова очень тяготилась тем, что она осталась на должности "дуры,  которой за всех

приходится пахать". И тем не менее она "пахала" - до болей в голове в одинокой постели. Почему одинокой? Да потому, что муж не вынес ее и застрелился, оставив ей малолетнюю дочь, которую она вырастила одна. И только когда дочь уехала учиться, она решилась снова выйти замуж. Но жених зло пошутил над ней, в день свадьбы внезапно ее оставив. Сердобольные подружки Людмилы Пискуновой ввели жениха в курс дела: она психопатка и садистка, мерзкая тюремщица, доведшая до самоубийства своего мужа.