В МОСКВЕ
Родители с Брушей получили большую комнату в московской многонаселенной квартире на Б. Лубянской улице. Спустя год родилась я. У соседей по квартире тоже были дети. Мы особенно дружили с детьми Грачева: того солдата, который был с папой на фронте.
Перед каждым революционным праздником в нашей комнате начинались репетиции детских спектаклей. Часть комнаты отгораживали занавесом из накрахмаленной, выкрашенной в зеленый цвет марли. За занавесом - "сцена".
Наконец наступал долгожданный праздник.
Все взрослые со своими стульями занимали "партер". Конферансье - десятилетняя дочь Грачева - выходила на сцену - в пионерском галстуке, торжественно раздвигала занавес и оповещала:
- Тихо! Представление начинается!
Перед восхищенной публикой возникали пирамиды из детских фигур.
* * *
Но вот был создан военный кооператив, и в 1927 году началось строительство шестиэтажного дома на Тишинской
площади. Председатель правления - отец, члены - Толмачев, Шубин, Анкудинов, Горецкий. Все пайщики принадлежали к высшему комсоставу.
При строительстве дома в фундамент заложили бутылку с соответствующими данными и подписями членов правления.
Мы купили просторную трехкомнатную квартиру с кладовкой, кухней и даже комнаткой для прислуги.
Вскоре под заголовком "Образцовая квартира советского командира" в каком-то военном журнале поместили фотографии наших комнат.
Обстановка была крайне убогая: двадцатиметровая "детская" вмещала два канцелярских "рыжих" стола, две такие же этажерки, две продавленные кровати на панцирных сетках и фанерный шкаф. Общежитие - да и только! Под потолком на проводе одинокая лампочка без абажура.
В маминой комнате - пружинный матрац на "чурках", покрытый рядном, фанерный буфет, трельяж и "шифоньер", обшарпанный обеденный стол, а на нем скатерть с бахромой.
Вся эта убогость компенсировалась роскошным старинным, дубовым письменным столом в папиной комнате. Рядом с ним - этажерка-вертушка, тахта на "чурках". Остальные стены занимали стеллажи от пола до потолка. Каких только книг там не было! Художественная литература, философская, техническая, военно-политическая и другая. Папа покупал дорогие и редкие книги в Брокгаузовском издании, получал подписные многотомники, Большую Советскую энциклопедию, репродукции великих художников, поэтические альманахи и многое другое.
Он стремился привить любовь к книгам и нам.
Когда Бруше исполнилось десять лет, он подарил ей Сервантеса "Дон Кихот". Читать было скучно, но, чтобы не обидеть отца, она говорила:
- Спасибо, папочка! Очень интересно.
Бруша была спокойной, общительной, прилежной девочкой. Училась по всем предметам отлично.
Однажды папа завел беседу о русской истории и спросил:
- Что ты знаешь о Екатерине Второй?
- Она была продуктом самодержавия! - выпалила Бруша и умолкла.
Отец схватился за голову, а назавтра пошел к школьной учительнице истории:
- За что Вы ставите моей дочери "оч. хор."? Она же ничего не знает!
Если у папы было время, он водил нас в цирк, зоопарк и в театры. А зимой мы ездили кататься на лыжах в Сокольники.
Помню первое посещение балета "Эсмеральда" со знаменитой Гельцер в заглавной роли. Я была совсем маленькая и воспринимала Эсмеральду, как заводную куклу. Когда кончился спектакль, и артисты стали покидать сцену, я заревела:
- Возьмем балеринку домой! Хочу балеринку!
Зрители смеялись. Папа, растерявшись, схватил меня в охапку, вынес на улицу, но я продолжала вопить:
- Хочу балеринку! Возьмем балеринку!
В цирке он сам сидел зачарованный: ловкость, красота, физическая сила акробатов вызывали восторг, но особое волнение он испытывал, когда выступали воздушные гимнасты, ежесекундно рисковавшие жизнью.
Физически отец был не тренирован, но чувство риска, знакомое с молодости, продолжало щекотать нервы, было созвучно его натуре.
Зоопарк находится недалеко от Тишинской площади. Туда мы ходили пешком. Останавливаясь около клеток с животными, папа рассказывал нам о стране их обитания, обычаях, языке жителей, сельском хозяйстве, правительствах, флоре, войнах и т.д. Посещения зоопарка обогащали нас духовно и интеллектуально.
В квартире у нас жили то хомяки, то котята, то черепахи, то рыбки. Собак не было (протестовала мама). Однажды папа привез из командировки медвежонка. Мы нежно за ним ухаживали, поили молочком, а когда он подрос, отдали в зоопарк. При расставании обливались слезами.
Папа старался приобщить нас к еврейской культуре. Родного языка мы не знали, о религии и культуре не имели представления. Прочли "Блуждающие звезды" Шолом Алейхема, на том и остановились.
Религиозная бабушка, приезжавшая из Киева погостить, огорчалась нашей русификацией и угрожала:
- Если выйдешь замуж за гоя, не получишь в приданое, ни пуховых подушек, ни перины, ни одеяла!
Мы смеялись, а она обижалась.
Я умудрилась выйти замуж за "гоя", но она об этом не узнала: ее и всех, остававшихся в Киеве родственников, расстреляли в Бабьем Яре.
Несколько раз отец водил нас в еврейский театр. Запомнился Михоэлс, игравший короля Лира на еврейском языке. Талант великого трагика мы до конца не поняли - язык чужой!*
Однажды были в эстрадном театре на концерте Анны Гузик: изящная, тоненькая, красивая, она, танцуя, двигалась через проход к сцене и пела: "Бамир без душейн..." Эта песенка "Красавица моя" долго была популярна в Москве. Один раз ходили на спектакль "Уриэль Акоста" в Малый Театр. Заглавную роль играл знаменитый Остужев. Пьеса оставила впечатление...
Кстати, папа несколько раз видел Остужева в роли Отелло. Убийство из ревности отец считал тягчайшим преступлением, даже если к тому есть основания.
Сам он порой ревновал маму, когда его глупая младшая сестра приносила сплетни, но ревность скрывал, однако скрыть раздражение не мог.
Отец был общительным, очень любознательным, остроумным. К нему часто приходили друзья: вели беседы об искусстве, литературе, музыке. Играли в шахматы.
* Они давние приятели с Соломоном Михоэлсом. Об этом свидетельствует сохранившееся у меня письмо, написанное отцом из Киева маме 10 июля 1931 года. Привожу отрывок: “... встретил Переца Маркиша, Михоэлса, Гофштейна. Был в театре, и ужинал у Михоэлса и Жени Левитас. Был там и П. Маркиш. Хорошо провели время, интересно...”
Помню посещения молодого, обаятельного киносценариста Алексея Каплера*. В 1968 году, случайно встретив его у знакомых, я спросила:
- Вы знали Михаила Давыдовича Короля? Я - его дочь.
Он, улыбнувшись, ответил:
- Я знал даже Вашу бабушку, у которой была молочная на Крещатике! А уж Михаила Давыдовича никогда не забуду — умнейший, благородный человек!
До сих пор у меня хранится книга Каплера: "Годы, сценарии, фильмы" с автографом: “Майе Михайловне Король - дочери нашего чудесного Миши”.
Несколько раз я видела скромную, немолодую женщину - вдову писателя Фурманова.
Прообразом Анки в книге Фурманова "Чапаев" послужила Вера Васильевна Бердникова - героиня гражданской войны, разведчица, ставшая впоследствии женой Марка Павловича Шнейдермана**. А он был другом и коллегой Михаила Давыдовича. Но об этом речь позже...
* * *
Зимой 1932 года Анна Никитична Фурманова впервые переступила порог нашего дома. Она принесла отцу "либретто" под условным названием "Чапаев".
По сохранившимся у отца документам я узнала, что весь материал о фильме передан на кинофабрику "Росфильм" в Ленинград.
Тогда шла полемика: каким делать фильм - немым или звуковым. Все застопорилось из-за несовершенства звуковой аппаратуры.
Но вот за дело взялись "Братья Васильевы" - Сергей Дмитриевич и Георгий Николаевич. Кстати, они не были родственниками, а были однофамильцами.
Ранее "братья Васильевы" работали монтажерами в "Совкино". Их считали способными, творческими, необыкновенно трудолюбивыми молодыми людьми.
Взявшись за работу над звуковым фильмом "Чапаев", "братья" часто стали посещать отца. Когда они приходили, в доме царило веселье.
Михаил Давыдович являлся редактором окончательного варианта сценария.
Закончив работу над сценарием, "братья" сделали трогательную, шутливую надпись на обложке: “Нашему доброму Королю верноподданные авторы. Надеемся, что после просмотра фильмы, не велите казнить... С. Васильев. Г. Васильев”.
* * *
В нашей школе образовался драмкружок, которым руководил один из молодых актеров театра им. Революции. Я всецело отдалась Мельпомене. Драмкружок и МХАТ составляли смысл жизни. Отец, узнав о моем желании стать актрисой, огорчился, но сказал:
- Что ж, попробуй!
И принял "Соломоново решение":
- У меня есть знакомый режиссер, - сказал он. - Пойдешь к нему домой. Он тебя прослушает и, если скажет, что ты талантлива, я препятствовать не стану. Договорились.
На следующий день, надев "заграничное шмутье", пошла к режиссеру. Прочла подготовленный отрывок из "Рыцаря на час" Некрасова. Одобрил. Потом дал несколько этюдов, не отличавшихся особым разнообразием. Помню, словно не прошло более полувека!
Этюд первый: - Вы собираетесь на свидание. Вдруг телефонный звонок. Возлюбленный сообщает, что его отец арестован.
Этюд второй: - у Вас дома хранится запрещенная литература. Должны нагрянуть с обыском. Что Вы будете делать?
Этюд третий: - Вашего друга считают иностранным агентом. Ваша реакция?
Все пантомимы я выполняла топорно: возможно, потому, что возлюбленного у меня не было, а папа еще был на свободе.
Словом, режиссер деликатно посоветовал поступать в медицинский институт, где есть драмкружок и превосходный руководитель. Отец ликовал.
Режиссер, "зарезавший" меня, погиб в ополчении.
Спустя четверть века папа вернулся из лагеря. Однажды спросил:
- Ты не жалеешь, что стала врачом?
- Нет, нет! Нисколько!
- А я виноват, - признался отец. - Ведь режиссер по моей просьбе дал тебе "отвод". Я очень за тебя боялся: загубишь жизнь, останешься навсегда на выходных ролях, вроде: "кушать подано-с!", или того хуже - "изображать за сценой лай собак".
... До войны, когда я училась в девятом классе, над нашей школой шефствовала киностудия “Мостехфильм”.
Однажды после уроков в класс вошел веселый сотрудник шефской организации.
- Ребята, хотите сниматься в кино? - спросил он.
Сниматься в кино?! Еще бы не хотеть! Над партами поднялся лес рук:
- Ура! Ура!
- Ну, что ж, - улыбнулся мужчина. - Тот, кто пройдет кинопробу, будет участвовать в съемках учебного фильма об оборонной работе в старших классах школы. К тому же еще и получит по пять рублей за каждый съемочный день.
В назначенное время более тридцати человек гурьбой отправились на киностудию. Кинопроба отобрала двоих: Женю Кроткову и меня.
... Летом начались натурные съемки. По сценарию изображалась воздушная тревога. Мы демонстрировали защиту от химических средств нападения: сначала “спасатели” укладывали на носилки "пострадавших" и бегом уносились с ними вон из кадра. Потом - менялись ролями: “пострадавшие” резво соскакивали с носилок, становились “спасателями”, а те - “пострадавшими”.
Все это было ново, чрезвычайно увлекательно, но удивляло одно обстоятельство - к чему надо было проходить кинопробу, если "фотогеничных артистов" снимали исключительно в противогазах?!
Свой "блистательный кинодебют" я от папы скрыла, так же, как и заработанные “бешеные деньги”, которые истратила на кафе-мороженое, куда щедро повела “нефотогеничных” одноклассников.
Но все тайное рано или поздно становится явным: съемки давно закончились. На отчетном партсобрании кто-то делал доклад об этом учебном фильме, перечислив в нем
фамилии "артистов". Отец, присутствовавший на собрании, немало удивился.
- Ну что, дочка, утолила свое тщеславие? - язвительно спросил он.
Я зарделась: лучше умру, чем признаюсь, что во время просмотра на экране я себя не обнаружила, потому, что все артисты были не на одно лицо, а - на один противогаз...
* * *
В 1929 году началось строительство дач в лесу на станции Красково под Москвой. Владельцы этих фанерных дач, без фундамента, без отопления - начсостав Красной Армии. Кто они? Участники Гражданской войны. Многие в прошлом - офицеры царской армии, воевавшие в первую мировую войну, перешедшие по убеждению на сторону Советской власти. Среди них были строевые командиры, военные врачи, военные инженеры и представители других военных специальностей.
Наконец, поселок "Военстрой" был заселен. Сразу же на общественных началах, как правило, работающие жены командиров, стали создавать общественную столовую, детский сад, библиотеку, общественный огород, клуб, кружки самодеятельности, спортплощадку. Педагоги, врачи, повара, строители, портнихи и женщины других специальностей совершенно безвозмездно делали свое дело.
Это была попытка создания новой модели общественного строя, время энтузиазма и светлых надежд! Кстати, дачи строили беглые "кулаки". Потом они жили в поселке семьями, как рабочие, приехавшие в Москву. И, несмотря на донос какого-то местного крестьянина, правление их защитило!
Когда начались массовые репрессии, дачники прятали жен и детей репрессированных. Изгнанные из московских квартир, но оставшиеся на воле, два десятилетия они жили на своих дачах, кое-как утеплив их.
Члены правления - полковник Кадишев А.Б., полковник Бабаев Д.С., полковник Розанов В.Н. - отстаивали права
семей репрессированных, хотя это было сопряжено с опасностью...*
* * *
Рядом с нашим поселком "Военстрой" (переименованным потом в поселок “Красная Звезда”) высоко над обрывом располагались дачи работников ВЦИКа. Их окружал деревянный забор. У ворот стоял часовой.
Мы - дети - иногда наблюдали, как открывались ворота и в машинах въезжали обожествленные вожди, лица которых узнавались по портретам.
С особым нетерпением ожидали мы встречи с обожаемым Семеном Михайловичем Буденным, надеясь, что он хоть раз обратит внимание на наши пионерские галстуки, повязанные особым образом, чтобы получились "буденовские усики". На узел прикрепляли значок - "Пионерский костер". Это было верхом элегантности!
В будние дни сквозь щели в заборе порой удавалось проникать на запретную территорию, чтобы полакомиться малиной. Там, в девственном лесу, иногда встречали красивого, черноволосого подростка. Он, сидя на шее милиционера, погонял его прутиком, словно лошадь. Мальчишке не терпелось изловить нас, но мы разбегались в разные стороны. Милиционер терялся, а мальчик сердился...
Одни говорили, что мальчик - сын Семена Михайловича, другие - что племянник...
Не прошло и десяти лет, как супругу маршала - Ольгу Стефановну Михайлову-Буденную, солистку Большого Театра арестовали (ведь она училась вокалу в Италии, значит - итальянская шпионка!). Маршал не слишком горевал и вскоре женился на юной племяннице актрисы.
Обо всем этом я узнала спустя тридцать лет, когда реабилитированная Ольга Стефановна оказалась в психиатрической больнице, где я работала ординатором женского беспокойного отделения.*
* Они носили три "шпалы" (прим. автора).
* В газете "Аргументы и факты" от 23 апреля 1993г. помещена моя статья о судьбе Ольги Стефановны (прим. автора).
* * *
Последние перед поездкой в Америку годы папа приезжал на дачу не чаще двух-трех раз в неделю. Жил в Москве, много работал, занимался английским языком. Маму мы встречали на cтанции ежедневно. Однажды (кажется в 1935 году) она приехала за чем-то с работы в Москву. Дворник, поздоровавшись, сразу ее “обрадовал”:
- А Ваш хозяин несколько раз приводил какую-то блондинку!
Мама подумала: что это - провокация или правда? (Она знала, дворник был "стукачом".) Разволновалась, но ответила сдержанно:
- Она - наша родственница!
Дома не находила себе места. Неужели измена? Если так - разведусь!
Между родителями произошла размолвка, закончившаяся спустя месяц примирением...
Мне думается, маму пытались спровоцировать на ДОНОС! Некоторые жены попадались на удочку, но потом сами оказывались за решеткой! Молодец мама, не поддалась!