- 88 -

Два рассказа Елены Вяловой

 

Кесарь

 

Его звали Кесарь. Это был забавный и очень ласковый ягненок, как бывают ласковы все домашние животные, когда они все время находятся около человека.

Кипенно-белый с глазами светлого янтаря и длинными стрельчатыми ресницами, такими же белыми, как и он сам.

Кесарь был общим любимцем и баловнем всей овцеводческой бригады. Нельзя было смотреть без улыбки на те веселые коленца, которые он ежеминутно выкидывал. Вот, наклонив свою маленькую головку, отбегает в сторону и, склонив ее еще ниже, стремительно несется на тебя, пытаясь боднуть рожками, которых нет еще и в помине. То, далеко отскочив, боковым прыжком остановится на секунду, как вкопанный, посмотрит на тебя янтарными глазами и боком поскачет в противоположную сторону. Много радости доставлял нам Кесарь.

Кличку «Кесарь» он получил из-за своего необычного появления на свет.

В то время я работала зоотехником на одной из отдаленных овцеводческих ферм Казахстана. На летнюю стоянку — гурты в этот 1943 год вышли очень рано — в начале мая. Весна неожиданно дружная сразу наступила после холодной, вьюжной зимы.

Зазеленена степь, и склоны отдаленных сопок покрылись разноцветными ярко вспыхнувшими цветами. Желтые и лиловые анемоны, как шляпки кнопок, проткнули свежий ковер зелени.

Ответственная, напряженная пора окота, а в эту весну он ожидался массовым. Кроме того, в наши отары влилась опытная

 

- 89 -

партия редких в то время белых каракулевых овец, каждая голова которых была на особом учете.

С нетерпением и волнением ожидали первого приплода. Нелегка работа овцевода. От зари до зари, в погоду и непогоду шагают они по степи и сопкам, отмеривают километры с вверенными им отарами. Зорким должен быть глаз чабана, чтобы издали заметить приближающуюся опасность. Бич животновода — волки. Особенно страшны они в черные, длинные осенние ночи под непрерывно сеющим дождем. Летние стоянки наши в то время имели весьма жалкий вид. Несколько вырытых землянок, сверху покрытых чем придется, были жилищем обслуги. Несколько варков (небольшие загороженные площади деревянными или таловыми щитами) предназначались для самых маленьких ягнят.

Догорала заря, потянуло лиловым туманом с далеких сопок, за которыми скрылись последние лучи солнца. Лощина быстро погружалась в темноту. Пересчитанное, утомленное поголовье отдыхало, смачно пережевывая бесконечную жвачку. Только беспокойная овца долго кружила вокруг отары, не находя себе места.

Гаснут костры, смолкают разговоры и песни, и стоянка погружается в великую, безмолвную степную тишину. Только в сухих зарослях чия стрекочут неугомонные ночные кузнечики-цикады. Где-то свиснет запоздалый суслик, да слышится перекличка арбичей — «э-э-ээй» под высоким небом, усеянным голубыми звездами.

Я погасила свой светильник — небольшую бутылочку с керосином и ватным фитилем, заранее наслаждаясь наступившим отдыхом. В дверь моей кабины резко, торопливо застучали.

— Кто там? В чем дело? — спросила я и услышала взволнованный, задыхающийся голос, который бывает только лишь от быстрого бега. Это был наш ветврач Галкин. Он срочно вызывал меня в стационар. Через несколько минут я была там. Ветврач Галкин, в белом халате, взволнованно, быстрым шагом из угла в угол ходил по небольшой комнатке, с одним окном, выходящим на восток. На столе горела лампа «молния», зажигавшаяся в исключительных случаях. На низком столе для обработки овец, широко раскинув ноги, лежала белоснежная каракулевая овца.

От судорожного дыхания, вместе с дыханием вылетал какой-то свистящий, клокочущий звук. В темных глазах, уставленных в одну точку, застыла тоска ожидания и бесконечная боль.

 

- 90 -

Я знала эту овцу за номером 783 как высокопородистую, от которой с трепетом ждали приплода.

Галкин торопливо, сбивчиво объяснил, что с его стороны сделано все, чтобы спасти мать, дальше он бессилен, овцематка обречена на гибель, нужно спасать ягненка, а выход один — нож, кесарево сечение. Он ждал только моего последнего слова. Раздумывать было некогда. По затуманенным темным глазам чувствовалось быстрое приближение конца. Я махнула рукой, отошла в сторону, отвернулась и зажмурила глаза.

Галкину помогал санитар. Я не видела, как острый нож делал свое дело, только до моего слуха донесся глухой измученный вздох, да то же усиленное дыхание со свистом. Мне было очень нехорошо. Била лихорадка. Сколько я так стояла, не знаю.

— Ну, вот и все, — откуда-то издалека, словно через вату, донесся голос врача. Я подошла. На верстаке в луже крови неподвижно лежала овца, вздымавшиеся до этого бока, глубоко запали, голова с широко раскрытыми глазами далеко закинута в сторону, а на щеках резко обозначились две полоски от скатившихся слез. На руках Галкина трепетал белый клубок в крутых белых завитках.

Такой дорогой ценой появился на свет ягненок, имя которому мы дали «Кесарь».

Относился он к группе «сирот», в животноводстве применим этот термин, но рос он, конечно, не сиротой. К нему была прикреплена старая, опытная чабанка. Кормили его искусственно, через соску, или как здесь говорят — с рожка. В общий сакиман не пускали, и он был волен бегать там, где хотел, но бегал всегда ближе к людям. Он сделался совершенно ручным, хорошо знал кличку и несся на зов сломя голову. Каждая на стоянке рука была для него ласковой матерью. Она гладила его по шелковой спинке, что, кстати сказать, ему очень нравилось, та же рука бережно расчесывала щеткой запутавшуюся шерстку и нередко та же рука вешала на его шею веночек из степных цветов.

Время шло. Рос и крепчал Кесарь. И вот наступил день, когда его пустили в общую группу молодняка для выгона на пастбище. Все с нетерпением ждали возвращения сакмана Кати Бодненко, куда был помещен Кесарь. Как-то прошел его первый день?

— Ну и замучил же меня сегодня наш Кесарь, — так начала Катя свое повествование. — Сначала он все время держался око-

 

- 91 -

ло меня, все за мной бегал, дичился, а потом на него что-то нашло, начал носиться по степи, как обезумевший, и весь молодняк повел за собой. Они, молодые ягнята, делали все, что хотел он, а Кесарь, видимо, увидев такой простор, не знал — куда девать прыть своих молодых ног. Не успею забраться за ними на сопку, как они лавиной скатывают вниз, покружат и таким же галопом несутся на соседнюю, а впереди Кесарь, а потом снова в степь. И так целый день. Ох, и измучили они меня сегодня, — промолвила Катя и тяжело опустилась, на близ стоявший топчан.

Шли дни. Взрослел Кесарь и уже не доставлял столько беспокойства своему чабану. В отаре молодняка он стал вожаком.

Кончалось лето. Все короче становились дни и длиннее ночи.

Кесарь превратился в прекрасного, упитанного баранчика. Все его движения стали уверенными, спокойными, рассчитанными. Вскоре мы должны были переезжать на зимовье. Оставались считанные дни вольной жизни в широкой степи. Заметно укоротился день. Погода испортилась. Днем еще светило и пригревало солнце, но с началом сумерек начинал сеять непрерывный, колючий дождь. Мы тревожились, торопились с переездом, но еще не были готовы зимние помещения. Наступала пора волков. Правда, на отары они еще не нападали, но мы часто видели днем их косяки, мчавшиеся по сопкам.

И в тот злополучный день было все как накануне. Спокойно ушло на выгон стадо, спокойно, и целое, возвратилось назад и улеглось на свои отведенные места. Дождь начался сразу, моросящий, пронизывающий до костей, обещая тревожную ночь. Заранее были зажжены костры и нанесены кучи караганника. Дождь не прекращался. Была поставлена дополнительная охрана арбичей. В этот вечер все долго не спали, но усталость дала себя знать. Вдруг среди ночи раздался резкий, призывный крик ночных. Все, кто находился на стоянке, повскакали со своих постелей и бросились на крик.

Черное небо, черная степь, моросящий дождь и крик, зовущий на помощь! Волки. Это были они. Их фосфоресцирующие зеленые точки глаз мелькали среди отары, а обезумевшие овцы кружились на одном месте, и не было никакой силы сдвинуть их в направлении близ находящейся изгороди. Стучали в ведра, кастрюли, кричали до хрипоты, жгли факелы, смоченные в керосине, таким дорогим в то время, но ничто не отпугивало степных хозяев. Сколько их было, определить было трудно, но, видимо, це-

 

- 92 -

лый взрослый косяк. Мы только видели как в одиночку и небольшими группами уходили в степь овцы, отбитые волками. Целую ночь боролись с нахлынувшей стихией. Только когда начал брезжить серый рассвет, насытившиеся и опьяненные от крови волки стали убегать в степь. А когда рассвело настолько, что мы смогли оглядеться вокруг, плачевная картина встала перед нашими глазами. Большой доли овец как не бывало, а на вытоптанной, превращенной в месиво земле, валялись пораненные и с перерезанными горлами ягнята. Уцелевшие сбились в кучу, опустив головы, мелко дрожа и тяжело дыша, все ближе и ближе прижимались друг к другу. Пересчитали, пропустив через раскол. Не хватало 76 лучших племенных ягнят. Не было и Кесаря. Больно сжалось сердце, думая о его гибели.

Начались поиски угнанного поголовья. Было снаряжено несколько бидарок, присланных с главного участка. С утра до вечера носились мы по степи, подбирая трупы и еще живых, а то и просто остатки того, что раньше называлось ягненком. Три дня поисков. Кесаря не было. И вот на исходе третьего дня, усталые, отчаявшиеся, мы возвращались на стоянку. Переезжали пересохшую за лето речку. Показался тоненький серп луны, освещая прибрежные равнины и голубые далекие сопки. Скрипела галька под колесами бидарки, хрипела уставшая лошадь, звонко хлестали ветки тала по бокам повозки. Вдруг Тоня, санитарка, сопровождавшая меня, выхватила вожжи из моих рук и указала на что-то белевшее в густых зарослях. Быстро соскочили и бросились к белевшему предмету. Перед нами был Кесарь. Но какой Кесарь! Упитанное крепкое тельце ягненка было каким-то обмякшим, распластанным, словно оно глубоко ушло в землю. Передние ножки вытянуты вперед, и на них покоилась откинутая в сторону голова. Глаза закрыты. Задние ножки утопали в луже уже высохшей крови.

— Кесарь, Кесарь, — почему-то мы проговорили шепотом. Ягненок слабо встрепенулся, жалко шевельнул хвостиком, пытался поднять отяжелевшую голову, открыл затуманенные лиловой пленкой глаза и снова безжизненно опустил ее на вытянутые ножки.

Бережно, стараясь не причинять ему боли, перенесли в бидарку, предварительно устлав ее дно всем мягким, что только было на нас.

Долго болел Кесарь. Благодаря неустанной заботе Галкина и Кати Бодненко Кесарь остался жив. А через несколько месяцев

 

- 93 -

никто не мог бы сказать, что он побывал в зубах волков, только глубокий заросший шрам на левой ноге, напоминал об этом.

Вскоре я уехала из Казахстана.

Прошло несколько лет. По роду своей работы, мне вновь пришлось побывать в Казахстане, в одном из областных центров. Я шла по улице, направляясь к гостинице. В эту ночь я уезжала в Москву. Кто-то окликнул меня. Обернулась. Передо мной стоял знакомый журналист, приехавший в командировку. Разговорились. Оказывается, он приехал сюда еще на открытие сельскохозяйственной выставки, чтоб дать о ней очередной репортаж.

До отхода поезда времени было много. Он предложил посетить мне выставку вместе с ним. Охотно согласилась. Приехали на окраину города. Масса зелени. Перед нами огромные светлые застекленные павильоны, где размещался скот.

Мы долго бродили по выставке. Проходили ряды высокодойных коров рекордсменок. Светлые, красивые сементалки, огненно красно-степные ярославки, холмогорки. Они долго смотрели нам вослед своими большими печальными глазами, механически пережевывая жвачку. Любовались быками производителями, гладкими, с блестящей, как атлас шерстью, они косо поглядывали на нас налитыми кровью глазами. У некоторых в ноздри были продеты стальные кольца для усмирения строптивого нрава. Удивлялись мясистым герефордам, этим глыбам мяса в тонну, и больше, живого веса, красным с белыми подпалинами и с тяжелыми подшейниками, тянувшимися до самых ног.

Направились к выходу, как вдруг я увидела стрелку с надписью: Овцеводство.

— Пойдемте, пожалуйста, туда, — попросила я своего спутника. — Ведь долгое время мне пришлось работать с ними. И знаете, право, я очень люблю этих животных.

Мы прошли обширным двором, пересекли несколько аллей и, поднявшись на несколько ступеней, очутились в новом помещении — светлом и просторном.

Косые лучи заходящего солнца падали через стеклянную крышу, окрашивая в золотистый радостный свет все помещение и находившееся в нем поголовье. Перед нами потянулись загороди с молодняком. Все это живое, молодое, прыгало, скакало, не обращая на нас никакого внимания.

Метисы, мериносы, курдючные, у меня уже начало рябить в глазах. Мы медленно продвигались к выходу. «Каракулевые» — гласила вывеска.

 

- 94 -

— Вот, что мы обязательно должны посмотреть — потянула я за рукав своего спутника и быстро направилась к вывеске. Снова варки, снова отдельные загородки.

— Какие красавцы, — вырвалось у меня и, указывая на редких сур, золотистых овец. Дальше шли черные, белые, серые всех оттенков. Мое внимание привлекла отдельная клетка, в которой стоял баран, гордо и смело поглядывая на окружающих, глазами светлого янтаря. — Не может быть! — прошептала я и бросилась к клетке.

Прежде чем прочитать табличку я внимательно оглядела барана. Но как он вырос, какие прекрасные завитки, какой экстерьер. Я позвала: «Кесарь, Кесарь», — медленно повернулась голова на сильной шее. На мгновение янтарные глаза встретились с моими, а через секунду он безразлично отвел их и, высоко закинув голову, кончиком рога почесал себе спину. Я посмотрела на табличку. Она гласила: Совхоз... Казахстан. № 2813, кличка «Кесарь».

Он не узнал меня. Даже капельки воспоминаний не промелькнуло в его глазах. Мне стало грустно.

Так неожиданно произошла моя встреча, последняя, с Кесарем, нашим общим любимцем бригады.

Необыкновенная дружба

 

На самой окраине города, там, где старые яблони раскинули свои корявые ветви, стоит маленький домик под зеленой крышей. Своими тремя окошечками с чистенькими стеклами и резными ставнями весело и приветливо смотрит он на улицу. Живет в этом домике синеглазая шалунья Ниночка со своей мамой. Живут они вдвоем. Работы маме хватало на целый день. С большой заботой и любовью занималась она своим нехитрым хозяйством. Для каждой животинки находилось у нее доброе слово, будь то коза, курица или ленивый кот Брыська. И этому лентяю уделяла она много ласки, хотя и пользы от него не было никакой. Даже мышей не умел ловить. Как-то однажды соседские ребятишки принесли живую полевую мышь и положили ее под самый нос Брыся. Сжалась бедная мышка от страха в комочек, глазки закрыла, засунула головку меж лапок. А кот равнодушно посмот-

 

- 95 -

рел на эту зверюгу, понюхал, потрогал лапкой, два-три раза лизнул ее своим шершавым языком, а потом зевнул, неторопливо отошел, растянулся на травке, словно бы говоря: «не мешайте мне отдыхать».

Хватало забот и девочке-хлопотунье на целый день. То нужно сбегать в сад — посмотреть не поспели ли ягоды, то забежать на огород выдернуть морковку или поискать в густой зелени свежий огурчик, то цветы полить на клумбе, а то просто посидеть на крылечке со своей куклой.

Но сейчас Нина ходила озабоченная. На днях у их курочки Рябушки должны появится цыплята. Когда устраивалось гнездо, клались яйца и сажали курицу, Нина, конечно, была тут же. Заглянув в корзину, она спросила: «А где же цыплята? » — «Они будут ровно через три недели вот из этих самых яичек», — объяснила мама. С удивлением и недоверием посмотрела девочка, отошла задумчиво, но с этого дня покой ее был нарушен. Боясь пропустить появление цыплят, по несколько раз в день заглядывала она в чуланчик — тихонько на цыпочках, затаив дыхание, входила туда, где в темном уголку сидела курица. Первое время, видя подходившую непрошенную гостью, курица начинала сильно беспокоиться, зло косилась, перышки поднимались дыбом — и все норовила клюнуть девочку, если та слишком близко подсаживалась. Но вскоре к этим частым посещениям привыкла, спокойно сидела в гнезде, закрыв глаза, словно спала.

Однажды утром за завтраком Нина отодвинула от себя тарелку с вареными всмятку яйцами, которые очень любила, заявив, что есть их не будет. На обеспокоенный вопрос мамы, не больна ли она, Нина отрицательно замотала головой, сказав, что не хочет есть живых цыплят. Долго пришлось убеждать девочку, что яйцо и цыпленок это не одно и то же. «А вот скоро у Рябушки будут настоящие живые цыплята», — весело заявила мама. После этого все чаще и чаще навещался заветный чуланчик. Но там по-прежнему было тихо.

И вот однажды утром, когда Нина еще лежала в своей кроватке, вошла мама и сказала: «Что ты лежишь так долго? У Рябушки уже появились детки». Не прошло и минуты, как Нина была там. Два белых шарика копошились около курицы. Восторгу и радости девочки не было границ. Она прыгала, смеялась, визжала от удовольствия, чем привлекла внимание Брыся. Несмотря на свой ленивый характер, он моментально примчался в

 

- 96 -

чуланчик, откуда немедленно, с позором, был изгнан. Но любопытство было так велико и мучительно, и так непонятен тонкий писк, раздававшийся из темноты, что он, нет-нет, и снова подходил, заглядывал в щелку.

К вечеру вылупилось еще три цыпленка. На утро — один. Остальные одиннадцать яиц не проявляли никаких признаков жизни. За ночь еще три новых жильца появились на свет. А из двух яичек, хотя они были еще целыми, раздавался слабый стук, словно бы кто, изнутри, по скорлупке стучит маленьким молоточком.

Какая-то странная история творилась с Рябушкой, девять цыплят за три дня, да и сама Рябушка начала проявлять признаки явного беспокойства, видимо с ней такое приключилось впервые. Она заглядывала в гнездо, перекатывала яички ножками и клювом, звала их, как бы торопя покинуть скорее скорлупку. Но цыплят все не было. Вылупившихся, пришлось посадить отдельно в ящичек, предварительно для тепла подостлав туда мягких тряпочек и ваты. Но они все время жались к стенкам и жалобно пищали. Брыська не отходил от ящика, он приподнимался на лапки, заглядывая через край. Его отгоняли, видя, что кроме любопытства он не проявляет к ним никаких злостных намерений, перестали обращать на него внимание.

И вот однажды днем, забежав в кухню, Нина остолбенела в дверях. Она громко начала звать маму, работавшую в это время на огороде. Услышав крик дочери, предчувствуя какую-то беду, она быстро прибежала, и такая же пораженная остановилась в дверях.

В ящике, во всю ее длину, лежал развалясь кот, а в его длинной пушистой шерсти копошились с большим удовольствием, согретые его теплом, цыплята. Один даже забрался на широкую спину своего опекуна и, видимо, чувствовал там себя прекрасно. А кот? Кот умиленно щурил глаза и блаженно мурлыкал свою бесконечную песенку.

Только на восьмой день под курицей не осталось ни одного яйца. Все семнадцать цыплят были живы.

Долго не могли понять этой странной истории с курицей, пока случайно не узнали, что виной всему было Нинино любопытство. Ей было интересно, как это начнут появляться цыплята. Вот она в течение недели и разбивала яички, все думала там увидеть живого цыпленка, а взамен разбитых, подкладывала новые из

 

- 97 -

корзины, стоявшей на полке. Видя, что в разбитых яйцах никаких цыплят нет, перестала дотрагиваться до гнезда. Стала ждать, ведь мама же обещала, что они будут вылупляться — мама никогда не обманывает.

Когда под курицей не осталось ни одного яйца, забрали у Брыся его приемышей и подпустили к настоящей матери. Что тут было! Кот бежит к цыплятам, курица, распушив хвост и крылья, бросается на него в испуге за жизнь своих детей. Цыплята пищат. Крик, шум. Пришлось Брыся запереть дома, а клушку с цыплятами перевести в сарай. Долго Брысь не мог забыть незаслуженно нанесенной ему обиды. Долго ходил он со странно вспухшим носом. Несколько раз во дворе пытался подходить к ним, но зоркая Рябушка еще издали чувствовала приближение своего врага — снова сыпалось немалое количество ударов. Вскоре у кота пропало всякое желание подходить к цыплятам. Наоборот, даже если он где-нибудь случайно натыкался на них, поспешно, со всех ног удирал.

Так и окончилась эта необычайная дружба кота с цыплятами.