А. Твардовский
Друг детства
И дружбы долг, и честь, и совесть
Велят мне в книгу занести
Одной судьбы особой повесть,
Что сердцу встала на пути…
Я не скажу, что в ней отрада,
Что память эта мне легка,
Но мне свое исполнить надо,
Чтоб вдаль глядеть наверняка.
В ней и великой нет заслуги -
Не тем помечена числом…
А речь идет о старом друге,
О лучшем сверстнике моем.
С кем мы пасли скотину в поле,
Палили в залесье костры,
С кем вместе в школе,
В комсомоле
И всюду были до поры.
И врозь по взрослым шли дорогам
С запасом дружбы юных дней.
И я – то знаю: он во многом
Был безупречней и сильней.
Я знаю, если б не случиться
Разлуке, горшей из разлук,
Я мог бы тем одним гордиться,
Что это был мой первый друг.
Но годы целые за мною,
Весь этот жизни лучший срок-
Та дружба числилась виною,
Что мне любой напомнить мог…
Легка ты, мудрость, на помине:
Лес рубят – щепки, мол, летят.
Но за удел такой доныне
Не предусмотрено наград.
А жаль!
Вот, собственно, и повесть,
И не мудрен ее сюжет…
Стояли наш и встречный поезд
В тайге на станции Тайшет.
Два знатных поезда, и каждый
Был полон судеб, срочных дел
И с независимостью важной
На окна встречного глядел.
Один туда, другой обратно.
Равны маршруты и права.
- «Москва- Владивосток»?-
Понятно.
- Так- так: «Владивосток – Москва»…
Я вышел в людный шум перронный,
В минутный вторгнулся поток
Газетой запастись районной,
Весенней клюквы взять кулек.
В толпе размять бока со смаком,
Весь этот обозреть мирок-
До окончаний с твердым знаком
В словах «Багажъ» и «Кипятокъ»…
Да, я люблю тебя душевно
И, сколько еду, все не сыт.
Тобой, дорожный, многодневный,
Простой и в меру быстрый быт;
Вагон и эти остановки
Всего бегущего в окне,
И даже самозаготовки
По среднерыночной цене…
Так, благодушествуя вволю,
Иду. Не скоро ли свисток?
Вдруг точно отзыв давней боли
Внутри во мне прошел, как ток…
Кого я в памяти обычной,
Среди иных потерь своих,
Как за чертою пограничной,
Держал,
он, вот он был,
в живых.
Я не ошибся, хоть и годы
И эта стеганка на нем.
Он!
И меня узнал он, с ходу
Ко мне работает плечом.
И чувство стыдное испуга,
Беды пришло еще на миг,
Но мы уже трясли друг друга
За плечи, за руки…
- Старик!
- Старик!
Взаимной давней клички
Пустое, в сущности, словцо
Явилось вдруг по той привычке,
А я смотрю ему в лицо:
Все тоже в нем, что прежде было,
Но седина, усталость глаз,
Зубов казенных блеск унылый-
Словцо то нынче в самый раз,
Ровесник – друг. А я-то что же?
Хоть не ступал за тот порог,
И я, конечно, не моложе,
Одно, что зубы уберег.
- Старик.
И нет нелепей муки:
Ему ли, мне ль свисток дадут,
И вот семнадцать лет разлуки
И этой встречи пять минут!
И вот они легли меж нами-
Леса, и горы, и моря,
И годы, годы с их мечтами,
Трудами,
войнами,
смертями –
Вся жизнь его,
Вся жизнь моя…
- Ну вот, и свиделись с тобою.
Ну, жив, здоров?
- Как видишь, жив.
Хоть непривычно без конвоя,
Но, так ли, сяк ли, пассажир
Заправский: с полкой и билетом…
- Домой?
- Да как сказать, где дом…
- Ах, да! Прости, что я об этом…
- Ну, что там, можно и о том.
Как раз, как в песенке не новой,
Под стать приходятся слова:
Жена найдет себе другого,
А мать…Но если и жива…
Так. Ты туда, а я обратно…
-Да, встреча: вышел, вдруг –
смотрю…
- И я смотрю: невероятно…
- Не куришь?
- Как еще курю!..
Стоим. И будто все вопросы.
И встреча как ни коротка,
Но что еще без папиросы
Могли бы делать до свистка?
Уже его мы оба ждали,
Когда донесся этот звук.
Нам разрешили
Наши дали
Друг друга выпустить из рук…
- Пора!
- Ну что же, до свиданья.
-Так ты, смотри – звони, пиши…-
Слова как будто в оправданье,
Что тяжесть некая с души.
И тут на росстани тайшетской,
Когда вагон уже потек,
Он, подбодрившись молодецки,
Вдруг взял мне вслед под козырек.
И этот жест полушутливый,
Из глаз ушедший через миг,
Тоской безмолвного порыва
Мне в сердце самое проник.
И все. И нету остановки.
И не сойти уже мне здесь,
Махнув на все командировки,
Чтоб в поезд к другу пересесть.
И от нелегкой этой были,
На встречной скорости двойной,
Мы в два конца свои спешили
Впритирку с ветром за стеной.
Бежал, размеченный столбами,
Как бы кружась в окне, простор.
И расстоянье между нами
Росло на запад и восток.
И каждый миг был новой вехой
Пути, что звал к местам иным…
А между тем я как бы ехал
И с ним, товарищем моим.
И подо мной опять гудела
В пути оставленная сталь.
И до обратного предела
Располагалась та же даль.
И от вокзала до вокзала
Я снова в грудь ее вбирал:
И тьму тайги, и плес Байкала,
И степь, и дымчатый Урал.
И к Волге-матушке с востока
Я приближался в должный срок
И, стоя с другом локоть в локоть,
Ее заранее стерег.
А через сутки с другом вместе,
Вцепившись намертво в окно,
Встречал столичные предместья
Как будто их давным-давно,
Как он, не видел. И с тревогой
В вокзальный тот вступал поток…
А между тем своей дорогой
Все дальше ехал на восток.
И разве диво то, что с другом
Не мог расстаться я вполне?
Он был недремлющим недугом,
Что столько лет горел во мне.
Он сердца был живою частью,
Бедой и болью потайной.
И годы были не во власти
Нас разделить своей стеной.
И, не кичась судьбой иною,
Я постигал его удел.
Я с другом был за той стеною.
И видел все. И хлеб тот ел.
В труде, в пути, в страде походной
Я неразлучен был с одной
И той же думой неисходной,-
Да, я с ним был, как он со мной.
Он всюду шел со мной по свету,
Всему причастен на земле.
По одному со мной билету,
Как равный гость, бывал в Кремле.
И те же радости и беды
Душой сыновней ведал он:
И всю войну,
И День Победы,
И будни нынешних времен.
Я знал: вседневно и всечасно
Его любовь была верна.
Винить в беде своей безгласной
Страну?
При чем же здесь страна!
Он жил ее мечтой высокой,
Он вместе с ней глядел вперед.
Винить в своей судьбе жестокой
Народ?
Какой же тут народ!..
И минул день в пути и вечер.
И ночь уже прошла в окне,
А боль и радость этой встречи,
Как жар, теснилася во мне.
Врываясь в даль, работал поезд,
И мне тогда еще в пути
Стучала в сердце эта повесть,
Что я не вправе обойти.
Нет, обойти ее – не дело
И не резон душе моей:
Мне правда партии велела
Всегда во всем быть верным ей.
С той правдой малого разлада
Не понесет моя строка.
И мне свое исполнить надо,
Чтоб в даль глядеть наверняка.
Т. Каневская
Ответ А. Твардовскому
Нет, я не вижу в том заслуги,
Что задним годом и числом
Вы вспомнили о старом друге
И срифмовали песнь о нем.
Вы верили во все улики,
Твердя без устали о том,
Что он пристал к презренной клике,
Что он подлец, бандит, шпион,
Что в нем ошиблись Вы безмерно,
Что он не друг, он враг, он пес,
Поддакивали всем примерно –
Всей чепухе, что каждый нес.
Вы пишете – Вам было больно,
Что светлой дружбы лучший срок
Вам каждый, вольно иль невольно,
Во смертный грех поставить мог.
Так что же раньше Вы молчали,
И почему давным-давно
Вы слова правды не сказали
В защиту друга? Все равно
Я не поверю Вашей боли.
Да разве ж ведаете Вы,
Что это значит – быть в неволе
Без капли истинной вины?
Терять за годом год, как зубы,
Стареть и сердцем, и лицом,
Смыкать истерзанные губы,
Чтобы не зваться подлецом!
Природа внешне молодеет
Из года в год – закон весны,
А там, кто молод – вмиг стареет,
Там дни за годы зачтены.
И друг Ваш, сидя за решеткой,
Барахтался, как червь в земле,
А вы трещали как трещотки
И вырастали на хвале.
Вам жалко друга – стал он старым
Седым, усталым и больным,
Не стыдно–ль Вам, Твардовский, право,
И встретиться – то было с ним?
Как Вы в глаза ему взглянули?
Ведь Вы, известный всем поэт,
Во имя славы обманули
Величье дружбы долгих лет.
Скажите, другу в место ссылки
За множество разлуки лет,
Вы письмецо или посылку
Хоть раз отправили в Тайшет?
Платок Ваш не смочили слезы
Детей, страдавших от отцов?
Нет, вы, певцы, в стихах и прозе
Обожествляли подлецов.
Не доблесть это, не геройство
Сказать о том, что мир признал,
Использовав поэта свойство
И поместив стихи в журнал.
Вот если б Вы за эти годы
Нашли всего лишь пять минут,
Чтоб крикнуть миру громко, гордо:
«Мой друг невинен! Судьи лгут!»
Тогда б поверила я в правду
Признаний Ваших, длинных строк
И искренне была бы рада
Из Ваших чувств извлечь урок.
Коль с правдой малого разлада
Не обещает Вам строка,
Писать о жизни правду надо,
Чтоб вдаль глядеть наверняка.
IV – 1956 г.