ВЛАДИМИР ЛИВЯНТ
(одноклассник Владика)
 
 

Я думаю, что Владик Фурман - самая трагическая и самая неординарная фигура из нашего 10 «Б» класса. Не помню точно, с какого класса мы учились вместе с 5-го или с 7-го, но нас друг к другу потянуло с самого начала совместной учёбы. Может быть, причина была в общем семитском происхождении (нам об этом было известно), а может быть, моя способность преимущественно слушать, а его – преимущественно говорить. Он много больше нас читал и любил пофантазировать.

У него была ярко выраженная еврейская внешность мальчишки из местечка по Шолом- Алейхему и добрый мягкий характер. Мы, паразиты, нередко пользовались его беззащитностью.
Излюбленным приёмом был, когда кто-нибудь из нас нашкодит и учителя пытаются выяснить виновника, дружный призыв: «Фурман, сознайся!». Он терпеливо улыбался и не обижался на одноклассников. Какая-то непроходящая печаль была в его облике. Позже, будучи в его семье, я узнал, что его старший брат погиб на войне с немцами, и родители были навсегда надломлены этим горем.
Школа не была для него главной формой получения образования. В отличие от нас, он углублённо занимался самообразованием, главным образом, литературой и философией. Этому способствовали и частые ангины и гриппы, когда он неделями оставался дома. Чтение книг было основным и любимым занятием. В 8-м или 9-м классе, когда в школе проходили «Краткий курс истории ВКП(б)», я дома у него видел томики Гегеля и Канта, и он терзал меня изложением некоторых положений Великих Философов. В школе по большинству предметов у него были тройки и четвёрки. Даже по любимой литературе, из-за ужасного почерка и помарок в сочинениях, он редко получал пятёрки. В тот же период он начал писать небольшие рассказы и я, для некоторых из них, был первым слушателем.
Я уже рассказывал, но повторяю ещё раз, потому, что это характеризует моего друга. Комичный, а может анекдотичный эпизод, имевший место в нашей жизни. В Тургеневской библиотеке происходило обсуждение романа И.Эренбурга – «Буря». Владька выступил с критикой присутствующего на этом мероприятии маститого писателя. Он без всякой робости заявил, что в романе неправильно описана любовь главных героев, на что И.Эренбург устало ответил, что эта «критическая самодеятельность» ему знакома. Но собственное мнение о литературном произведении и неприятие им общепризнанных авторитетов этот эпизод демонстрирует.
Но не только литература волновала его. Помню, ранней мартовской весной 1948 г., гуляя на Чистых прудах, он говорил мне о недопустимости затягивания очередного (19) партийного съезда Сталиным. Ведь столько негативных моментов накопилось, которые нужно было разрешить на съезде.
В десятом классе увлечение литературой и политикой, когда он стал активным участником литературного кружка при Центральном Доме пионеров, стало ещё больше. В этот период мы стали встречаться реже, да и немудрено. Я, как и остальные одноклассники, занимался по школьной программе, увлекался спортом и девочками. В общем, все мы плыли по течению тогдашней жизни, мирясь с жуткими проявлениями сталинской системы. Наша гражданская ответственность, как и у преобладающего большинства народа страны, была близка к нулю. В этом отношении Владик Фурман был на голову выше нас.
После окончания школы он поступил в Третий Медицинский институт. Об этом периоде мне с большой теплотой рассказывала о Владике Тамара Ерохина, поступившая туда же. Она в ту пору много болела и не могла посещать очень нужные консультации. Так Владик ежедневно в течение месяца привозил ей на дачу подробные конспекты, без которых она вряд ли бы поступила. Тёплые, товарищеские, без тени намёка на романтические отношения, сохранялись весь первый курс, до перевода 3-го Мединститута в Рязань. Несмотря на преимущественное пребывание вне Москвы, Владик продолжал активно участвовать в литературном кружке, в котором политическая составляющая становилась всё более значимой, естественно в критическом ключе к существующему строю. В последний раз мы с ним встретились в дождливый ноябрьский вечер 1950 г., когда он приехал на несколько дней из Рязани. Мы долго, не замечая дождя, таскались по мокрой Москве и рассказывали друг другу о событиях прошедшего года, о новых сердечных увлечениях.
Через полгода я узнал, что ребята и девочки, члены литературного кружка, были арестованы.