МОЯ БОЛЕЗНЬ

Одним холодным зимним днем, когда мороз был особенно свирепым, мы все еще работали на строительстве ледника. Мы были мокрые и замерзли до окаменения. Зашли в прихожую конторы, чтобы отогреться у маленькой железной печурки. Только мы сняли дырявые перчатки, как вбежал начальник и закричал, что сегодня вечером никто из нас хлеба не получит, если мы будем так работать. Он нас выгнал. Нечаянно споткнувшись, я упала и облилась холодной водой, с трудом смогла подняться. Мне стало очень плохо. С усилием я доплелась до печурки в углу конторы. Вскоре бригадир меня заметил и вытолкал во двор, ворча, чтобы я работала быстрее. Зачерпывая воду, я обронила варежку. Она примерзла к ведру, когда я ее отрывала, она вся развалилась. Руки посинели от мороза, а ног я больше не чувствовала. Лицо было обморожено, и меня трясла холодная дрожь. Голыми руками я еще раз зачерпнула последнее ведро, ноги стали подкашиваться, и у меня потемнело в глазах. Плача от боли, я все-таки дотянулась до барака и упала на нары. Кто-то стащил с меня мокрую одежду, растер снегом ноги и руки, уложил и хорошо укрыл.

Я чувствовала себя очень плохо. Порой меня трясла холодная дрожь или охватывал горячий жар, тогда я сбрасывала с себя одежду. В груди я чувствовала приступы острой боли, которая перешла в бок, под ребра. Люди правильно определили, что это воспаление легких. Так я пролежала целые три недели. В это время я должна была отправиться к нашему "врачу", за справкой на получение хлеба.

Я горела, как в огне, и чувствовала, что температура у меня очень высокая. Ноги дрожали. С огромными мучениями я доплелась до былинского "врача". Этот так называемый врач, по национальности русский, был не больше, как последнего сорта сапожник, который неизвестно когда посещал какие-то фельдшерские курсы. Сейчас он по случаю работал сапожником, починяя обувь, и порой как врач "починяя" людей. Он расположился в конце длинного барака. Когда я к нему вошла, он как раз заканчивал починку какого-то старого сапога, и мне пришлось стоять и ждать, пока он забил последний гвоздь. Внезапно он на меня гневно посмотрел, заорал, что ему мешают и что мне нужно. Когда я ему рассказала, он ворчливо прорычал, что теперь никто больше не хочет работать, каждый день приходят за справками. Вытерев руки грязным куском кожи, он взял маленький клочок бумаги и неумело, большими буквами написал мне справку, чтобы я могла показать ее в конторе. Затем он взял с пыльной полки какую-то большую бутылку с красноватой жидкостью, из которой отлил в маленькую, даже не спросив, что у меня болит, и сказал, чтобы я принимала три раза в день.

За время болезни я получала по 500 граммов хлеба в день, и как бы из большой жалости мне выдавали полкилограмма мороженой брусники.

Когда была метель, мне было особенно трудно, ибо в окнах вместо стекла были натянуты простыни. За ними метель надувала гору снега. Когда топили печку, снег понемногу таял, и простыни намокали и затем на морозе замерзали. Мои нары находились у окна, так что в метель ветер дул прямо на меня. Во время болезни, когда у меня была высокая тем-

пература, я лежала вся в поту, мокрая. Вдруг подымался ветер и так сильно раздувал простыню в окне, что едва не разрывал ее. Ветер продувал и сквозь мое одеяло, и меня трясло от холода. Эти обстоятельства еще больше ухудшали мою болезнь.

За время болезни я сильно похудела и ослабла. Когда я впервые вышла за водой, то с мучительным трудом смогла притащить лишь одно ведро. После болезни у меня появился большой аппетит, но есть было нечего. Иногда, когда кто-то из нашей комнаты, выменяв какие-нибудь продукты, готовил еду, и вокруг распространялся раздражающий запах, слюна набегала в рот и так невыразимо сильно хотелось есть, что я натягивала одеяло на голову.

Лежа на сквозняке, я получила воспаление среднего уха в обоих ушах. Уши болели, и затем их заложило так, что я ничего не слышала. Я пошла к фельдшерице, русской женщине, недавно приехавшей. У нее, по крайней мере, царили чистота и порядок. Она мне каждый день промывала уши, и я, наконец, стала снова слышать.

Госпожа К. прислала мне продуктов и написала, чтобы я попыталась попасть в Колпашов, ибо на Былине я погибну. Она обещала мне помочь устроиться и думала, что все будет хорошо. Следуя совету госпожи К., я сказала фельдшерице, что у меня уши с каждым днем болят все сильнее. Она была очень добра ко мне и написала мне направление к врачу в Колпашов. Мне удался обычный трюк, которым пользовались все, кто хотел выбраться с Былина.

Начальник тоже дал мне разрешение. На работу я больше не ходила. Уложила свои оставшиеся вещички, простилась с остальными латышами и стала ждать подводу, чтобы двинуться в Колпашов.