ПО ДОРОГЕ В КОЛПАШОВ
В полдень мы выехали из Былина. До Колпашова было 90 километров по зимней дороге. Туда ехали две подводы
с шерстью, и на одну из них положили мой мешочек. Когда мы удалились от Былина, меня охватило чувство большой радости. Казалось, что все плохое осталось позади. На повороте я еще в последний раз кинула взгляд назад: огромное снежное пространство, лишь вдали у горизонта тянется узкая полоска далекого леса, а посередине этого белого пространства — длинный барак, напоминающий тюремный лагерь. Кое-где видны окна, и те затянуты простынями. Неподалеку от барака несколько других строений и клены. Страшно было вспомнить все то, что тут происходило. За четыре месяца из 200 латышей умерло 50 человек, и из бессарабов такое же количество[1]. Эти люди все умерли голодной смертью, в большинстве от водянки. Осталось много сирот. На многих судьбах этот Былин оставил след на всю жизнь. Столько жертв было принесено этому острову смерти латышей в Сибири. И это было не единственное место в Сибири, где погибло так много наших земляков[2]. В Сибири было много таких мест, например в Васюгане, где редко кто остался в живых.
Оставшиеся на Былине латыши через несколько месяцев все приехали в Колпашов. Во время большого весеннего половодья наш барак развалился, и его унесло течением вниз по реке.
Когда я больше не смогла идти, мне разрешили забрать-
[1] Официальной статистики смертности среди депортированных нет, и советские организации не заинтересованы их публиковать. Речь в данном случае идет не о смертности в советских лагерях строгого режима, с самыми тяжелыми условиями, а лишь о ссыльной области. Если прибавить сюда число умерших в подвалах ЧК и тюрьмах, можно в известной мере получить представление о размерах уничтожения латышей в годы советской власти.
[2] В этом свидетельстве Былин как латышская массовая могила появляется впервые. Другие свидетельства указывают на огромное количество погибших депортированных из Латвии: в Соликамске на Урале, ставшем кладбищем латышской интеллигенции; Норильск, у Енисея, называют кладбищем латышских офицеров, или "Балтийской Катынью".
ся на подводу. Лошади были небольшие и ослабевшие: одни ребра торчали. Они из последних сил тащили большие подводы.
Нас было шестеро ездоков: пятеро русских и я. В темноте мы достигли деревни, где думали переночевать. Мы проехали двадцать пять километров. На заезжем дворе нам дали ночлег. Это были две комнаты, одна для спанья, другая - столовая. Попили горячего чая и разулись. Ноги были натружены и в мозолях. В тепле я быстро заснула.
Рано утром, еще в темноте, отправились в дальнейший путь. Ноги опухли и болели. С трудом натянула боты. На дворе чувствовался сильный мороз, который с восходом солнца еще покрепчал. Мы шли и каждую минуту растирали снегом замерзшие ноги. Вечером мы пришли в одну деревню, где переночевали. Здесь я впервые увидела инвалидов войны, которые тоже тут ночевали. Они все были в веселом настроении и пели разные песни.
На третий день в полдень издалека мы увидели какое-то большое село. Это была Тагура - центр деревообрабатывающей промышленности. Вдалеке сверкали золотистые купола белых церковных башен, на удивление оставшиеся нетронутыми. Груз с шерстью мы оставили в Тагуре, там же остались другие русские. Кучера и я продолжили путь в Колпашов, который находился от Тагуры лишь в каких-нибудь восьми-девяти километрах.