Комиссии по освобождению

 

Я не руководила работой комиссий. Я только подавала мысли Никите Сергеевичу и Анастасу Ивановичу, что надо экстренно все делать. Иначе люди умирают, погибают. Если все будет тянуться годами, то они не выживут. И в конце концов собрали юристов и оформили комиссии законно.

Комиссии были задуманы так, что в них войдут люди от КГБ и представители местной власти, по месту нахождения лагеря. Этим занимался помощник Хрущева Лебедев. Он должен был сформировать весь состав комиссий, а я ему дала список реабилитированных, их каждого по одному надо было включать в эти комиссии. Ну и я была уверена, что конечно это будет. И вот эти восемьдесят четыре комиссии, их состав, пустили на голосование членам Политбюро, уже не на заседании Политбюро, а просто. Часто там голосуют так, просто пускают на голосование. Опросом.

Что значит опросом? Вам приносят, мне приносят. Это не заседание, а опросы. Я пошла, мне сказали, что Швернику принесли. Я пошла посмотреть. Смотрю, ни в одной комиссии нет ни одного реабилитированного. Тогда я пошла к Миронову, заведующему административным отделом, и говорю:

- Как же так, почему не включили?

 

-    А они все отказались.

-    Как? Все сто двадцать отказались?

-    Да. Все, кого ни вызовем, все отказываются.

-    Неправда, ни один не отказался, когда я их вызывала и составляла список. Вы просто неправду говорите.

И я настояла на том, чтоб остановили голосование. И вернули все списки обратно Миронову. Для включения реабилитированных. Ну он все-таки включил только в пятьдесят четыре, кажется, комиссии. А тридцать комиссий поехали без реабилитированных. А раз там не было реабилитированных товарищей, то они действовали, конечно, очень скупо. Надо же было тысячи людей освобождать.

Лагерей было, конечно, больше, чем восемьдесят четыре. На некоторые комиссии падал не один лагерь, а несколько лагерей. Но не во всех же лагерях политических содержали. Ну вот это подсчитали тогда с МВД, у них брали списки лагерей, это все проделывалось. Они полгода работали, эти комиссии. Это была очень большая работа, потому что там было оговорено, что с вызовом каждого на комиссию, каждого заключенного.

Вот недавно один из членов комиссии, который в Воркуте работал, приходил ко мне со своими записками. Он написал записки о том, как они работали, и попросил меня редактировать, и я ему сидела полдня редактировала. Он описывал там весь ход этой работы, какой саботаж был со стороны других членов комиссии, как они не хотели многих реабилитировать.