Остехбюро

 

Бекаури был выдающимся изобретателем, в первые годы после революции он несколько раз встречался с Лениным, очень интересовавшимся изобретательством и возлагавшим на него большие надежды. В июле 1921 года решением Совета Труда и Обороны Бекаури были предоставлены полномочия на выполнение всех работ по проверке и внедрению его изобретений. Ему был выдан подписанный Лениным мандат на организацию Особого технического бюро.

Обладая громадной энергией и напористостью, Бекаури сумел очень эффективно использовать ленинский мандат и создать крупную, работоспособную научно-исследовательскую организацию. Ему удалось получить два прекрасных корпуса созданной во время войны Центральной электротехнической лаборатории военного ведомства в Петрограде со всеми ее сотрудниками (в это время, в 1921 году, их было 77). В дальнейшем Бекаури привлек к работе в Остехбюро профессора политехнического института Владимира Федоровича Миткевича (впоследствии ставшего академиком). Миткевич рекомендовал Бекаури несколько преподавателей института для работы в Остехбюро, а они стали отбирать наиболее способных студентов, заканчивающих институт. Так компоновался — и довольно быстро — штат Остехбюро.

Отечественных измерительных приборов тогда не существовало, Бекаури удалось получить их в большом количестве из-за границы. Кроме того, благодаря хорошей механической и монтажной мастерской мы сами изготавливали оригинальные измерительные устройства.

В Ленинграде Бекаури построил механический завод, названный именем Ворошилова, который изготавливал оружие, разрабатываемое в Остехбюро. Для морских работ были получены два судна: тральщик «Микула», эскадренный миноносец «Конструктор», несколько торпедных катеров. На Неве, ниже моста лейтенанта Шмидта, была сооружена пристань, на Васильевском острове — база катеров, на одном из озер под Петроградом — торпедная база. Бекаури получил несколько самолетов и построил для них на военном аэродроме

 

ангар. Команды судов и самолетов были включены в штат Остехбюро. Для выездных экспериментов были приобретены два легковых автомобиля фирмы «Фиат».

Наряду с интенсивной организационной деятельностью, Бекаури посвящал много сил изобретательству. К 1937 году у него набралось уже около 50 авторских свидетельств.

Для характеристики творческой направленности Бекаури расскажу об одном их них (1924 г.) — механическое устройство, вставляемое в торпеду и заставляющее ее после прямого хода вблизи от объекта нападения переходить на движение по спирали. Дело в том, что при прямом ходе на судне-мишини могли заметить торпеду и уклониться от встречи с ней. При спиральном движении торпеды с большой скоростью спастись было почти невозможно.

Следующим шагом должно было явиться управление движением торпеды по радио. Для этого Бекаури и Миткевич организовали Отдел волнового управления (ОВУ), куда я и был принят. В планах ОВУ было управление по радио минами, торпедами, торпедными катерами, паровозами, самолетами и так далее. Главной трудностью при этом было не само упраление, а защита от других радиоизлучений, в том числе и специально организованных противником. В самом деле, если в определенном месте была заложена мина, иногда на долгий срок, то она не должна была взорваться без специального сигнала ни в коем случае, так как при этом могли пострадать и свои. Эта сложная задача была решена в ОВУ в результате длительной поисковой работы с помощью специальных фильтров.

Меня направили в лабораторию прекрасного специалиста Александра Ильича Деркача, занимавшуюся радиоприемными устройствами для всех объектов управления, и поручили разработку антенн — подземных для мин и подводных для торпед и катеров.

Для ясности надо заметить, что с принципиальной точки зрения подземные (или земляные) антенны не отличаются от подводных. Однако вследствие различных свойств этих сред параметры земляных и подводных антенн различны, требования к изоляции их также различны.

 

Работа была очень интересной. Для изучения подводных антенн мне приходилось работать в море, на катерах. Это были обычно общие экспедиции на «Микуле» с несколькими катерами на буксире. Капитаном «Микулы» был Михаил Николаевич Беклемишев, бывший адмирал русского военно-морского флота. Все сотрудники собирались в обеденное время за большим столом в кают-компании. Во главе стола сидел Беклемишев, рядом с ним — Миткевич, а иногда и Бекаури. Все они обладали большим жизненным опытом и знали массу интересных историй, которые и рассказывали во время обеда, по морскому жаргону — «травили».

После обеда мы вновь направлялись на свои катера и работали иногда до позднего вечера, благо летом в Ленинграде дни очень долгие. Ночевали все экспериментаторы на «Микуле», где было несколько кают с двухъярусными койками.

Вообще Бекаури проявлял большую заботу о том, чтобы инженерам-экспериментаторам было удобно работать, чтобы на судне они чувствовали себя, как дома. Этого же он требовал и от обслуживающего персонала. В качестве любопытного примера приведу такой случай. Однажды мне понадобился какой-то прибор, и я вернулся на своем катере к «Микуле» между завтраком и обедом. Поднявшись по трапу на палубу, я встретил стюарта, который тут же предложил мне:

— А не взбодрить ли вам яишенку?

Я был сыт и, конечно, отказался.

Естественно, что в летние погожие дни походы на «Микуле» были не только интересны, но и приятны. Хуже обстояло дело глубокой осенью, а мы растягивали пребывание в море настолько, насколько это было возможно. Поэтому каждое осеннее возвращение в Ленинград сопровождалось каким-либо приключением. Часто мы оказывались вдали от Ленинграда, в заливе, называвшемся Капорской губой, где была вторая пристань для «Микулы». Как-то в один из хмурых осенних дней Бекаури заявил:

— Хватит, возвращаемся в Ленинград, собирайте аппаратуру.

К вечеру мы собрались. Народу было мало, поэтому я занял отдельную каюту. Приоткрыл иллюминатор,

 

разделся, забрался на верхнюю койку и уснул. Разбудил меня холодный душ. Оказывается, началась качка, через иллюминатор в каюту заливала морская вода, она меня и окатила. Я тут же закрыл иллюминатор; на полу плескалась вода, а в ней — мое белье, упавшее со стула. Я его выкрутил, но сухим оно не стало, утром пришлось одеваться в мокрое. Бекаури всю ночь провел в кают-компании; не снимая кожаного пальто, он сидел и дремал в кресле. У пристани на Неве нас поджидал «Фиат». Бекаури развез вернувшихся сотрудников, меня в том числе, по домам. На работу в этот день можно было не выходить, а просушиваться и отдыхать дома.

В другой раз к большим волнам, перекатывающимся через «Микулу», присоединился сильный мороз. Палуба, все палубные надстройки, мачты и такелаж покрылись толстым слоем льда. «Микула» выглядел, как дворец снежной королевы, скорость была потеряна. Легко себе представить, с какой радостью мы, замерзшие и замученные качкой, вернулись в Ленинград.

Однако я не сразу попал на «Микулу». Первой моей работой в Остехбюро было участие в испытаниях аппаратуры мин, управляемых по радио. Руководил этими испытаниями преподаватель Политехнического института Иван Сергеевич Щегляев — высокий, худой, сутулый старик с короткой белоснежной бородкой. Аппаратура мин, включая тяжелый аккумулятор, размещалась в большом железном ящике с четырьмя ушами. Под эти уши продевались две толстые деревянные палки, держа эти палки за концы, четыре человека могли нести ящик. В число этих четырех человек входили молодые шустрые инженеры Николай Александрович Гиляров, Константин Константинович Фохт, Антон Тимофеевич Ярмизин и я. Ящик устанавливали на «Фиате», Щегляев усаживался рядом с шофером, мы — рядом с ящиком, благо «Фиат» был достаточно вместителен. Автомобиль вывозил нас на берег Финского залива (точнее, Маркизовой лужи, как назывался этот залив вблизи Ленинграда). Ящик мы устанавливали на песке, укладывали провод, называемый «земляной антенной», и приступали к регистрации полученных и исполненных команд, которые поступали по радио от радиостанции «Микулы».

 

Отказы бывали очень редко, только при большом удалении «Микулы», ложных срабатываний не было совсем. После трех-четырех часов работы мы вновь грузили ящик на автомобиль, усаживались сами и возвращались в лабораторию для составления протокола. Вскоре испытания были закончены, я получил новое задание, так же как и другие участники.

Для выполнения ряда специальных работ, в том числе изучения земляных антенн, Бекаури снял дачу в Сестрорецке, пригласил экономку, организовал охрану. Кроме меня на этой даче жил Антон Тимофеевич Ярмизин, работавший по другой теме. Мы не могли себе представить, что нам предстоит через много лет опять жить вместе.

На даче я прожил два или три месяца, пока наши консультанты не нашли полученные материалы достаточными. В дальнейшем Бекаури сумел построить передающую мощную радиостанцию на суше. Проектированием передатчика руководил Циклинский, а строительством — инженер Александр Авксентьевич Люлька, ставший ее начальником. Эта станция очень пригодилась в 1927 году для испытаний управляемых по радио мин в Москве.

Жилищного вопроса в Ленинграде в двадцатые годы практически не существовало: можно было без труда снять комнату в любом районе. Я снял комнату невдалеке от политехнического института — в Лесном, на Муринской улице, вместе со студентом-земляком. Около полугода мы жили мирно, а потом начали ссориться — не сошлись характерами. Тогда я переехал на улицу с красивым названием «Дорога в Сосновку». На этой улице было много деревянных домов, хозяйки которых существовали за счет сдачи комнат студентам. Там я и снял комнату, на этот раз один. Во время блокады все эти деревянные дома были разобраны ленинградцами для отопления.

Через два года я женился, и мы сняли две комнаты в большой квартире нового дома на улице Марата. Потом получили отдельную квартиру на улице Рубинштейна, в получасе ходьбы от Остехбюро. В квартире было много недостатков: она находилась на первом этаже, из-за чего в ней водились блохи — бич Ленинграда, она отапли-

 

валась дровами, за которыми надо было ходить на рынок, но зато мы были в ней хозяевами и никто не вмешивался в нашу жизнь. В этой квартире мы и прожили до 1937 года.

Однако следует вернуться к прерванному рассказу об экспериментальных работах в море, главной из которых была разработка управления по радио торпедными катерами. Задачей их во время войны было: догнать судно противника и поразить его торпедным залпом. После выпуска торпед надо было развернуться для возвращения назад. Во время поворота катера оказывались расположенными бортом к вражескому судну, и их легко было расстрелять. Поэтому очень желательно, чтобы людей на них не было — в этом и заключался смысл разработки радиоуправления ими.

На «Микуле» производилась также разработка центральной станции для управления катерами. Дело в том, что мишень — вражеское судно — находится в движении, торпедный катер также движется, и очень быстро, бег торпеды требует некоторого времени, зависящего от расстояния до мишени. Поэтому все расчеты направления и момента выпуска торпеды очень сложны, а электронных вычислительных машин тогда не существовало. Поэтому разрабатываемая центральная станция управления должна была решать задачу атаки механическим путем. Иными словами, на «Микуле» создавалась механическая вычислительная машина (МВМ), в которой вместо транзисторов и интегральных схем использовались различные механические передачи — зубчатые, червячные, рычажные, цепные и специально разработанные — и которая должна была обеспечить точность решения и достаточную скорость работы. Руководил этой разработкой талантливый инженер Александр Ильич Мирвис.

Предполагалось, что перед атакой торпедные катера находятся на буксире у судна с центральной станцией управления, и что людей на них нет. Поэтому отцепление от буксирного троса и запуск двигателей должны были производиться по радио. Но усилия, требуемые для отцепления, были очень высоки, электрические реле для этой цели не годились. В результате долгого поиска было найдено остроумное решение этой трудной задачи:

 

отстрел буксирного троса. Руководил разработкой аппаратуры управляемых торпедных катеров энергичный и способный инженер Георгий Николаевич Кутейников.

Для поручаемых мне работ очень важны были точные измерения малых напряжений высокой частоты, поэтому мне пришлось разработать специальный прибор для этой цели. А как раз в это время я должен был выполнить дипломную работу для окончания политехнического института. Мой руководитель профессор Александр Александрович Чернышев (впоследствии академик) разрешил мне выбрать тему «Методы измерений малых напряжений высокой частоты». В феврале 1927 года я ее успешно защитил и получил квалификацию инженера-физика. Эта работа была напечатана в журнале «Телеграфия и телефония без проводов», одном из последних номеров этого журнала. Эта статья стала моим первым печатным научным трудом.

После окончания работы с подводными антеннами мне поручили разработать метод расчета напряженности электромагнитного поля под водой. Теория электромагнитного поля уже существовала, этот расчет был вполне возможен. Задача заключалась в экспериментальной проверке результатов этого расчета. Я изготовил зонд, его опускали под воду на заданную глубину; измерения напряжения на зонде можно было производить с помощью уже появившегося к этому времени прибора для измерений малых напряжений высокой частоты.

Ввиду отвлеченности этой темы от ряда срочных задач мне выделили устаревший паровой катер. Из-за высокого парового котла центр тяжести этого катера располагался очень высоко, и катер качало даже на малой волне. Это очень затрудняло работу, меня часто укачивало. К тому же результаты измерений со дня на день изменялись. Худшей ситуации для экспериментатора даже представить себе нельзя: появляются сомнения в измерительной аппаратуре, в методике измерений, в собственной полноценности. Говорят, что были случаи в физических исследованиях, когда неповторяемость результатов приводила к новым открытиям, но у меня не было оснований надеяться на такой эффект.

Тщательная проверка измерительного прибора, а также стабильности радиопередатчика «Микулы» не дала

 

поводов для сомнений. К счастью я обнаружил, что электромагнитное поле под водой усиливается при ветре с берега и ослабляется, когда он дует с моря. Появилась гипотеза, что дело в изменениях проводимости воды в заливе: ветер с суши гонит пресную воду рек в море и отгоняет морскую, приводя к уменьшению проводимости, ветер с моря отгоняет воду рек и вызывает повышение содержания соли в воде и, следовательно, ее проводимости.

Для проверки этой гипотезы я достал десяток стограммовых аптекарских бутылок с резиновыми пробками, имея целью взятие проб воды с одновременным определением проводимости ее и, следовательно, содержания в ней соли, по измерениям электромагнитного поля. Далее надо было измерить содержание солей обычным, химическим способом и сравнить результаты. Совпадение их покажет правильность методики расчета напряженности электромагнитного поля под водой.

Конечно, мои бутылочки послужили основанием для потока острот. Но я твердо стоял на своем, производил измерения, определял по ним содержание солей в воде, брал пробы воды. К сожалению, в то время в Ленинграде мне не удалось найти лабораторию, которая может производить анализы воды, такая лаборатория имелась только в Севастополе, куда и надо было ехать.

Однако меня в Севастополь не командировали: никто не верил, что можно определить содержание соли в воде путем измерения напряженности электромагнитного поля. Мои бутылочки были пронумерованы и отправлены в Севастополь с сопроводительным письмом.

В ожидании ответа из Севастополя я принимал участие в работах других сотрудников. Чувствовал я себя очень плохо, нервничал, hq спал, потерял аппетит. Все это послужило источником новых острот моих товарищей. Каково же было всеобщее изумление, когда ответ из Севастополя показал верность моих определений содержания солей в воде! Полученная точность при этом была вполне достаточной для радиотехнических расчетов.

На добродушные шутки моих товарищей я не обижался: шутки и розыгрыши были необходимы. Мысли о работе, поиск продолжались всегда, даже ночью, во

 

время сна. Известно, что изобретатели часто просыпаются с новыми идеями в уме.

Смех во время работы давал разрядку, служил для лучшей мобилизации умственных сил. Об одном забавном розыгрыше, который мы долго вспоминали потом, стоит рассказать. Для каких-то целей одному молодому инженеру, Аркадию, потребовалось взвесить трансформаторное железо. Он установил весы, положил гирю на одну из чашек и отправился на склад за железом. Пока он бегал, мы успели положить под чашу весов с гирей электромагнит, провести провода от него к аккумулятору, установить на соседнем столе ключ. Магнитное поле значительно увеличивало действующую весомость гири. Когда Аркадий начал накладывать штампованные листы трансформаторного железа, то его потребовалось очень много. Мы подождали, пока Аркадий не уложит все принесенное им железо на весы — и выключили ток. Чашка с гирей резко поднялась вверх и Аркадию пришлось снять много железа, но выравнять весы ему не удалось: опять был включен ток, и пришлось накладывать железо заново. Так повторялось несколько раз, пока Аркадий, обессилев, не сел на стул, тяжело дыша. Пришлось сжалиться над ним и объяснить, почему его весы взбунтовались. Вероятно, он понял, что повторять опыты, дающие нелепые результаты, бессмысленно, надо в них разбираться, а в дальнейшем Аркадий стал доктором технических наук и читал лекции об электромагнитных устройствах.

Разработанная и экспериментально подтвержденная методика расчета электромагнитного поля под водой была использована в Остехбюро и предложена Научно-исследовательскому морскому институту связи, называвшемуся сокращенно НИМИС. Начальником этого института был Аксель Иванович Берг, бывший в прошлом командиром подводной лодки, а впоследствии выбранный в академики. Предполагалось, что предложенная нами методика может быть использована для расчетов радиосвязи с подводными лодками.

Берг был энергичным, остроумным и находчивым человеком. Он не принял мою методику на веру, а для испытания точности ее устроил небольшой спектакль. В НИМИСе тогда работал известный специалист по воп-

 

росам распространения радиоволн Алексей Николаевич Щукин. Так вот Берг рассадил меня и Щукина по разным кабинетам и поручил решение одной и той же задачи по радиосвязи с подводной лодкой. Оба мы эту задачу решили и передали результаты Бергу. Он радовался, как ребенок, когда убедился, что результаты обоих расчетов в точности совпадают.

Мины, управляемые по радио, были приняты на вооружение. В 1927 году они демонстрировались правительству. Бекаури снял пассажирский плацкартный вагон, мы разместились в нем и поехали в Москву (вагон прицепляли то к одному, то к другому составу). По дороге мы вели исследования связи на метровых и на длинных волнах. Для испытания мин, которые были зарыты в окрестностях Москвы, Ворошилов послал в Ленинград нарочного с запечатанным пакетом, в котором было указано времена взрыва нескольких мин. Все они взорвались точно в указанное время по сигналам, переданным из Ленинграда радиостанцией Остехбюро. На испытаниях присутствовали Калинин, Ворошилов, Микоян, Орджоникидзе и еще другие руководящие товарищи. Все они остались очень довольны результатами испытаний.

В том же вагоне, но уже без остановок, мы вернулись в Ленинград. Мы тоже чувствовали себя удовлетворенными, хотя и не сомневались в положительных результатах испытаний.

Управляемые по радио мины с успехом использовались во время Великой Отечественной войны: в сражении под Москвой (при переходе фашистских войск через Истру по только что построенному мосту, он был взорван), в Киеве, в Харькове, на Северо-Кавказском и Втором Украинском фронтах. Секрет этих мин фашистам раскрыть не удалось.

В начале 30-х годов были проведены государственные испытания управляемых по радио торпедных катеров и центральной станции. Председателем Государственной комиссии был назначен Берг. Для проверки работы этого комплекса он решил организовать морской бой. Дело происходило поздней осенью, вечером, в полной темноте. Берг находился на «Микуле», около центральной стан-

 

ции управления, объектом атаки был эскадренный миноносец «Конструктор».

Катеров было два, на каждом по две обыкновенные торпеды. Команды на катерах не было, но для регистрации полученных сигналов и исполнения приказов должны были присутствовать инженеры. Эта опасная миссия была поручена Тимофею Михайловичу Михайлову и мне.

Опасностью были топляки-бревна, плавающие в значительном количестве в заливе из-за недосмотра сплавщиков. При столкновении с топляком от катера, идущего на максимальной скорости, ничего бы не осталось.

К счастью, как говорится. Бог миловал и никаких аварий не произошло. Атака была произведена успешно, капитану «Конструктора» уклониться от торпед не удалось, и его судно было (условно) потоплено. Вся система была принята на вооружение. Позднее мне пришлось побывать в Севастополе на базе управляемых по радио торпедных катеров, принадлежащей уже не Остехбюро, а Военно-Морскому Флоту. А в 70-х годах я повстречал в Москве полковника в отставке Г.Н.Кутейникова, разработчика аппаратуры катеров. Он сказал мне, что эти катера сыграли заметную роль во время войны.

Помимо изготовления приемных устройств для других лабораторий лаборатория Деркача иногда получала задания на собственные разработки. В конце двадцатых годов, например, нам заказали радиоприемники для специальных самолетов. Деркач поручил эту работу мне. Требуемое количество приемников было невелико, даже не тысячи, а сотни, и мы изготовляли их в мастерской Остехбюро. Они разошлись по разным краям СССР.

Примерно через год все сданные приемники стали возвращаться к нам с одной и той же жалобой: «свистят» (то есть в них появилась самогенерация). Назревал большой скандал, коллеги начали смотреть на меня с сочувствием. К счастью, у меня в шкафу сохранился первый макет приемника. Я вынул из него радиолампы, поставил их в один из возвращенных приемников с самогенерацией — и он заработал исправно. Мы измерили проходные емкости старых и новых ламп и обнаружили, что они различны. Пришлось ехать на завод, где изготовляли лампы. Оказалось, что заводские ин-

 

женеры усовершенствовали лампы УБ-110. Стало понятно, что получилось: в армии заменяют лампы через положенный срок независимо от того, исправны они или нет. Поэтому во всех приемниках почти одновременно заменили лампы на вновь полученные, и все приемники сразу «засвистели».

Другой собственной работой лаборатории Деркача было создание первоклассного радиоприемника для подводных лодок. Государственная комиссия приняла этот радиоприемник, разработанный под руководством Деркача, на вооружение, присвоив ему название «Дозор». Отдельно был принят и мой пьезоэлектрический полосовой фильтр, за который я получил свои первые два авторских свидетельства.

При испытаниях радиоприемников «Дозор» нам приходилось часто бывать на подводных лодках, в том числе на знаменитой «Л-55».

Во время войны я случайно узнал, что радиоприемники «Дозор» установлены на катерах Волжской военной флотилии и радисты очень ценят их. Мне было приятно, что в течение такого долгого срока эти приемники не сняты с вооружения и работают исправно.

Что же касается пьезоэлектрических полосных фильтров, то через четыре года они были разработаны и в США, а теперь без них не обходится ни один современный телевизор.

О работах других отделов Остехбюро я знал очень мало, но об одной из них, которой руководил лично Бекаури, надо рассказать. Необходимо было создать механические приспособления для подвешивания к самолетам мотоциклов с колясками, автомобилей с радиостанциями, танкеток типа Т-27, артиллерийских орудий и другого вооружения с целью последующего сбрасывания их на парашютах. Эта работа имела большое военное значение, она являлась основой для организации десантных операций. Ее высоко оценил Михаил Николаевич Тухачевский, бывший тогда заместителем народного комиссара обороны и начальником вооружений РККА. Он подарил Бекаури пистолет с надписью «Отличному стрелку за успехи».

За рубежом в то время аналогичных приспособлений не существовало. Надо заметить, что большую роль в

 

этих разработках играл начальник конструкторского отдела Остехбюро Петр Владимирович Бехтерев — сын известного невропатолога и психиатра профессора Бехтерева.

В 1929 году по личному указанию С.М.Кирова, в Остехбюро были направлены пятнадцать только что окончивших высшие технические учебные заведения Ленинграда инженеров. Некоторые из этих инженеров оказались дельными специалистами, они быстро включились в нашу научно-исследовательскую работу и стали приносить ощутимую пользу. Остальные занялись склоками, борьбой за руководящие посты, чего ранее в Остехбюро не было. Они совершенно искренне были уверены, что работать должны другие, а их дело — только руководить этими другими. В результате длительной борьбы начальником ОВУ был назначен А.И.Хохлов. Он заменил А.И.Деркача, который предпочитал лабораторный стол письменному.

Хохлов не был простым и прямым парнем, к каким я привык и каких я любил. Он никогда не говорил того, что есть на самом деле, или того, что он думает, а говорил только то, что считал для себя выгодным. Впоследствии в недрах НКВД я встречал много таких деятелей и научился относиться к их словам так, как они этого заслуживают.