Арест

 

Зимой 1936 — 1937 годов Бекаури созвал всех начальников лабораторий и отделов в Ленинграде и сказал следующее:

— Вы все знаете конструктора Дунду. (Я Дунду по работе не знал, но встречался с ним летом 36-го в Сестрорецке, где мы с женой снимали часть дачи. Дунда был очень полным и высоким человеком, у него была своя дача в Сестрорецке, куда он нас как-то затащил. Он оставил у нас впечатление приветливого и любезного человека.)

— Этот мерзавец был арестован некоторое время тому назад. Меня вызывали в НКВД и показывали подписанный им протокол. Оказывается, он был шпионом и в течение нескольких лет передавал сведения о нашей работе иностранной разведке. Выходит, что все наши старания о секретности, все предосторожности были напрасными.

Действительно, Бекаури уделял большое внимание вопросам секретности. По его инициативе, например, был построен туннель между двумя корпусами Остехбюро, чтобы чертежи не носили по двору и их не могли увидеть с улицы. Обругав всячески Дунду, Бекаури потребовал от всех нас высочайшей бдительности. Ведь нет гарантии, что между нами не завелись еще шпионы.

— Я прошу поэтому при малейшем подозрении обращаться ко мне или в НКВД.

Так закончил он свою темпераментную речь. Состоялось мое первое знакомство со шпиономанией. Должен

 

признаться, что никаких сомнений в подлинности протокола, в соответствии его содержания действительности, в добровольном подписании его у меня не появилось.

Жизнь в Ленинграде 37-го была очень тревожной. По ночам производились аресты, черная машина ездила по улицам города и забирала людей. В «Ленинградской правде» печатались краткие заметки типа: «На заводе... обнаружена группа вредителей. Суд приговорил руководителей группы к высшей мере наказания. Приговор приведен в исполнение». Печатались также большие статьи, занимавшие целый подвал, о пойманных шпионах. Подробно описывались их похождения. Часто эти статьи подписывал Заковский, начальник Ленинградского управления НКВД.

В 1937 году был назначен новый начальник Ленинградской части Остехбюро (из числа деятелей, считающих, что работать должны другие) по фамилии Медведев. Для знакомства с начальниками лабораторий он стал вызывать их поочередно к себе. Не помню, о чем мы разговаривали, вероятно, о планах работы. Главным содержанием нашей встречи было торжественное вручение мне ценного подарка: биография Иосифа Сталина, которую сочинил Берия. К сожалению, она у меня не сохранилась: покидая Остехбюро, я оставил ее на письменном столе.

Вторая моя встреча с Медведевым произошла в конце августа этого же года: он вызвал меня к себе и предложил уволиться — либо по собственному желанию без выходного пособия, либо по решению администрации с выходным пособием. Не могу вспомнить, какой вариант я выбрал, но, так или иначе, я был уволен.

Никаких претензий к моей работе Медведев мне не предъявил и не мог предъявить. Работа лаборатории шла успешно, план выполнялся и перевыполнялся, дисциплина была на высоте. Много интересных результатов было уже получено нами, не за горами было создание магнитострикционных фильтров. Поэтому мое увольнение было не в интересах Остехбюро и могло быть вызвано только давлением со стороны НКВД. Зачем это понадобилось, не ясно, обычно арестовывали без предварительного увольнения, но предстоящий мне арест не вызывал сомнений.

 

Вероятно, надо было уехать из Ленинграда подальше и найти какую-нибудь скромную работу. Возможно, что таким способом я избежал бы ареста, но я не хотел его избегать. Пусть, наивно думал я, меня арестуют» убедятся в моей невинности, после чего меня освободят, и я буду жить спокойно. В то время у многих еще существовала вера в правосудие; осуждение без вины считалось невозможным. К сожалению, потом эта вера полностью была утрачена, потребуется много времени и усилий, чтобы ее восстановить.

Долго ждать ареста мне не пришлось: 22 сентября 1937 года, примерно в час ночи раздался звонок. Пришли двое: лейтенант НКВД Васильев и дворник-понятой. Мы с женой кое-как оделись и стали наблюдать за обыском.

Звали мою первую жену Надеждой Георгиевной Эфруси. Мы писали тогда в нашей фамилии одно «с», считая это написание почему-то более демократичным. В НКВД восстановили второе «с», и с момента ареста до настоящего времени моя фамилия пишется через два «с»: Эфрусси. Надежда Гергиевна умерла в 50-х годах в городе Пушкине от инсульта под фамилией Эфруси.

У нас было много книг и еще больше нот, так как жена была певицей, а я играл на скрипке. Много было и граммофонных пластинок. Все это надо было внимательно пересмотреть, книги и ноты перелистать. Поэтому обыск длился долго. Когда он закончился, стало уже светло. Криминал был найден: юбилейная книга «10 лет Октября», изданная в 27-м году и купленная мною в Остехбюро, куда их привезли для распространения в большом количестве. Криминальной она оказалась потому, что в ней был портрет Троцкого, а всякое упоминание о нем рассматривалось в те годы как тяжкое преступление.

Никакой машины за мной не прислали, мы с Васильевым отправились пешком. Моя квартира находилась на улице Рубинштейна, у Пяти углов, НКВД — на Литейном, поэтому на дорогу нам потребовалось меньше 30 минут. Уже рассвело, но на улицах Ленинграда было еще пустынно.

 

Васильев привел меня и усадил на стул в приемной. Вероятно, это было нарушением правил, так как мимо меня провели несколько сотрудников Остехбюро, хорошо знакомых мне.

Это были братья Павел Александрович и Николай Александрович Гиляровы и Игише Асвацатурович Термаркарьянц. Лаборатория Термаркарьянца, в которой работал и Н.А.Гиляров, в свое время разрабатывала управляемые по радио торпеды. Обоих инженеров я хорошо знал.

Торпеды, управляемые по радио, были приняты на вооружение. Лаборатории Термаркарьянца кроме курирования постановки на производство разработанных ею торпед было дано новое задание: изучение управления по радио паровозами. Цель этой разработки легко понять: во время войны управляемый по радио паровоз с грузом взрывчатки можно отправить на железнодорожную станцию, занятую противником, и взорвать в подходящий момент, например, когда рядом стоит состав с боеприпасами.           

Мне довелось побывать на их паровозе и понять, в чем заключалась главная трудность новой разработки. Воздух на паровозе был наполнен мелкой, всюду проникающей угольной пылью. Придя домой, я с трудом отмылся от нее. Следовательно, требовалась исключительно плотная гермитизация всей аппаратуры, иначе угольная пыль будет создавать проводящие дорожки, что приведет к ложным сигналам и другим неисправностям. Впрочем, арест разработчиков сразу снял все трудности.

Павел Александрович Гиляров также был начальником лаборатории, но в общих работах ОВУ не участвовал. Это был неуемный изобретатель и фантазер, Бекаури предоставил ему полную свободу действий. Расскажу об одном из его изобретений, названном «телекарандаш». Оно заключалось в передаче по радио движений карандаша, так что рисунок одновременно получался у автора и на большом расстоянии. Военное значение изобретения заключалось в том, что вместо чистой бумаги можно использовать географическую карту и обсуждать на большом расстоянии военные

 

проблемы. За рубежом аналогичное устройство появилось значительно позднее.

Но обратимся вновь к истории моего ареста. Вскоре Васильев вернулся за мной и привел меня в небольшой кабинет. Мы сели, и он начал допрос. Вопрос у него был только один: кого я знаю в Остехбюро, в Ленинграде и в Москве. Я знал очень многих, поэтому перечисление и запись их заняли много времени.

После допроса Васильев вызвал надзирателя, и тот по разным коридорам и лестницам отвел меня в тюрьму, находящуюся на Шпалерной улице.

Там меня водили из одного помещения в другое, выполняя ряд операций: фотографирование анфас и в профиль, снятие отпечатков пальцев, отъем часов и пояса, срезание пуговиц от брюк (неизвестно зачем, может быть, чтобы я их не проглотил?). В одной из ожидалок на пути я вновь повстречал П.А.Гилярова (еще одно нарушение?). Его меньше всего интересовали арест, перспективы следствия, суда и так далее. Он всегда был беспредельно увлекающимся человеком. В данный момент он заинтересовался стробоскопическим эффектом и возможностью использования его в специальной аппаратуре, которую мы разрабатывали в Остехбюро.

Стробоскопический эффект проявляется при освещении вращающегося предмета, например, колеса, периодическими краткими и яркими вспышками света. Если частота этих вспышек соответствует скорости вращения колеса, то оно может выглядеть неподвижным. Стробоскопический эффект позволяет наблюдать деформацию колеса при быстром вращении.

К сожалению, разобрать эту тему до конца нам не дали и развели по разным направлениям.

Наступил уже поздний вечер, когда меня, с трудом поддерживающего брюки (сопровождающие надзиратели требовали, чтобы руки были сзади), отвели в душевую. Удивительно действие воды! Можно представить себе состояние моей нервной системы после обыска, ареста, допроса и других процедур. К тому же я почти не спал прошлую ночь. И все же душ подействовал на меня успокаивающим образом. Я вновь стал оптимистом, считающим, что «не все еще потеряно».