На свободе

 

В первые же дни моей работы «по вольному найму» меня вызвал к себе генерал Кравченко и сказал:

— Только не изобретайте. Говорят, вы знаете иностранные языки — вот и читайте зарубежную техническую литературу, заимствуйте из нее самое интересное, но сами не изобретайте.

Меня очень интересовало, его эта идея или установка, Данная свыше, но спрашивать было бесполезно: все равно правды не скажет.

 

В лабораториях МГБ (не помню, когда именно НКВД было переименовано в МГБ) существовала очень сложная «табель о рангах»: аттестованные партийные, аттестованные беспартийные, вольнонаемные — партийные и беспартийные, вольнонаемные с судимостью, заключенные специалисты. Кроме того, аттестованные различались по воинским званиям и все (кроме заключенных) — по должностям. Я был научным руководителем большой и сложной работы, в которой участвовали несколько лабораторий с сотрудниками, занимавшими буквально все ячейки этой табели о рангах, вплоть до партийных полковников. Конечно, такие сложные взаимоотношения не способствовали успешной работе, но я старался не обращать на них внимания, и решение поставленной задачи постепенно приближалось. Начальство начало уже намекать на Государственную премию.

Одновременно я подготовил кандидатскую диссертацию и успешно защитил ее в Московском энергетическом институте. Мне стали выплачивать «кандидатскую надбавку», что очень меня устраивало. На работе приходилось решать много оригинальных проблем, поэтому я начал подготавливать докторскую диссертацию.

В то время многие сотрудники лаборатории стремились к разработке диссертаций. У нас появился сын Берии — Серго, очень красивый, но как-то не по-мужски, молодой человек: черные глаза с поволокой, густые брови, нежный румянец на щеках, ярко-красные губы. За девичью красоту и цвет лица он получил у сотрудников прозвище Пэрсик. В лабораториях МГБ он бывал в связи с кандидатской диссертацией, в подготовке которой ему помогал один из руководителей лаборатории, известный специалист по радиотехнике, доктор технических наук, инженер-полковник Павел Николаевич Куксенко.

У Пэрсика был приятель, вместе с ним кончавший вуз, сын заместителя Берии Всеволода Николаевича Меркулова. Ему тоже хотелось получить ученую степень кандидата технических наук, но по возможности без труда. Поэтому руководство лаборатории несколько раз намекало, что мне было бы очень выгодно написать для этого молодого человека кандидатскую диссертацию, однако я намеков не понял, и сделка не состоялась.

 

 

По-видимому, общий интерес к получению ученых степеней привел Берию к мысли об использовании их в качестве премиального вознаграждения. Когда одна из лабораторий выполнила работу, которая ему понравилась, он заготовил записку за подписью Сталина к председателю Высшей аттестационной комиссии (ВАК) С.В.Кафтанову о присвоении нескольким сотрудникам лабораторий МГБ докторских и кандидатских степеней. Так, один инженер-полковник с незаконченным высшим образованием должен был получить ученую степень доктора технических наук, а техник, не имеющий среднего образования, — кандидата технических наук. Сталин эту записку по просьбе Берии подписал, о чем стало известно в лаборатории. Жена этого техника, взволнованная перспективой стать супругой ученого и, следовательно, ученой дамой, отправилась к Кафтанову, чтобы поторопить события. Кафтанов принял ее очень любезно и сказал:

  — Зря вы беспокоитесь, когда мы видим эту подпись, мы не рассуждаем, а только выполняем. Подготовка документов требует некоторого времени, ваш муж получит свой диплом через несколько дней.

И действительно, все сотрудники, награжденные учеными степенями, получили от ВАКа дипломы в красных переплетах и, естественно, организовали соответствующий банкет.

Серго же успешно защитил свою кандидатскую диссертацию в каком-то вузе; Ученый совет присвоил ему ученую степень кандидата технических наук единогласно. В результате Пэрсик стал называться Серго Лаврентьевичем, его назначили начальником большого конструкторского бюро по военной технике, П.Н.Куксенко был произведен в генералы и занял должность главного инженера этого конструкторского бюро. Что произошло с Серго Лаврентьевичем после расстрела его отца, мне, к сожалению, неизвестно.

  Начальник отдела полковник госбезопасности Фома Фомич Железов, командовавший нами, в нашей загородной лаборатории бывал редко, его кабинет находился на Лубянке. Однажды он вызвал меня к себе; пропуск был уже заказан, я получил его и поднялся на лифте, лопал к секретарю Железова, она сказала:

— Вас ждут, можете заходить.

 

Я прошел через двойные, не пропускающие звука двери и оказался в небольшом кабинете. На приеме у Железова была молодая миловидная, густо накрашенная девица. Железов указал мне на стул и продолжал разговаривать с девушкой по вопросу о ее найме. Скоро она ушла, и он обратился ко мне:

— Хорошенькая девушка в хозяйстве всегда пригодится. А вас, Яков Исаакович, я пригласил, чтобы посоветоваться с вами об организации радиотелефонной связи между машинами охраны Сталина. Одна из этих двух машин едет впереди автомобиля Сталина, а другая — сзади. Если сбоку выезжает на шоссе посторонняя машина, то по инструкции охрана должна застрелить из автоматов и шофера, и пассажиров. Начинается суматоха; связь нужна для того, чтобы начальник охраны мог управлять действиями всех охранников в разных машинах. Но я боюсь недостаточной надежности связи: если она откажет в нужный момент, то нам с вами будет очень скверно.

— Связь можно сделать достаточно надежной, ведь машины всегда находятся в пределах прямой видимости, — ответил я.

— Но возможно другое обстоятельство: во время обстрела посторонней машины, в которой находятся ни в чем не повинные люди, перед обстрелом и после него охранники будут находиться в крайне возбужденном состоянии; они смогут услышать речь, но не воспринять ее. И они совершенно искренне скажут, что никаких приказов не было. Как мы докажем, что связь работала?

— А ведь вы правы, так иногда бывает. Если все охранники скажут, что связь не работала, то ничто нас не спасет. Придется поискать возможность уклониться от этой разработки.

Потом он стал рассказывать мне, как ему трудно работать: днем он должен общаться с подчиненными, а по ночам — с начальством, и спать ему совершенно некогда. Поговорив таким образом, мы распрощались, и я уехал.

Здесь необходимо сделать небольшое отступление и рассмотреть «еврейский вопрос». Я не забыл еще, как это происходило в бывшей Российской империи: Его величество самодержец всероссийский, царь польский,

 

князь финляндский и прочая, и прочая, и прочая в какой-либо из своих речей провозглашал (конечно, по бумажке): «Да здравствует великий русский народ!»

Эта здравница воспринималась Союзом русского народа, Союзом Михаила Архангела и другими черносотенными организациями лозунгом: «Бей жидов, спасай Россию!»

После чего начинался погром.

Я должен сказать, что за все время моего пребывания в заключении я ни разу не замечал никаких проявлений антисемитизма: ни в камерах, ни на допросах, ни в лагерях, ни в лабораториях. Евреи встречались и среди заключенных, и среди следователей, и среди урок, и ничем не выделялись из остальных, и никто их не выделял.

Но вот в конце 1949 или начале 1950 годов Сталин в одной из речей произнес ту же сакраментальную фразу: «Да здравствует великий русский народ!»

Сталин успел пожить при царизме, прекрасно знал перевод этой фразы и произнес ее совершенно сознательно. Конечно, настоящих» погромов с выпусканием пуха из перин у нас не устраивали. Просто начали увольнять евреев из всех засекреченных учреждений «по сокращению штатов». Действовали при этом очень жестоко: один майор у нас в лаборатории жаловался мне, что его сократили за несколько дней до «выслуги лет», «ем была резко уменьшена его пенсия.

Высшая аттестационная комиссия стала лишать евреев кандидатских и докторских степеней, выискивая для этого различные формальные поводы. Лишили кандидатской степени и меня. Я поехал было объясняться в ВАК, но, увидев стоящую на улице очередь из одних евреев, понял, что это бесполезно. А.И.Берг, к которому я обратился и который был членом ВАКа и знал меня очень хорошо по прежним моим работам, сперва возмутился и взялся помочь мне, но ему разъяснили ситуацию, и он сказал:

— Нельзя воевать с ветряными мельницами.

В результате меня не только лишили «кандидатской надбавки», но стали вычитать и полученную ранее. Это было незаконно, но в МГБ профсоюзной организации не было и трудовые законы не соблюдались. Увольнять

 

же меня не стали, я должен был закончить важную для МГБ разработку. Хотя я уже не был кандидатом, начатую докторскую диссертацию продолжал писать и закончил ее в 1952 году. Подавать ее к защите мне не пришлось, она осталась в сейфах МГБ, но какую-то пользу принесла, так как впоследствии мне позвонили и сообщили о найденной в ней ошибке. Ведь для того, чтобы найти ошибку в научном труде, недостаточно прочитать его — необходимо его изучить. Поэтому я делаю вывод, что моя непредъявленная к защите докторская диссертация не оказалась бесполезной.

В конце 1952 или начале 1953 годов результаты руководимой мною важной работы изучались различными отделами МГБ и были одобрены. Тут мне принесли приказ — нет, не о премировании, а об увольнении по сокращению штатов: антиеврейская компания вторично докатилась до меня. Однако вскоре мне позвонили и сказали, чтобы я не искал работу, так как меня примут обратно. В таком взвешенном состоянии я прожил до августа 53-го, когда встретил на улице В.И.Преображенского. Он был начальником Московской телевизионной филиал-лаборатории (МТФЛ) и пригласил меня на работу в качестве старшего инженера.

Тематика для меня была новой, телевидением я раньше не занимался, но учиться никогда не поздно, и я дал согласие. Необходимо было позвонить в МГБ; они не возражали против моего поступления в МТФЛ и предложили переправить запись об увольнении в моей трудовой книжке на август 1953-го, чтобы я не терял стажа работы; это было выполнено, и в сентябре я уже при ступил к моей новой деятельности, безделье закончилось.

Работа в МТФЛ была очень интересной, мне удалось достаточно скоро освоить новую для меня область техники, и в 1955 году я был назначен начальником группы из 60 сотрудников. Мы курировали все отечественные заводы, выпускавшие телевизоры. В этом же году меня вызвали в прокуратуру Москвы и заявили:

— Вы совершили преступление, но наказание отбыли, работали добросовестно, и судимость с вас снимается.

Меня это не удовлетворило, я не считал себя виновным в каких-нибудь преступлениях и подал военному

 

прокурору соответствующее заявление. В 1957 году меня вызвали в милицию (поздно вечером!) и вручили справку да бланке с красной звездочкой Военного трибунала Ленинградского военного округа с датой 28 февраля 1957 года за номером 135н/1463, следующего содержания:

 

Дело по обвинению гражданина ЭФРУССИ Якова Исааковича пересмотрено Военным трибуналом Ленинградского военного округа 20 февраля 1957 года.

Постановление Особого совещания при НКВД СССР от 21 июля 1939 года в отношении гражданина ЭФРУССИ Якова Исааковича, рождения 1900 года, уроженца города Одессы ОТМЕНЕНО и дело производством прекращено за отсутствием состава преступления.

ЗАМ. ПРЕДСЕДАТЕЛЯ ВТ ЛЕНВО

ПОЛКОВНИК ЮСТИЦИИ /АНАНЬЕВ/

Подпись, гербовая печать.

 

Таким образом, моя невиновность была окончательно доказана, формально я стал полноправным гражданином СССР.

По закону мне, как невинно осужденному, полагалось получить двухмесячный оклад независимо от срока заключения. Остехбюро не существовало, на базе его Ленинградского отделения был создан один институт, а Московского — другой. Поэтому я обратился в Министерство обороны, которому принадлежало Остехбюро, и тут же получил эти деньги.

Итак, весь цикл моего отлучения от нормального человеческого существования в социалистическом обществе продолжался двадцать лет. Я не хочу сказать, что эти годы были мною целиком потеряны. Кое-какие полезные разработки были мною выполнены в Остехбюро, в НКВД, в МТФЛ, хотя в нормальных условиях мне удалось бы, вероятно, сделать намного больше. Но это — незначительные потери. От уничтожения же ряда талантливых инженеров, которым не надо было догонять зарубежную технику, так как они шли впереди нее, пострадала вся страна.

 

Правда, для уменьшения бросающихся в глаза потерь некоторое количество выдающихся специалистов было сохранено в тюремных конструкторских бюро, но процент их был невелик, да и отдача была пониженной: птица в клетке поет хуже, чем на воле.

Хотя история не терпит предположений, но одна простая мысль не оставляет меня. За рубежом было известно об уничтожении руководящих кадров военной промышленности и армии (побывавшие до ареста в США заключенные уверяли меня, что в американских газетах печатались списки арестованных в СССР). Поэтому Гитлер имел все основания считать, что нас можно победить без больших усилий. Не исключено, что он не решился бы на войну с СССР. А отсюда следует, что совесть организаторов арестов отягощают не только неизвестное количество миллионов ликвидированных и репрессированных, но и миллионы погибших во время войны.

Чтобы закончить мою личную историю, скажу, что третью кандидатскую диссертацию я защитил в 60-х годах. Правда, на вторую докторскую диссертацию у меня уже энергии не хватило.

Естественно, мое судебное дело продолжает меня интересовать. В записках приведена копия справки о решении Особого совещания, однако она ничего не говорит о пропавшем определении Военной коллегии. О нем я запрашивал КГБ специально; привожу копию полученного мною ответа.

 

Комитет Государственной безопасности СССР

Управление по Ленинградской области

18 мая 1990 г. №10/37-II-21566 гор. Ленинград

 

Уважаемый Яков Исаакович!

На Ваше заявление сообщаем, что выполнить просьбу о высылке Вам копии определения Выездной Сессии Военной Коллегии Верховного Суда СССР от 23 февраля 1938 г., рассматривавшей Ваше дело, не представляется возможным, так как этих документов в архивных материалах, хранящихся в Управлении КГБ СССР по Ленинградской области, не имеется.

Из имеющейся в Вашем деле справки Военной Коллегии Верховного Суда СССР следует, что «де-

 

ла рассматривавшиеся в 1938 г. ВК ВС СССР как судом 1-й инстанции, направлялись на доследование без оформления этого определения...».

На остальные вопросы, поставленные в Вашем заявлении, сообщаем, что, как усматривается из архивного уголовного дела, Вас арестовали 22 сентября 1937 года по необоснованному обвинению в участии в контрреволюционной диверсионно-вредительской и шпионской организации.

Из имеющейся в деле справки секретаря Выездной сессии Военной коллегии Верховного Суда СССР усматривается, что 23 февраля 1938 г. Ваше дело рассматривалось Выездной Сессией Верховного Суда СССР в гор. Ленинграде, которая своим определением направила дело на доследование (копия справки прилагается).

По результатам доследования 3 апреля 1939 г. Военный прокурор Шмуневич вынес постановление о прекращении следствия в отношении Вас по ст. 58-6 УК РСФСР (шпионаж) и о направлении дела в части обвинения по ст. 58-7-11 УК РСФСР (участие в контрреволюционной вредительской организации) в Прокуратуру Ленинградской области по поднадзорности.

26 мая 1939 г. Прокуратура Ленинградской области направила дело на рассмотрение Особого совещания при НКВД СССР.

Решением Особого совещания при НКВД СССР от 21 июля 1939 г. Вы были приговорены к 8 годам лишения свободы.

Определением Военного Трибунала Ленинградского военного округа № 135Н-57 от 20 февраля 1957 г. постановление Особого совещания при НКВД СССР от 21 июля 1939 года в отношении Вас было отменено и дело прекращено за отсутствием состава преступления.

 

Приложение: на 1 листе

Зам. начальника подразделения

(подпись) А.Н.Пшеничный.

 

СПРАВКА

На суде ЭФРУССИ отрицал свою причастность к антисоветской вредительской организации и участие во вредительской деятельности в Остехбюро.

Прямых конкретных показаний, уличающих ЭФРУССИ в причастности к антисоветской организации в деле не имеется.

По поводу обвинения во вредительстве — ЭФРУССИ заявил, что он работал над конструкцией радиоприемника и к изготовлению аппаратуры телемеханического управления, а также приборов «А» и «У» и группе радиоприборов никакого отношения не имел.

Справок, устанавливающих содержание производственной деятельности ЭФРУССИ, в деле не имеется.

Дело направляется на доследование для проверки правильности заявления ЭФРУССИ, а также установления его причастности к антисоветской вредительской организации.

25/11 38. Военный юрист 1 ранга (подпись).

 

Думаю, что я не зря привел в моих записках эти противоречивые справки: они дают некоторое представление о «делопроизводстве» в КГБ и судебных органах тридцатых годов.

В середине 1987 года я прекратил работу в институте и стал пенсионером, что дало мне возможность заняться этими грустными воспоминаниями.

Если измерять жизнь числом прожитых лет, то я очень богат. Я еще богаче, если оценивать ее количеством пережитых событий и полученных впечатлений, позитивных и негативных, и если учесть к тому же множество знакомств с интересными людьми. Но особенно ценно, что мне удалось дожить до полного краха КПСС (в прошлом ВКП(б) — партии, которая много горя принесла людям. Во время разрухи 1917 года эта партия сумела взять власть в России в свои руки, в 1918 году — разогнать Учредительное собрание и в дальнейшем совершать один «подвиг» за другим: победить в

 

гражданской войне, уничтожить все другие партии, как правые, так и левые, установить в стране диктатуру своих вождей, назвав ее «диктатурой пролетариата»).

Я Официальной целью дальнейшей деятельности партии являлась мировая революция, то есть завоевание власти над остальными пятью шестыми мира, поскольку над одной шестой она была уже завоевана (уделять внимание второй цели — обеспечению высокого уровня жизни партийному начальству, так называемой «номенклатуре» — я не буду). Для достижения мирового господства допустимы любые средства, в том числе полное уничтожение одной шестой, на которой власть уже завоевана. Конечно в протоколах и других партийных документах это «мероприятие» не упоминалось, но успешное выполнение его видно невооруженным глазом и без протоколов.

Было уничтожено примерно сто миллионов человек, то есть одна треть всего населения страны или две трети трудоспособного населения. В это число входят репрессированные — поодиночке, .группами и целыми народами, сгнившие в лагерях, ликвидированные (крестьянство), уморенные голодом и погибшие в войнах. Большая часть территории страны была заражена радиоактивностью или ядовитыми химикатами; реки, озера и моря отравлены, рыба в них жить не может. Одно из морей — Аральское — уничтожено совсем. Почва была испорчена, воздух наполнен вредными примесями. Месторождения нефти и газа истощены, новые не подготовлены.

Все еще сохранившиеся силы страны были направлены на военную промышленность, в том числе атомную, ракетную и космическую, необходимые для завоевания мира. Поэтому гражданская промышленность и сельское хозяйство были развалены. Этому разрушению способствовало невежество руководителей КПСС, усиленное уверенностью в собственной компетентности во всех вопросах науки и искусства.

Оставшееся в живых население страны также было морально искалечено. Его отлучили от общечеловеческой морали, приучили ко лжи, воровству, лицемерию, подхалимству, воспитали в нем страх перед начальством, перед КПСС и КГБ. Для повышения своего уровня жизни

 

требовалось не лучше работать, а искуснее лгать и лицемерить. Подхалимство ценилось выше таланта, партбилет стоил дороже, чем диплом доктора наук.

Надо заметить, что и теперь, когда бесчеловечная, преступная деятельность КПСС стала общеизвестной, некоторые члены ее остались верными коммунизму и выносят на митинги портреты Ленина и Сталина. По-видимому, они настолько пропитаны ложью, что уже не могут избавиться от нее. Не надо сердиться на них, надо их пожалеть.

Человечество накопило большой опыт в построении капитализма на базе феодального общества, задача же перехода к капитализму от тоталитаризма (недоношенного коммунизма) ставится впервые. К тому же строительный материал — население страны — сильно подпорчен семьюдесятью годами лжи и воровства, а перевоспитание его займет большое время, вероятно, два-три поколения. Хорошо уже и то, что за стремление к новому обществу не расстреливают и даже не арестовывают. Будем же надеяться, что все препятствия будут преодолены и Россия станет цивилизованной страной.