РУДНИК

 

В числе других заключенных я был назначен на работу в шахту. В хмурый холодный октябрьский день мы разместились на занесенных снегом порожних угольных платформах и через несколько часов прибыли на рудник «Воркута».

За полярным кругом, среди безлесных необозримых болот тундры, на правом берегу мелководной речки Воркуты был основан угольный рудник того же названия. Угольные залежи этого бассейна были известны задолго до революции. Но удаленность от промышленных центров, отсутствие дорог и губительное влияние заполярного климата препятствовали разработке этих залежей. Только в 1931 году НКВД устроил здесь лагерь для заключенных и приступил к промышленной разработке бассейна.

К нашему прибытию рудник «Воркута» представлял собой довольно убогое зрелище. Внизу, у самой реки — небольшая электростанция. Дальше от берега — шахтные постройки и котельная с тремя шуховскими котлами. Еще выше — шесть больших деревянных бараков, несколько палаток, столовая, клуб, баня и несколько" "домов для администрации в охраны лагеря. Немного в стороне — радиостанция. Все это размешено на территории в несколько квадратных километров. По периметру, через каждые сто-двести метров, стоят сторожевые вышки, оборудованные электрической сигнализацией и прожекторами. Сплошной изгороди вокруг зоны нет. В темную ночь, или во время пурги человек может легко прошмыгнуть между вышками и уйти из лагеря. Но "куда он уйдет? До ближайшей- железной дороги не менее тысячи километров!

Первоначально население рудника состояло преимущественно из уголовников. Но вскоре после прибытия нашего и других этапов политзаключенных значительная часть уголовников… …гие лагеря. А еще через год большинством заключенных были уже политические. Только «командиры производства» из уголовников оставались на своих местах. Заведующим шахтой был осужденный по Шахтинскому процессу инженер Некрасов, начальником-чекист Барабанов.

Нас, вновь прибывших, распределили по баракам и старым шахтерским бригадам и на второй день

 

отправили в шахту. Нашим бригадиром был белорус Павлюков — невысокий, рябой, с огромным жабьим ртом, лет двадцати семи. Он уже лет восемь болтался по тюрьмам и лагерям. В прошлом году, будучи в одной из лагерных командировок на Печоре, он вышел из зоны и набросился на зырянскую девушку, пасшую невдалеке корову. Девушка отчаянно сопротивлялась. Павлюков, задушил ее, спрятал труп в кустах и ушел в зону лагеря. В последующие несколько дней и ночей Павлюков несколько раз возвращался к трупу девушки. Тучи комаров, вившихся над трупом, обратили на себя внимание искавших девушку зырян. Обнаружив труп, один зырянин ушел за лодкой, а два других - в ожидании сидели, невдалеке. Явившийся с очередным «вич зитом», Павлюков был схвачен зырянами. Получив дополнительно десять лет, он был отправлен на Воркуту, где вскоре стал бригадиром.

Не только бригадиры, но и десятники, и сменные техники и весь другой средний технический персонал шахты, были исключительно, из уголовников. Они уже имели шахтерский стаж, а главное, были «надежной опорой» лагерной администрации.

Чтобы заставить заключенного вырабатывать непомерно высокие нормы, лагерная администрация применяла жесткие меры воздействия.

Первая мера: тот, кто не вырабатывает нормы, получает сокращенную пайку хлеба и ухудшенную баланду.

Вторая мера: перевод в (РУР). Здесь работают только под конвоем. Живут в особом бараке, обнесенном колючей проволокой. Выход из барака запрещен. Приход посторонних заключенных — тоже. Роте усиленного режима дают отдельную штольню. Конвой остается у входа и выпускает из шахты только тех, кто выработает норму. Остальных держат в забое десять, двенадцать, шестнадцать и больше часов. Если и за это время люди не выработают нормы, их ведут в барак, дают штрафной обед и после двух-трехчасового отдыха, снова гонят в шахту. Так изо дня в день.

Тех, кто в течение двух недель ежедневно выполняет норму, освобождают из РУРа и направляют в нормальные бригады, а остальные от. истощения, недосыпания и тяжелой работы «доходят», погибают.

Третья мера воздействия — изолятор, на лагерном жаргоне — «кандей».. Правильней, пожалуй, назвать его зверинцем. Он устроен в большой землянке на тридцать-сорок человек. Часть их — наиболее «именитые» лагерные зубры, размещаются на нарах, остальные на полу и под нарами. Зубры законодательствуют, осталь-

 

ные выполняют их волю. Среди зубров убийцы, бандиты, грабители. Многих из них уже не раз приговаривали к расстрелу, но затем расстрел заменялся тюремным сроком. Сроки заключения, в разное время определенные им судом, исчисляются многими десятилетиями. Ведя паразитический образ жизни по тюрьмам и изоляторам, они от безделья предаются самым гнусным порокам. Многие из них — гомосексуалисты. В молодых уголовников в своих «жен». Нередко проигрывают их в карты и отбивают друг у друга. Нередко они насилуют случайно попавших в изолятор, избивают их и всячески глумятся над ними.

Лагерная администрация не только знает о нравах изолятора, но и поощряет их. Это помогает чтобы морально терроризировать всех заключенных, заставлять их — в страхе перед изолятором — из последних сил тянуть арестантскую лямку.

Кроме всех этих средств воздействия на заключенных, в арсенале лагерной администрации испытанное, широко применяемое средство — расстрел.

Чтобы составить понятие о жизни заключенного шахтера, достаточно познакомиться с одним его каторжным днем. Вот огромная, с низким потолком прокопченная комната барака. Вдоль стен, в два яруса, тянутся сплошные нары. На них лежат без постели и одеял, кутаясь в невероятно грязное тряпье; в ватных брюках и верхней одежде, нередко и в обуви, двести — двести пятьдесят шахтеров. Черные от угольной, пыли, с заросшими исхудалыми лицами, с остриженными под машинку головами. Иные стонут, скрипят зубами, говорят или безобразно ругаются во сне. Многие из-за малокровия страдают недержанием мочи.

Ночь на исходе. Дневальный -пожилой бойкий ярославец «дядя Коля», прожженный жулик и тюремный завсегдатай — настороженно следит за движением стрелки висящих на стене, ходиков. Ровно в четыре тридцать он облегченно вздыхает и зычным тенором пересыпая слова похабными прибаутками:

- Подъем! Вставайте, горячие блины поспели, трам-та-ра-рам!

Зашевелились тряпки на нарах и сразу ото всюду звон котелков и мисок. Люди торопятся в столовую за кашей. Бегут не все, а один от небольшой группы. Есть и индивидуалисты. Такие ни за что не возьмут котелок соседа, чтобы принести кашу. Им платят тем же. Кое-где завязывается спор:

- Твоя очередь, я третьего дня ходил.

- Врешь, третьего дня Васька бегал!

Воды нет, к этому привыкли. Кое-кто выбегает из барака, умывается сне-

 

гом, но таких мало. Большинство сторонники такой истины, что медведь всю жизнь не моется, а здоровый. Возвращаются гонцы с кашей, и каждый день неизменно их спрашивают:

- Ну, что, сечка?

Молча поедают дымящуюся, пахнущую дурным мылом и мышами ячменную сечку. Снова слышится тенорок дяди Коли: «На работу, братцы!». Ему вторят басы бригадиров и звеньевых. Кутаясь в тряпье, группами и поодиночке «шахтеры» выскакивают в ночь, в ревущую пургу. Преодолев двести-триста метров до шахты, они запыхавшись вбегают в ламповую; берут заправленные лампы-шахтерки, затем по траншее, вырытой в снегу, пробираются в нарядную; берут инструмент, и снова бегом в рабочий ходок шахты. Там не чувствуется сильного мороза. Зато через пятьдесят-шестьдесят метров спуска шахтеры оказываются в сырой затхлой атмосфере. Сверху барабанит крупная капель, под ногами журчит вода. Здесь температура постоянна минус четыре по Цельсию.

Ниже стапятидесяти-двухсот метров дождь превращается в ливень, а ручьи под ногами — в потоки. Здесь температура выше, кончается мерзлота, и грунтовые воды не сковываются морозом. Еще не приступили к работе, но уже до нитки промокли в ледяной воде. Продрогшие до костей, шахтеры стараются скорее приступить к работе, чтобы согреться.

Освещенные тусклым светом лампочек, точно в аду, люди с остервенением бросают лопатами уголь или породу, бьют кайлами, шлепая по воде, поспешно гонят груженые вагонетки. Глядя со стороны, можно подумать, что это профессиональные шахтеры, охваченные трудовым порывом и энтузиазмом. Трудно в этих людях узнать прежних экономистов, инженеров, доцентов, аптекарей, педагогов, воров, мошенников.

Почти всю смену работа проходит в большом напряжении. Единственное спасение от холода и смертельной простуды — движение и работа мускулов. Пять, десять минут безделья, и холод начинает пронизывать все тело. Работают молча, только виртуозная матерщина бригадира эхом отдается по штольне. Время от времени бригадир разносит того или другого шахтера самыми последними словами. Как правило, люди молча сносят этот ливень бессмысленного сквернословия. Малейшее возражение, и ты получишь штрафную пайку хлеба, или даже попадешь в изолятор.

Незадолго до конца смены бригадир замеряет отбитую каждым шахтером часть угольного пласта и записывает в «рапортичку». При этом, он произвольно может преувеличить или преумень-

 

шить выработку любого рабочего.

Но вот, наконец, замелькали огни шахтерок. Это идет смена.

Усталые, сгибаясь под тяжестью инструментов, шахтеры медленно бредут вверх, «на-гора». Еще один каторжный день окончен. У ходка останавливаются. Надо передохнуть, остыть и потом сквозь пургу бежать в баню, затем в столовую и, наконец, в барах, чтобы камнем упасть на деревянные нары и уснуть. И так день за днем, месяц за месяцем, год за годом...