ЛАВАН, ЧИСТИЛЬЩИК САПОГ

 

Зловещий тридцать седьмой год.

На главной улице оживленного российского города сидит пожилой человек, небрежно и бедно одетый. Несмотря на июльскую жару, на голове у него большая черная шапка козьего меха, нахлобученная по самые глаза. Лицо сплошь заросло такой же черной, всклокоченной щетиной. Из этих зарослей сверкают жгучие темные глаза и белые зубы. При встрече с глазу на глаз с таким человеком где-нибудь в лесу или темном пустынном переулке невольно вздрогнешь.

Но это только первое впечатление. На самом деле под такой суровой внешностью прячется незлобивое, добродушнейшее существо.

Кто его тут не знает? Это ведь чистильщик сапог айсор Лаван. Тут же рядом и незатейливые принадлежности его труда. Приткнувшись к стене, стоит крошечный шкаф. На открытых двустворчатых дверцах развешаны шнурки, бумажные стельки, резиновые набойки для ботинок, на полках, аккуратными пирамидками сложены пустые и полные коробки и банки с сапожным кремом. Рядом стул для клиентов, перед ним - ящик для чистки сапог, а по другую сторону ящика, на низенькой скамейке, сидит и сам чистильщик.

- Чыстым-блэстым, гаржда-

 

нин, - добродушно улыбаясь, зазывает он проходящих мимо. Все его внимание и весь интерес сосредоточены на ногах прохожих. И, кажется, нет в его жизни иной заботы, кроме чистки чужих сапог. Сколько пар обуви видел он за свою жизнь, склоненный над этим ящиком, какие великолепные хромовые сапоги военных, изящные туфельки дам, разбитые и растоптанные башмаки бедного городского люда! Нескончаемая вереница... И все он любовно приласкал, очистил от грязи и пыли, отполировал, придал им веселый и блестящий вид. Только свои истоптанные опорки, точно пасынков, оставляет он без внимания.

- Чыстым-блыстым, гаржданин!

Во многих городах нашей страны уже многие годы промышляют чисткой сапог айсоры (ассирийцы). Они монополизировали этот род занятий в России. Более столетия, пользуясь нашим гостеприимством, эти трудолюбивые, мирные и глубоко религиозные люди, несмотря на все потрясения и социальные бури, пронесшиеся над страной, сохранили свою национальную и религиозную обособленность и патриархальный уклад в быту.

- Чыстым-блыстым, гаржданин, — стряхивая с себя дремотную одурь негромко и вяло повторяет сомлевший на солнцепеке Лаван. Увидев меня перед собой, он указал на стул и, едва я сел, стал привычно орудовать щетками. Но, взмахнув несколько раз, вскинул голову, глянул мне в лицо, затем снова перенес взгляд на обувь - и опять на меня. Пристальный взгляд его темных глаз выражал недоумение, тревогу и беспокойство. Прервав работу, Лаван отложил в сторону щетки и обратился ко мне:

- Не серчайся, гаражданин, но твоя туфель не твоя.

- Как не мои! Коль на моих ногах, значит, мои, — возразил я.

- Нет, это туфель Николай Иванович.

- Не сочиняй сказок, — смеясь, отрицал я.

- Ныкаком сыказок, дыва, тры разом чыстым туфель, уже не забываем, а эта туфель я мыного разом чыстыл.

Я продолжал отрицать, а Лаван настаивал на своем. Уже немного сердито он рассказал, что пару лет назад в окрестностях города был ограблен и убит какой-то Гришаев. Нашли его в лесу раздетым. Труп был настолько обезображен, что никто не мог его опознать, только он, Лаван, по обуви, оставленной на ногах убитого, безошибочно узнал.

- Ну, коли ты такой большой следопыт, не буду отрицать, - ответил я. - Туфли эти, действительно, до вчерашнего дня принадлежали Николаю Ивановичу, а вчера он подарил их мне. Николай Иванович — мой брат.

- Брат? — метнув удивленный взгляд, воскликнул Лаван. Некоторое время он молча смотрел на меня. Лицо его

 

оживилось, осторожная улыбка скривила рот. Глянув по сторонам и убедившись, что вблизи никого нет, он тихо произнес:

- Мнэ говорим, что брат Николай Иванович давно на турма попал.

Тот самый брат я и есть. Только что с Воркуты прибыл.

- Савсем не похожы, тот толсты, а ты худая... У, какой ты худая, какой худая, — сокрушенно качая головой, повторял Лаван. Снова глянув по сторонам, он признался:

- Мой двоюродный брат Арсен тоже пропадает лагер. Каком был члавек! Каком чыстый члавек! Мух не тронул. Чтыри деткам оставлял... Я двум кормим, другой брат двум забирал. — Глаза его увлажнились, и он, нервно дернув усом, замолк.

- За что же Арсен в лагерь попал?

- Артэль ругалам, не хтел поступает.

- Отказался вступить в артель? Так уж плохо в вашей артели, что он предпочел лагерь?

- Артэль тоже не плохом. Мал-мал хитры должен дэлать члавек, а Арсен чесны, не хгел хитры дэлать.

- В чем же ваша хитрость заключается?

- Тэбэ скажем, не боимся тэбэ...

И Лаван рассказал, как он и другие члены артели обманывают государство. Местная артель чистильщиков называется "Социалистический труд". В нее входят все четырнадцать чистильщиков города, кроме, того председатель, агент по снабжению и счетовод. Артель снабжает своих работников сапожным кремом, щетками и другим товаром, на который устанавливается твердая розничная цена. Установлена также такса за чистку и ремонт обуви. Каждому чистильщику выдается пронумерованная квитанционная книжка, в нее он обязан записывать стоимость проданного товара и чистки сапог. Эта квитанция вручается клиенту, а контрольный корешок остается в книжке. Но клиенты обычно сверх установленных пятидесяти копеек за чистку дают десять, а то и двадцать копеек "на чай". Кроме того, большинство клиентов не берет квитанций, или, взяв, тут же и бросает. Эти использованные квитанции чистильщик снова пускает в дело. Часто одна и та же квитанция используется им три, пять и более раз. При сдаче чистильщиком недельной выручки контора артели учитывает ее размер согласно записям в корешках квитанций. На самом же деле доход его в несколько раз больше этой суммы.

- Вес люди брехают, и я брехаю. Такой порядок умны члавек должен мал-мал поправляем, — Лаван лукаво подмигнул и беззвучно засмеялся.

- Разве вас не контролируют?

- Попробуй контрол дэлать. Нам все люди помагает. Председатэл наш тоже не плохим члавек. О, Аршак умни члавек! На собраний артэль кирчит, кирчит: - Сталин балшой члавек, на социлызм должен все люди чистым сапогом ходыт... А когда вино выпивает, дэласт на Сталин болшой ухом и поет ишаком... Болшом собаком ходыт, — понизив голос, вдруг предостерег Лаван. А когда человек с портфелем в руках поравнялся с нами, Лаван, прищурив глаз, весело и громко прокричал:

- Чыстым, блыстым, гаржданин!