ТРОЦКИЙ И Я

 

Покажите не только цель, покажите дорогу

Цель и дорога настолько переплетены,

Что перемена одной всегда меняет другую;

Другая дорога приводит и к цели другой.

Ф. Лассаль

 

После окончания Вечернего университета марксизма-ленинизма меня, в порядке партийного поручения, решили назначить руководителем семинара в системе политической учебы. Так как я окончил философский факультет, то и возглавил семинар, для сотрудников, имеющих высшее образование и изучающих философию, достаточно подготовленных для восприятия мудростей различных течений этой науки, а также для желающих подготовиться для сдачи кандидатского минимума. Помимо изучения вопросов общей философии в программу входило изучение истории появления и развития различных религий, начиная с язычества до современных сект внутри религиозных основных течений. Говорить интересно я выучился еще на нарах, а увлеченность с детства историей позволяла мне значительно расширить круг вопросов, затрагиваемых в кружке. Во времена горбачевской перестройки семинар принял форму дискуссионного клуба, в который уже трудно было записаться: количество желающих значительно превышало наши возможности. Несмотря на то, что я пытался не затрагивать вопросов конкретной политики, однако всегда возникали разные скользкие темы, трактовка которых в моем изложении не устраивала некоторых слушателей. Поэтому появлялись и жалобы в райком партии на мое неправильное их освещение и субъективную трактовку. Следует отдать должное райкому, который только предупреждал меня о появлении жалобы, но ни разу их не рассматривал и замечаний не делал.

Работал я, по-прежнему, в Геологическом управлении Центральных районов РСФСР, переименованном в 80-х годах в Производственное Геологическое объединение. По работе мне часто приходилось ездить в командировки, выполняя задания министерств геологии РСФСР и СССР, это, не считая командировок в геофизические экспедиции и партии, которые курировал. Так, два раза побывал в Якутске, выезжая в Усть-Неру и поселок Батагай, расположенный на реке Яне, где меня помнили и принимали очень хорошо, хотя и прошло довольно много времени, как я оттуда уехал. Был и на Кольском полуострове, а также на недавно открытых алмазных трубках в Архангельской области, где

 

давал рекомендации по методике геофизических работ при поисках никеля и алмазов. Участвовал как член комиссии в работе Геологического контроля СССР по рассмотрению различных геологических вопросов и в том числе, возможности дальнейшего строительства Крымской атомной станции. Наши расчеты опасности ее разрушения, вследствие возможного землетрясения легли в основу прекращения ее строительства. Практически мне удалось побывать во всех районах и республиках СССР от севера до юга, участвовать в различных совещаниях и конференциях, связанных с рассмотрением тех или иных вопросов геологической съемки, поисков и разведки твердых полезных ископаемых, в том числе и нерудных, а также источников водоснабжения. Здесь я хочу отметить, что благодарен многим моим сослуживцам в объединении и экспедициях, а также сотрудникам различных научно-исследовательских институтов и высших учебных заведений, с которыми мне приходилось вместе работать и тесно сотрудничать в течение 45-летней работы в геологии. Назвать всех поименно не представляется возможным, их было много. Они имели различные должности, ученые степени, звания и правительственные награды. Но все увлеченно выполняли ту работу, которая позволила нашей стране стать одной из самых богатых в мире по запасам различных полезных ископаемых. Следует признаться, что я не только ни разу не пожалел о выборе своей профессии, скорее всего случайном, но и гордился, чем я занимаюсь, несмотря на все трудности, которые ее всегда сопровождают.

С наступлением "перестройки" ко мне все чаще и чаще стали заглядывать историки, вдруг сразу же заинтересовавшиеся Троцким, понимая, что здесь для них настоящая целина. Среди них появился и известный историк Дмитрий Волкогонов, у которого в визитной карточке было последовательно указано: что он является народным депутатом РСФСР, генерал-полковником, доктором исторических наук, доктором философских наук и профессором. Дмитрий Антонович сразу пригласил меня к себе в гости и в какой-то мере посвятил в секреты своего творчества. Что удивило меня больше всего, это то, что он работал по-старинке, как наши деды и прадеды, обычно стоя за небольшой конторкой, за которой, как он сказал, ему лучше пишется. Он рассказал, что при подготовке к изданию своей книги "Троцкий" ему удалось использовать закрытые архивы не только партии и органов безопасности, но даже президента, что для других было практически не возможно. Кроме того, он выезжал за границу и познакомился там с некоторыми документами архива Троцкого.

Не оставил меня своим вниманием и Институт марксизма-ленинизма при ЦК КПСС, опубликовавший с моих слов в "Известиях ЦК

 

КПСС" справку о семье Л. Д. Троцкого и подаривший мне великолепно иллюстрированную книгу "Троцкий" на английском языке, изданную в США, а теперь и в России на русском. С автором этой книги Давидом Кингом я познакомился только в 2002 году, когда он приезжал в Москву и был у меня в гостях.

Вообще появление живого Бронштейна поразило не только историков в СССР, но и троцкистов, проживающих за границей. Вскоре меня в Москве разыскал профессор истории Будапештского университета Миклош Кун, внук известного революционера и руководителя Венгерской коммунистической партии Бела Куна, расстрелянного в Москве в 1939 году. Он был у меня несколько раз и привез мне приглашение на международную конференцию в Англию, посвященную 50-летию убийства Троцкого. Однако на удивление всех в 1990 году меня не выпустили за границу и не выдали заграничный паспорт, мотивируя это тем, что приглашение я получил от Абердинского университета в Шотландии, а не от конкретного лица Повторное приглашение, присланное одним из профессоров университета по факсу, сразу же было отвергнуто как беспрецедентное. Не смотря на хлопоты нашего объединения и даже Института марксизма-ленинизма при ЦК КПСС, ОВИР настоял на своем - и я в Англию не поехал, а выслал туда свою статью о судьбе родственников Троцкого в России, которая была опубликована в материалах этой конференции. Здесь, наверное, следует сказать, что политикой я не занимался, если не считать ведение семинара по философии и мое участие в качестве доверенного лица своего генерального директора объединения, а впоследствии министра геологии и природных ресурсов России, Орлова Виктора Петровича, в его избирательной компании по выборам в первый Верховный Совет России. Избирался он в Совет Национальностей, а избирательным округом являлась Московская область. Необходимо было выезжать в районы Подмосковья, и особенно сложным являлся для меня бывший Загорск. Там находится Лавра, Духовная Академия и Семинария, а оппонентами у меня были семь человек, среди которых два священника, один из них молодой архимандрит, другой известный всем Глеб Якунин, который и стал депутатом. Правда, выборы он вел, если мягко сказать, не всегда корректно. С тех пор я понял, что занятие политикой является не совсем нравственным делом и требует от тебя иметь определенные элементы не только бесцеремонности, а иногда и беспринципности, а также обыкновенное хамство.

Следом за историками появились у меня и журналисты, которых конечно интересовал Троцкий, ну и я, как один из членов его семьи. Я давал интервью российским и иностранным газетам и журналам, меня снимали телевизионные компании различных стран, а наше якутское

 

телевидение посвятило мне часовой фильм о моей жизни. Конечно, о себе я мог рассказывать сколько угодно, а вот о Троцком знал только то, что запомнил с детства из случайных разговоров родителей, бабушки и от, оставшейся еще в живых, моей тети, сестры моего отца и племянницы Троцкого - Анны Александровны Касатиковой, которая политикой не занималась, книг Троцкого не читала и встречалась с ним редко. Однако ее рассказы помогли мне восстановить быт семьи Бронштейнов и отдельные интересные эпизоды из жизни отдельных ее членов.

Если судить о Троцком как о человека, я как-то мог, то оценить его государственную или политическую деятельность мне не представлялось возможным. Те сведения, которые излагались о нем в советских газетах и политической литературе, воспринимать серьезно было нельзя. За границей многие его считают великим революционером и почти пророком, а в России даже теперь за чтение книг Троцкого коммунисты грозят исключать своих членов из партии. Конечно, Троцкий был главным и последовательным врагом Сталина и сталинизма, поэтому его убили в Мексике. Однако осталось огромное его идейное наследство, которое сейчас возбуждает глубокий интерес не только за рубежом, но и здесь в нашей стране. Уже регулярно начали проводиться научные конференции по отдельным работам Троцкого и в целом по его учению. Все больше и больше ученых включались в изучение и толкование работ Троцкого. Организуются молодежные группы троцкистов в Москве, Санкт-Петербурге и Челябинске. Появилось много публикаций ряда ученых по проблемам троцкизма и его значения для современности. Отдельно хочется отметить серию из семи книг доктора философии В. 3. Роговина, которого я лично хорошо знал, объединенные одной темой: "Была ли альтернатива? Троцкизм - взгляд через годы", где осмыслена и ярко освещается наша история с 1922 по 1941 год. К сожалению, автор этих блестящих книг умер в 1998 году от тяжелой продолжительной болезни. В 1998 году в Москве на базе Международного комитета по изучению наследия Л.Д.Троцкого был организован институт его имени на конференции и пленарные заседания которого, стали приглашать и меня.

Сейчас уже можно судить о значимости идейного наследия Троцкого и особенно об одной из главных его работ последних лет жизни - книги "Преданная революция", где он дает подробный анализ того, что же произошло в СССР после прихода к власти Сталина и его партийной бюрократии, в конце концов, приведшей страну к краху. Здесь же рассматривается вопрос, почему в одной отдельной стране нельзя построить социализм, а его победа в СССР, объявленная Сталиным, является фикцией. Не являясь большим специалистом в области философии,

 

экономики и истории, рассуждать с дилетантских позиций о работах Троцкого не берусь, тем более являясь его родственником, это не совсем этично, однако хочу лишь сказать, что все эти работы читаются очень легко, дают повод для размышления, а выводы очень убедительны. Поэтому здесь только хочу немного рассказать о нем как о человеке.

Еще в детстве, будучи самым лучшим учеником Одесского реального училища им. Св. Павла, одного из элитных учебных заведений юга России (преимущественно для детей немецких колонистов), он почувствовал свое превосходство над другими учениками. Учителя поддерживали его в этом мнении, а иногда даже выдвигали, несмотря на то, что он был евреем. И это как он сам признавался, не могло не сказаться на его характере. Впоследствии это проявлялось в определенном самомнении, с которым он, правда, пытался бороться (Л. Троцкий «Моя жизнь», том 1 стр. 100 ). Главным для него была победа интеллекта над серостью, которую он не мог терпеть, и недаром он назвал Сталина "наиболее выдающейся посредственностью партии", понимая под этим его идейный ресурс, а тот на это ответил ему слепой ненавистью. Одной из черт его характера была аккуратность, переходящая порой в педантизм, из-за этого ему было всегда сложно подобрать себе секретарей. Если они устраивали его, он пытался не расставаться с ними и относился к ним, как к членам своей семьи. Как ни странно это покажется, власть и слава, как отмечал в своей книге "Троцкий" Д. Волкогонов, который отнюдь не был его поклонником, не стали его страстью, как у Сталина, а являлись необходимыми атрибутами интеллектуального превосходства, признание в котором было для Троцкого выше обладания высокими постами. Поэтому понятен отказ Троцкого сначала от поста председателя Совнаркома, предложенного ему Лениным, а потом наркома внутренних дел правительства, мотивируя это этическими причинами. А также не достаточно энергичная, на мой взгляд, его борьба против Сталина в 1922-1924 годах, или недооценка его в то время, когда он сам имел громадный авторитет в партии, народе и армии. Поэтому в то время некоторые стали говорить, что Троцкий человек революции, а на рутинную работу по построению социализма в России, в возможность победы которого в отдельно взятой стране, да еще такой отсталой, как Россия, он не верил, а значит, и не был способен. Правда, сам Троцкий в своих воспоминаниях писал, что не хотел занимать официальных постов: "С довольно ранних, точнее сказать детских лет я мечтал стать писателем, в дальнейшие годы я подчинил писательство, как и все остальное, революционным целям... После переворота «октябрьского» я пытался остаться вне правительства, предлагая взять на себя руководство печатью партии.., но Ленин не хотел и слышать об этом... Он требовал, чтобы я стал

 

народным комиссаром внутренних дел... Но я выдвинул национальный момент, то есть свое еврейство, столь важное в жизни России, и добился своего, однако меня тут же определили в наркомы иностранных дел.., скрепя сердцем, я согласился (Троцкий "Моя жизнь". С. 328 - 329). Как писал о Троцком еще в 1919 году его соратник по партии, но отнюдь не его сторонник А.В. Луначарский в своей книге «Великий переворот»: «...В нем нет ни капли тщеславия, он совершенно не дорожит никакими титулами и никакой внешней властью, ему бесконечно дорога, и в этом он честолюбив, его историческая роль. Здесь он, пожалуй, личность, как и в своем естественном властолюбии...». Далее Луначарский пишет - «В отличие от него (Ленина) Троцкий чрезвычайно дорожит своей исторической ролью и готов был бы вероятно, принести какие угодно личные жертвы, конечно, не исключая и самой тяжелой из них - своей жизнью, для того, чтобы остаться в памяти человечества в ореоле трагического революционного вождя. И здесь автор оказался предвидцем, так оно и получилось.

Его интеллигентность и чисто европейская культура часто брала верх над радикальностью. Известно много случаев, когда Троцкий отводил беду от многих писателей, поэтов, художников, артистов и даже помогал им (например, Федору Соллогубу, Борису Пильняку, Всеволоду Мейерхольду и другим), а стихи Сергея Есенина очень любил и лично относился к нему, как рассказывала моя мать, очень тепло и даже проникновенно. Обладая красивой внешностью, копна каштановых волос и голубые глаза, он умел хорошо, со вкусом одеваться, интересно говорить, и поэтому нравился женщинам, к которым и сам не всегда оставался равнодушным.

Можно без преувеличения сказать, что Троцкий был великий оратор. Как вспоминают его многочисленные друзья и враги, люди разных взглядов и сословий, достаточно Троцкому было открыть рот и многочисленная толпа, собравшаяся на площади, замирала и могла стоять несколько часов, готовая немедленно выполнить его призывы и воплотить идеи. В своей книге Дмитрий Волкогонов писал: «...никто его не учил основам ораторского искусства, видимо в нем просто счастливо соединились необходимые компоненты: высокая эрудиция, неподдельная личная увлеченность и заинтересованность идеей, способность к парадоксальным неординарным суждениям, умение быстро установить самый тесный контакт с залом, красноармейским строем, митинговой толпой... С высоты прошедших лет, как бы мы ни относились к Троцкому, сегодня нельзя не признать: это был великий агитатор революции". (Д. Волкогонов. Троцкий. Книга 1. С. 146).

Вообще, главным оружием Троцкого было слово и перо, а также

 

воля и целеустремленность. Таким он и остался на всю жизнь. Его действия определялись идеей и обстоятельствами и редко были ошибочными, особенно во время революции и гражданской войны. Сейчас трудно оправдать жестокость, проявленную в гражданской войне с обеих сторон, но была ли альтернатива этому, - я не знаю. Все социальные революции и гражданские войны за всю историю человечества были жестокими, и, по-видимому, в чем-то был прав Н. Бердяев, известный русский философ, сам пострадавший от революции, когда писал: «...В революции происходит суд над злыми силами, но судящие силы сами творят зло». Однако, как он далее подчеркивает: «...Отвержение всякого смысла революции неизбежно должно повести за собой отвержение самой истории. Но революция ужасна и жутка, она уродлива и насильственна, как уродливо и насильственно рождение ребенка, уродливы и насильственны муки рождающей матери, уродлив и подвержен насилию рождающийся ребенок». (Бердяев Н. А. Истоки и смысл русского коммунизма. Стр. 108-109.).

Где-то в самом начале 1989 года, выбрав свободное время, я зашел в общество "Мемориал", где происходила регистрация жертв сталинских репрессий. Организованное в начале горбачевской перестройки общество взяло на себя историко-просветительскую правозащитную и благотворительную деятельность, а также задачу объединения под свои знамена лиц, необоснованно пострадавших от политических репрессий, в том числе и членов их семей. Женщина, которой я вручил свои документы, посмотрев их, сказала: «Наверное, вам будет интересно узнать, что недавно к нам заходила молодая женщина, которая сказала, что она имеет отношение к семье Троцкого - является его правнучкой. Пришла она сюда зарегистрировать своего отца и мать, которые также были репрессированы. Если вам это интересно могу дать их номер телефона».

Признаться, я был поражен, так как был уверен, что обо всех живых родственниках Троцкого, оставшихся в СССР, мне все известно. Фамилия хозяев телефона - Бахваловы, мне ничего не говорила, и поэтому, как только пришел домой, я позвонил по указанному номеру. Подошедший к телефону мужчина, назвавшийся Анатолием Петровичем, долго расспрашивал меня, кто я есть такой. Потом передал трубку своей жене, Александре Захаровне, предупредив меня, что она тяжело больна. Мне сразу стало ясно, с кем я буду говорить. Это была внучка Троцкого от его старшей дочери Зины, и последний раз я с ней встречался в 1929 году, когда мне было пять лет, Саше - шесть лет, на моем дне рождения. Здесь же был Сева Волков, сын Зины от второго ее брака, ему было в то время три года. Каким-то образом фотография эта сохранилась, и мне ее передала Маруся, которая также запечатлена на

 

ней. Судьба Севы Волкова мне была известна, По одной из версий его вывезла в Берлин моя тетя Матильда Менкис, впоследствии погибшая в мордовских лагерях, по другим его мать, Зинаида Волкова. После ее самоубийства в Берлине его взял к себе в Париж старший сын Троцкого Лев Седов, а после и его гибели он оказался в Мексике у своего деда. О судьбе Саши Моглиной мне было ничего неизвестно, хотя я и знал, что она до войны проживала в Москве.

Договорившись о встрече на следующий день, я, захватив с собою свою дочь и дубликат фотографии, отправился к Бахваловым. Александру Захаровну я увидел, лежащей в постели, с которой она встать уже не могла, но очень обрадовалась встрече со мной. Мы долго с ней разговаривали, я узнал, что она после отъезда матери за границу, жила с отцом Захаром Моглиным, первым мужем Зины, а позже и с мачехой, которая очень хорошо к ней относилась и после ареста и расстрела отца ее воспитала. В 1949 году на один год позже меня Сашу арестовали и сослали в Казахстан, где она познакомилась с Анатолием Петровичем Бахваловым, высланным туда после трехгодичного заключения в лагере. Получив реабилитацию, они вернулись в Москву. У них дочь Ольга и есть уже внук Денис (между прочим, Ольга поразительно похожа на свою прабабушку Александру Соколовскую). Она рассказала, что недавно в Москву приезжал Сева и его случайно увидел Анатолий Петрович на каком-то митинге, устроенном мемориалом. Он с большим трудом объяснил ему (Сева, к сожалению, русский язык совсем забыл, что очень беспокоило еще Троцкого), кто он и кто у него жена. Сева приезжал к ним домой и обещал выслать лекарства, которые возможно ей помогут.

О приезде в Москву Всеволода, или как его зовут на испанском Эстебана, я ничего не знал, и позже мне передали, что несколько газет сообщили о возложении венка к мавзолею Ленина внуком Троцкого Эстебаном Волковым, являющимся директором и хранителем дома-музея Троцкого в Мексике. Я понимал, что он ничего не знает об оставшихся родственниках в Москве, так как, вывезен, был совсем маленьким. Ничего он не знал и о судьбе своей сводной сестры Александры, и только случай позволил ей встретиться с ним. Александра Захаровна Бахвалова, в девичестве Моглина, умерла от своей неизлечимой болезни весной 1989 года и никакие самые лучшие лекарства, присланные Севой, ей, к сожалению, не помогли. Мне с Всеволодом Волковым встретиться так и не пришлось, так как за границу я не выезжал, а он в России больше не был, однако с его старшей дочерью Вероникой я познакомился у нас в Москве, когда она приезжала сюда в составе туристической группы.

В 1994 году я принял участие в первой межвузовской научной конференции "Элита русского общества XIX и начала XX веков", прохо-

 

дившей в Санкт-Петербурге в июне месяце, где рассматривались жизнь и деятельность не только царских сановников, но и двух советских - Ленина и Троцкого. Мой доклад "Л. Д. Троцкий и его ближайшие и дальние родственники" был опубликован в альманахе "Из глубин веков" № 4 за 1995 год. Там же опубликовано интересное исследование доктора исторических наук А. В. Островского о родственниках Л. Д. Троцкого по материнской линии (Животовских), о которых мало кто вспоминал, хотя его двоюродные братья были крупными коммерсантами и промышленниками, выехавшими за границу из России после революции.

Следует сказать, что в 1990 году я перешел из геологического объединения в государственное научно-производственное предприятие "Геосинтез", где возглавил большую тематическую группу, занимающуюся исследованиями, связанными с повышением эффективности геофизических работ в различных геологических регионах центра России, одновременно выполняя разовые заказы для отдельных научно-исследовательских организаций по договору. По завершению темы я вышел на пенсию в возрасте 70-ти лет и сразу же окунулся с головой в общественную работу.

К этому времени уже было зарегистрировано в Москве несколько общественных объединений граждан, пострадавших от необоснованных репрессий. Создавались они, как правило, по территориальному признаку (муниципальные и окружные), которые в свою очередь координировали свою деятельность с двумя московскими организациями: Московским объединением лиц, пострадавших от политических репрессий при "Мемориале" и Московской ассоциацией репрессированных, которые хотя как-то между собой и взаимодействовали, но являлись совершенно независимыми организациями. Такое распыление контингента бывших репрессированных, которых вместе с их ближайшими родственниками в Москве осталось не более 15 тыс. человек, ничего хорошего конечно не дает и связано только с амбициозностью отдельных руководителей и их стремлением к лидерству. Правительство Москвы взаимодействует с указанными общественными организациями через постоянную Межведомственную комиссию по восстановлению прав жертв политических репрессий, а также с десятью аналогичными комиссиями административных округов. Проживая в Черемушкинском районе Москвы, я конечно, вступил в члены районной организации репрессированных, насчитывающую более тысячи человек, и вскоре был избран в члены ее правления. Моя жена Тамара тоже активно включилась в эту работу, одновременно помогая группе по увековечению памяти жертв политических репрессий, которая возглавлялась пожилым 85-летним человеком, бывшим заключенным

 

колымских лагерей, Михаилом Борисовичем Миндлиным. Группа работала в Москве совершенно самостоятельно, никому не подчиняясь. Обладая огромной "пробивной силой" для достижения своей цели, хорошими ораторскими способностями, ясным умом для своего возраста и достаточно волевыми качествами Миндлин, просто не давал жить чиновникам различного ранга, начиная от Мэрии и кончая сотрудниками различных архивов, ФСБ и прокуратуры. Он добивался и смог сделать практически невозможное - разрешения для своей группы работать в архивах со следственными делами расстрелянных. Это была тяжелая работа для пожилых людей, составляющих костяк группы, хотя в ней были и молодые - внуки и даже правнуки погибших. Кроме того, активно работали в архивах преподаватель Богословского института Головкова Лидия Алексеевна и трое ее студентов. Основная трудность заключалась не только в работе в архиве при недостаточном освещении и в прохладном помещении, но и психическая нагрузка при чтении некоторых дел. Численность группы в основном была постоянна, но некоторые долго не выдерживали, и поэтому состав ее немного менялся и в среднем состоял из 20-25 человек.

Как-то при встрече со мной на собрании Черемушкинского общества, одним из организаторов которого был и Миндлин, он предложил мне стать его помощником, а потом, с учетом его возраста, заменить его. Я согласился ему помогать, однако быть руководителем всей группы наотрез отказался, зная его сложный характер и понимая, что это дело его жизни, и он без этого просто не мог бы жить. Поэтому сначала я взялся координировать все работы, выполняемые группой в архивах, однако постепенно пришлось заниматься и всеми другими делами, которых было предостаточно. Михаил Борисович Миндлин в возрасте 89 лет летом 1998 года уехал жить в пансионат для престарелых в Переделкино, где он и умер, пробыв там всего 4 месяца.

Начиная с 1992 года, группа Мидлина составила списки расстрелянных и впоследствии реабилитированных людей с краткими их биографическими сведениями более чем на 17 тыс. человек с определением даты ареста, расстрела и реабилитации, где проживал, кем осужден и за что, а также мест их захоронения, которых на сегодняшний день выявлено пять - это кладбище Донского крематория, территория бывшего стрелкового полигона НКВД Бутово, спецобъекта "Коммунарка", Ваганьковского кладбища и территория Яузской больницы. На четырех из них, кроме "Коммунарки", установлены памятники и памятные знаки, средства на которые выделили Московская Мэрия, Черемушкинский район города Москвы и фонд журналиста А. Мильчакова, а также завещал М.Б. Мидлин. Группа составила 25 рукотворных книг

 

памяти по всем захоронениям, со всеми данными о расстрелянных, а при их наличии, с фотографиями, которые хранятся в конторе бывшего Донского крематория.

Кроме того, там же находятся две книги по москвичам, расстрелянным не в Москве, а в других городах, также по Соловецким этапам 1937-1938 годов. В музее и общественном центре имени Андрея Сахарова, по этим материалам, создан компьютерный банк данных на всех расстрелянных, известных нам в городе Москве и Московской области. Храмом Новомучеников и Исповедников Российских в Бутово, издан Мартиролог расстрелянных и захороненных на полигоне НКВД Бутово за период 8 августа 1937 года по 15 октября 1938 года на 20765 человек (составлен на базе актов о приведении в исполнение приговоров). При участии постоянной межведомственной комиссии Правительства Москвы по восстановлению прав реабилитированных жертв политических репрессий издали шесть книг "Бутовский полигон" по 2,5 тысячи расстрелянных в каждой. В этих книгах, кроме сведений о погибших, приводятся и копии некоторых документов НКВД, положивших начало массовому истреблению людей в 1937-1938 годах. Обществом «Мемориал» изданы списки расстрелянных на объекте «Коммунарка» на 4527 человек.

Мне много лет не давала покоя мысль: зачем органам безопасности, и тем более Сталину, уничтожать людей, никаким образом не представляющих опасности для государства и лично самому Сталину. Возможно, и были личные враги у Сталина и его ближайшего окружения. Ну ладно, крайне необходима была дешевая рабочая сила для грандиозных строек того времени. Здесь можно только объяснить, но конечно оправдать никак нельзя. Однако, истинная причина такового массового уничтожения людей, остается для меня тайной. Известно, что приговор о расстреле в 1937-41 г.г. зачастую выносила не Военная коллегия Верховного суда СССР, она только оформляла решение, которое предлагал Сталин и несколько человек из его ближайшего окружения. В архиве Президента РФ сохранились 383 таких, так называемых «Сталинских расстрельных списков» с именами почти на 40 тыс. человек. Подпись Сталина стоит на 262-х из них. Остальные подписали Молотов, Ворошилов, Каганович, Жданов и еще несколько человек из политбюро (Рогинский А.Б. в книге «Расстрельные списки, Москва 1937-1941 г.г, Коммунарка, Бутово, стр. 496-497). Осужденным, приговор о расстреле, как правило, не зачитывался, а формальные решения ВКВС, за подписью В.В. Ульриха или его заместителя, хранились в деле заключенного. Еще более упрощенный характер оформления расстрелов проводился просто через различные «двойки и тройки» без соблюдения каких-либо

 

формальностей. Только за один год и пять месяцев 1937-1938 годов в Бутово было расстреляно около 21 тысячи человек, многие из которых имели низшее образование. Каким образом обосновывались эти расстрелы и почему зачастую обвиняемые соглашались с предъявленным им обвинением? Причина, по-видимому, не только пытки и избиения. Приведу интересный документ, найденный нами в деле П-50505, заведенном на Голенко Исидора Фомича 1889 года рождения уроженца города Гродно, образование низшее, проживавшего в городе Мытищи и работавшего на заводе НКПС имени Войтовича слесарем, арестованного 27 сентября 1937 года. Он был обвинен в участии в троцкистской диверсионно-вредительской организации на заводе. Приговорен тройкой при УНКВД по Московской области 20 июня 1938 года и расстрелян 4 июля 1938 года. В его деле сохранилось письмо на лоскуте бумаги размером приблизительно 15x5 см, адресованное жене, но перехваченное надзирателями: «Аня, мне "шьют" статью 58 п. 7.10. Буду отправлен в Таганку, а когда не знаю. Сделай дорожный мешок с тесьмой, старое одеяльце, синее, подшить простынею. Необходимо на 6 деньков кило хлеба, иначе трудно. По заводу я ни в чем не виноват, осудят без суда в лагерь. Следователь мой, старший лейтенант Барков, денег не дает, только что с бельем передайте через дежурного. Здоровье мое терпимое. Если я не приму на себя вину, то грозят арестовать тебя и поизбить детей, повыслать на восток. Болею душой за вас и думаю тянуть дальше. Следите за дальнейшим. Благословляю детей. Прощайте, надейтесь на будущее, еще встретимся. Правда еще будет, восторжествует. Ваш муж и отец Исидор. 29 ноября 1937 года».

По-видимому, болея за семью, он, наконец, согласился признать себя виновным, надеясь, как пообещал следователь, что его посадят в лагерь. Но его обманули, взяли и расстреляли. Так кому же это было нужно?

Массовые репрессии начались в СССР в конце 20-х годов, но обвальный характер они приобрели в 1937-1938 годах, с приходом на пост наркома внутренних дел СССР Н. И. Ежова, издавшего уже известные нам и опубликованные в печати, четыре оперативных приказа (№ 00439 от 25 июля, № 00437 от 30 июля, № 00485 от 11 августа и № 00593 от 20 сентября 1937 года), регламентирующие не только, кого надо брать, но и сколько нужно посадить в лагерь или расстрелять по каждой республике или области страны отдельно.

Так только по одному оперативному приказу Ежова за номером 00-447 от 30 июля 1937 года предлагалось арестовать и расстрелять (арест по первой категории) лишь в Московской области (без Москвы) пять тысяч человек, а по второй категории подлежало заключению в лагерях и тюрьмах, тридцать тысяч человек. В том же приказе указывалось,

 

что делать с семьями арестованных, как по первой, так и по второй категории. Они выселяются из крупных городов СССР и пограничных районов. Кроме того, за ними устанавливается систематическое наблюдение, и они берутся на специальный учет, а семьи, члены которых способны к активным антисоветским действиям, с особого решения тройки подлежат водворению в лагеря или трудпоселки. Таким образом, органы НКВД на местах были заинтересованы, буквально кровно, в выполнении этого плана, правда перевыполнять его они не имели право без разрешения свыше. Несмотря на то, что Сталин регулярно делал чистки НКВД, а потом и МГБ, расстреливая наиболее доверенных и много знающих, в том числе Ягоду, Ежова, Абакумова, Рюмина и других - массовые репрессии сохранялись, то ослабевая на какой-то период, и снова возрастая. Практически прекратились они только после смерти Сталина и этим все сказано.

Из статистического анализа, выполненного в Министерстве безопасности СССР в 1988-1991 годах, видно, что в период наивысшего пика репрессий в СССР было расстреляно около 688000 человек, из 826645 человек - расстреляно в 1918 по 1953 годы (Книга "Бутовский полигон 1937-1938 г. г. Выпуск 1. Стр 18. Москва. 1997 г.) и это конечно без учета убитых и погибших в лагерях, которых учесть просто не возможно.

Бюрократия, как государственная, так и партийная, вне зависимости от ее цвета, была всегда всесильна и ревностно охраняла свои привилегии, а диктаторы обычно появлялись из ее среды и ею поддерживались. Чтобы сохранить власть для них все средства были хороши, а при отсутствии в стране какой либо другой альтернативы эти возможности резко возрастали. В этих условиях и появлялись люди типа Сталина и такое явление как сталинизм и ничего не имеющего общего с социализмом, победу которого в стране он объявили еще в 1934 г на XVII съезде партии.

В бюллетене оппозиции за номером 58-59, издаваемом в Париже, Троцкий писал:

"...Сами имена социализма и коммунизма жестоко скомпрометированы с того времени, как бесконтрольные жандармы, живущие по паспорту «коммунистов», наименовали социализмом свой жандармский режим..." и это было правдой.

К сожалению, все забывается, и поэтому история имеет свойство повторяться. Повторяются в чем-то и судьбы людей, проживающих в разное время, но в аналогичных исторических условиях. Нельзя допустить этого, и пусть память о прошлом всегда будет определенным шлагбаумом для повторения уже пройденного. По натуре я оптимист, и очень надеюсь на это.