ЧЕСТНЫЙ ВОР

 

Звать Санькой, а кличка Пушкин. Возможно, писал стихи, потому и прозвали Пушкиным. Больше всего Санька Пушкин запомнился мне игрой на баяне. За кулисами в клубе — столовой всегда одну и ту же песню:

 

Ох, летят утки и два гуся.

Ох, кого люблю, не дождуся.

Я часто сидел и слушал, но не решался заходить за кулисы. Мне было восемнадцать лет... Мои утки и гуси еще долго собирались лететь.

Санька Пушкин умел проделывать вот какие штуки. В камере человек двадцать ворья. Все гнилые и прожженные. Нет в камере курева. Пушкин спорит с урками, что у него есть кисет самосада в коридоре изолятора. Хохочут дружно. Но знают, что Пушкин не трепач. Говорит не зря. Что-то имеет в виду. Подходит Пушкин к двери камеры и стучит. Открывается кормушка. Санька жестом показывает надзирателю, чтоб нагнулся поближе: «На ушко скажу...» Надзиратель — коми. Нагнулся. Санька хвать его за буденновский ус и негромко говорит: «С губой оторву. Быстро кисет с табаком и газету, сюда...» И никто не узнал. Пушкин продумал этот шаг. Не пожалуется надзиратель начальству. Свои же засмеют, и от начальства попадет.

В те годы я только учился быть мужчиной, но сидел уже в Буре, за «учение» свое. Работать нас водили в каменный карьер, за речку Инта. Зима слишком суровая была. Моя главная задача была, чтоб был костер. Сидим, греемся. Два конвоира. И вот в белом полушубке появился командир взвода. Остановился метрах в десяти от нас и спрашивает: «Почему не работаете? А ну встать!..» Один вор послал его «дрова колоть».

Комвзвода, ничего больше не говоря, одним выстрелом из нагана убил парня. Да не того, кто его обругал, а сидящего рядом. Пушкин взял в правую руку кирку и пошел на командира взвода. В зубах была зажата папироска. Командир, не убирая нагана, попятился. Глаза вытаращил, рука с наганом трясется.

— Соловьев, не подходи... убью!..

— Врешь, гадина! У тебя духу не хватит меня убить!.. Санька подошел к командиру вплотную и о его лоб погасил папироску. Командир повернулся и, не убирая нагана, быстрым шагом ушел. Пришла грузовая машина. Забрали убитого. И на этом все. Только с работы нас в этот день сняли раньше часа на два. Спустя несколько лет я слышал, что где-то на Востоке в сучьей зоне (суки — это ушедшие от воров, с грешком) Саньку трюмили. Трюмили — значит, под страхом смерти хотели сделать своим, то есть сукой. Это просто надо отказаться от звания — «вор». Разожгли костер. Руки и ноги связали Саньке. На костер положили лист железа в два миллиметра толщиной, а на железо — Саньку. Санька крикнул стоявшим рядом зэкам: «Мужики! Передайте ворам, что я умер честным вором!..»