ПОСЛЕ ЗАМЕНЫ

 

Конвой был настроен особо. Его накачали при отправке. Возможно, и указание было дано пристукнуть, если станем шуметь. Только шуметь нам не хотелось. Надо было по-настоящему поверить в замену вышака. Пусть 25 лет. Пусть всю жизнь... Зато можно наблюдать через газеты и журналы, что делается в мире. Пусть пишут не совсем так, как есть... Но я-то чую... Увижу суть... А кто сумеет понять оставшегося в живых?.. Я же могу путешествовать по всей земле... Убегу во Вселенную... Постучусь в ОТКРЫТУЮ ДВЕРЬ К БОГУ...

Ох, как здорово!.. А вдруг Сталина переживу?.. А что, если... Да, может случиться, что женщину поцелую... Нет, живым, имеющим это, не понять. Неужто нет человека, в грудь которого я мог

 

бы ткнуться с полным доверием?.. Да хотя бы для того, чтоб так, без объяснения, выплакаться?.. Только МАТЬ!.. Мама, милая! Я остался жить... Напишу ТЕБЕ об этом...

Я верил в Бога, но точно не знал, что ОН ЕСТЬ. Можно было закрыться от Васьки фуфайкой и дать волю слезам. Только бы не пристукнули в дороге... Объявиться людям... Зафиксируют... Слухи идут… «Ничего нет тайного, что не стало бы явным...» К людям, скорее к людям. Там есть бумага и карандаш... А Красоты сколько увижу... В рулонах лежит... Не развернутая, меня ждет.

А конвой сердитый. Конвою кажется, что я только и жду момента, чтобы броситься гадить. А я всех больше хочу жить по-людски. Хочу работать, улыбаться людям... Любить... Силенки вот мало мне оставили. Все отбили... Не понимают, что мне тоже больно, когда бьют. Гудит «воронок», потряхивает. Вези, милый, не опрокинься.

На третий день пути (две ночи где-то стояли) конвой по неосторожности сказал: «Спорный». А мы сразу сообразили, где мы... Около сотни километров от Ягодного. Там пересылка. Северное управление.

Конвой первую дверцу оставил открытой... А наша, внутрь которая идет, с решеткой. И нам видно, о чем они говорят. Большой палец ладони вверх, мизинец вниз... Ясно. Водка. Улыбки зверей. Напьются и убьют. Сердечко мое заныло. От этих все можно ожидать. Наша судьба в их руках.

Ночью небо подбросило снежку. Легкий мороз. Солнце. Глазам больно смотреть. А смотреть хочется на БОЖИЙ МИР. Один конвоир ушел в магазин, другой, в полушубке, автомат на живот... Взад-вперед... Туда-сюда. Греется. Сторожит. Послышался мужской голос:

— Старшой! Куда едешь?

………………

— Ты что, немой?

— Отойди от машины...

На Колыме много любопытных... В «воронке» тихо. Но там кто-то есть... Зря так охранять не станут. При такой строгости возят только интересных людей...

Минут через пять после затишья появилась девушка. В лохматой ушанке, темное пальто. Начинает пачкать конвоиру мозги. Ля-ля-ля, тополя. Не все было слышно. Девушка задорно смеялась. Видно, заигрывала. Солдат раза два попытался облапить нашу девушку. Да, нашу! Она вся была нашей... Я же видел ее морданечку. Она

 

то и дело вскидывалась подбородочком в нашу сторону... А это значит:

— Кто вы? Куда и откуда?

Я приложил к своим губам пальцы и показал: «Покурить бы...» Еще несколько слов с конвоем, и наша фея убежала.

Господи! Два отношения людей... Одни готовы, растерзать, не зная за что... Другие готовы спасти. Пришла девушка. Полные руки свертков. Говорит с конвоем и поглядывает в нашу сторону. Импульсы... Передается все... КТО ОНА?! Чем я буду расплачиваться за это внимание?! И я согрею кого-нибудь!.. Даже имени не узнать этого КОЛЫМСКОГО СИЯНИЯ... Может, еще жива. Конец апреля 1952 года. Спорный.

Четыре пачки папирос «Советские субтропики» бросил нам конвоир. Бросил с раздражением... Он понял, что девушка любит нас, а не его. И вот все исчерпано. Девушка кричит:

— Мальчики! Вас в Ягодное! На пересылку!

— Спасибо, милая! — откликнулся я.

Конвоир дал короткую очередь из автомата. Прибежал начальник конвоя. Послышались голоса людей. Мы понимали, что стрельба привлекла внимание. Шоферу приказали. Машина загудела.

Тридцать семь лет прошло. Тридцать семь. А тепло той ДЕВУШКИ до сих пор греет меня. Сколько погасло костров, а ОНА все горит,

СВЕТИТ... НЕ ГАСНЕТ.