ТАНЬКА-БЕСКОНВОЙНИЦА
Не только заключенные, но и вольные звали ее Тарзаном. Срок получила за то, что застала своего мужа с девкой и отрубила ему голову, а девке набила морду и прогнала. На бесконвойку Тарзан пошла после того, как отсидела половину срока. Соскучилась девка по мужикам, но крутить с ней любовь все боялись. Связь с женщинами производилась через бесконвойников. Записка от нас, другая записка к нам. Я обрадовался такой женщине и написал. Законтачили. Вся беда оказалась в том, что по режимным соображениям меня за зону работать не выпускали. А Танюха писала, что первый мой выход за зону — и она будет у меня. Залихорадило. Мне было двадцать девять лет. Женщину знал только по книгам. Пошел к Сорокалетову, начальнику лагеря. Своей просьбой пустить меня работать за зону еще больше навлек подозрения на себя. Кемеровская область. На десятки километров поля. Достаточно глянуть в бинокль — и беглец схвачен. Конечно, придумать можно. Днем присыпать себя травой и тихо лежать, а ночью идти.
Решил отмочить такую хохму... Развод делают нарядчик и несколько надзирателей. Выпускают за зону пятерками. В других-то зонах по картотекам, более строго. А здесь надзиратель считает, нарядчик (зэк) смотрит, кто выходит. Играет оркестр из придурни лагерной. Посмотришь на все глазами приехавшего на свиданку — и можно подумать, что в лагере рабочего человека уважают больше, чем на воле. А если еще лето, да солнце светит... Кругом лозунги... У меня был друг-художник. Его отправили в крытку за картину: стоят трое мужчин, едва стоят, изможденные голодом и насилием — и лозунг над ними: «Мы счастливы, что родились в Стране Советов».
Большинство зэков с удовольствием не ходили бы на работу, если б не наказывали. Вот я и уговорил одного. «Отдохни, — говорю ему, — а я за тебя поработаю». Конечно сказал о своей цели. Волосы не стригли тогда. А этот дядька и по росту, и по волосам был на
меня похож. И я поверил в свой успех. За всю историю этого лагеря никто не додумался до такого. Обычно стараются увильнуть от работы. Проследил я несколько разводов. Никакой бдительности. Надзирателю нужны пятерки, а нарядчик глазами отсутствует. Он сверится потом с выходом заключенных.
День ликовал. Все пробуждалось. Я проскочил нормально. Бригада шла на парники рядом с лагерем. Оповестил Таньку запиской. Перед самым обедом (обед привозили на объект) возле ворот на парники послышалась стрельба. Заколотилось сердце: неужто побег? Идиоты! После обеда узнали все, что случилось. Танька-то была бригадиром гужтранспорта. Они возили на телегах навоз и семена, а осенью с полей все то, что сумело уродиться.
Перед воротами парников перекрывал дорогу шлагбаум, а рядом вышка с солдатом. Танька-дура, подъехала на своей кляче и говорит солдату: „Эй, Желторотик! Подними-ка эту палку!" Солдат знал Таньку... Он не мог не знать Тарзана. Когда она кричит Тарзаном, к ней и лошади сбегаются. Солдат огрызнулся на своем верху, а Танька встала с телеги и подняла шлагбаум. Солдат спустился с вышки и быстро к Таньке. А Танька и не думала, как ей поступить... Плюхнула в морду солдату... Ну, а солдат начал палить в небо. Прибежали из казармы по тревоге. Увели Таньку до выяснения. И все же на другой день Танька бригадирила. А я не стал рисковать. Решил повременить. Пусть мой проход будет нераскрытым. Я умел это делать.
Где-то под осень меня решили выпустить на овощники. Объект открытый, просматривается весь. Три овощника в длину по сто метров. С вечера побрызгал водой брюки свои, взял за штанины, тряхнул, подровнял — и на нары, под матрас. Утром — как из-под утюга. Была у меня рубашка-тенниска. Сверху спецовка. Ну чем не жених?.. Выхожу на объект. Приезжают девки за картошкой для лагеря... из колхозов бывают. Видно, что все они знали мужчин. Знакомлюсь с татарочкой. Мне-то все равно, лишь бы током ударило. По Горькому: «Ночью все кошки серы... Женщины все хороши».
Закрутили мы с татаркой любовь. Переписываемся. Обещается затариться в овощник — то есть до прихода нас спрятаться в овощнике. Прихожу на работу... Батюшки мои! Целый день кружись голова. Гуляй первый раз в жизни! Кругом охрана. Везде жизнь… Жду татарочку. День — что надо. Дни специально для меня. Лежу на овощнике. Наблюдаю за дорогой. Смотрю — шлейф пыли… Какая-то девка поливает кнутом своего мерина. Голубое платье,
розовая косынка, хром-сапоги. Начальник конвоя Степанов хотел остановить, но дорога открытая. Девка обругала Степанова страшно и завернула коня между овощниками. Бригадиром у нас был Санька Рыжий. Морда вся в веснушках. Будто плеснули ему на щеки ржавчиной. Страшней меня. А сердце мое екнуло.
— Эй! Рыжий! Покажи-ка мне Генку Слепого!
— вон лежит наверху...
Я все понял. Это моя Тарзан. Я поднялся и стал спускаться с овощника. Сколько-то секунд Танька размышляла и, схватив с телеги топор, двинулась на меня.
— Убью, стерва!
Но голос... лицо... Да разве в такой форме ходят в атаку? Топор был поднят двумя руками, чисто по-бабьи. Одновременно одной рукой я схватил Таньку за волосы, а правой за топорище, перед самым рылом лезвия. Топор Танюха отпустила сразу. Баба. Левой рукой я оттолкнул ее и твердо спросил:
— Ты что, красавица?.. Я думал, ты целовать меня бросишься...
Танька как-то неестественно зло и плаксиво бросила мне в лицо мою записку к татарке и прокричала:
— Вот! Вы все такие! Не успел выйти за зону, а позвал уж другую!
А что делать? Не умела Таня проникать тайком, тихо. А мне не хотелось быть на виду у всех. Ей все равно, а меня упрячут. Так и не получилась у меня любовь. Вспоминал долго. Мечтал. Мне такой Таньки хватило бы на всю жизнь. И опять этап... этап в худшие места. Как сон. Нет, женщина — это не ручей и не «ведьмовский напиток»... Женщина — это пристань. Надо же разгрузиться, отдохнуть... А я в те годы даже берега не видел, не только пристани.
Ох, женщина...