Воспитатель из Техноложки

 

Разговор «по душам». — «Комсомолия Технологическая»

 

Кажется, в конце мая 67-го к нам пожаловал гость. Я сидел, как обычно, за своей машинкой, когда увидел, что в цех в сопровождении начальства вошел некто в штатском. Он направился ко мне. Поздоровался и спросил, узнаю ли я его. Мне показалось, что когда-то я его уже видел, но вспомнить не мог. «Как же, припомните, Технологический институт». — «Если вас ко мне допустили, то, наверное, вы с кафедры марксизма?» Гость оказался заведующим этой кафедрой Мильштейном (лекций на моем потоке он не читал и видеть его я мог только в коридоре или в президиуме какого-нибудь собрания).

«Ну, как здесь вы себя чувствуете?» — «Как в концлагере». — «Ну, нельзя же сравнивать ваше местопребывание с Освенцимом!» — «Нельзя, там был лагерь уничтожения, но и у гитлеровцев были не только лагеря уничтожения. Нашу зону нельзя сравнить и со сталинской Колымой. У нас не лагерь уничтожения, обыкновенный концлагерь».

Разговор мы продолжили в каком-то кабинете, Мильштейн, по-воровски оглядываясь, выложил на стол горсть конфет и пачку папирос, которую я немедленно сунул в карман. Когда мы остались вдвоем, я напрямик спросил, поручено ли гостю вербо-

 

вать меня в стукачи, он сказал, что об этом и речи быть не может, но вот мне бы не мешало больше думать о своей семье, чем о проблемах общественных.

Я ответил, что как только сии мысли он выскажет с институтской кафедры, я немедленно последую его совету. Обвиняя оппонента в двуличии, я был не прав — он был последователен, зарабатывая на хлеб и не вдаваясь в высокие материи. Возможно, он искренне желал мне добра.

В ходе беседы Мильштейн заметил: «Что же вы делаете? Уйдут коммунисты — придет фашизм». Я ответил, что фашизм есть власть монополистического капитала, а монополистического капитала в СССР нет.

Лет через пять я узнал, что нечто подобное говорил следователь Револьта Пименова его жене Вилене. Видена ответила, что при свободе слова мы с фашизмом как-нибудь сами разберемся, а сейчас мы и антисемитизму, который мелькает в официальной прессе, не можем ничего противопоставить.

Сейчас мне кажется, что наши с Виленой собеседники были не так уж и не правы.

В конце беседы с Мильштейном я перевел разговор на лагерные порядки. Я предложил ему как члену КПСС, не заступаясь за меня лично, выступить против нарушений в зоне советской законности и вынудил у него обещание заняться этим по возвращении в Ленинград.

Где-то через месяц в письме на адрес ленинградского обкома я напомнил ему об этом обещании (письма, кроме двух в месяц, мы имели право отправлять только в адрес официальных инстанций).

Разумеется, ответа не было: потом мне передавали, что Мильштейн обиделся. А не езди в зону по поручению начальства!

Мильштейн этот был одним из соавторов книжки «Комсомолия Технологического», которая вышла в 1959 году. Тираж книжки, посвященной истории комсомольской организации нашего института, долгое время валялся в комитете комсомола. Когда нас арестовали, интерес к ней значительно вырос — там была помещена фотография Вадика Гаенко, Лиды Федотовой (теперь уже Иофе) и моя с подписью: «Активисты комсомольского патруля», а в тексте книжки упоминались фамилии Хахаева и других проходивших по делу: Сиротинина, Гладковского, Столпнера.

Экземпляры, которые не успели растащить в первые же дни, были уничтожены.