- 361 -

Дорога «домой»

 

Маринка в поезде. Как я стал умнеть. — В Москве у Алика с Ариной.

Как я знакомился с московскими диссидентами. — Рассказ Юры Гастева. —

Цыганский домик. — Моя военная карьера. — Бывшие политзэки в Луге. —

Попытки обмена. — Трудоустройство

 

Наконец уезжаем из Нижней Омры и мы с дочкой, тоже едем через Москву, где должны встретиться с Иринкой. У нас большие планы: хочется повидать Юлия и Алика, лично познакомиться с московскими диссидентами, о которых уже много слышали.

Маринка просит у меня купить ей шоколадку, я вынимаю деньги и предлагаю самой сходить в вагон-ресторан (это вагона за четыре от нас). Дочке страшно идти, особенно между вагонами, где «так гремит», но я непреклонен. Маринка отправляется — немного подождав, я иду за ней. В ресторане дочки нет, и я бросаюсь назад — слава Богу, Маринка сидит на своем месте и ест шоколадку. Оказывается, когда она шла обратно, поток людей оттеснил ее из прохода. Дочка видела, как я шел по вагону, но решила промолчать. Кто в этот раз пережил больше страха, она или я, остается только гадать.

С появлением в Нижней Омре Маринки, а потом и Вовки их папа стал умнеть гораздо быстрее, чем за все предшествующее время.

 

* * *

 

В Москве мы решили собраться у Арины Жолковской. Помню, как Алик Гинзбург объяснял свой адрес: «Сойдешь на такой-то остановке, а дальше, как всегда, — налево и прямо», и Окуджава пел: «Те, кто стоят, пускай стоят, а те, кто идут, всегда должны держаться левой стороны». Тогда еще коммунисты воспринимались как крайне правые, каковыми, на мой взгляд, остались и теперь. Правее их только нацисты.

 

- 362 -

У Арины я надеялся познакомиться со многими интересными людьми, но произошел конфуз. Я появился рано; кроме Арины и Алика, там уже был Юлий, а больше пока никого. Сели мы втроем на кухне (хозяйка занималась обычными в таких случаях хлопотами) и стали вспоминать прошлое. На столе стояла бутылка, в которой, вместо привычного мне сухого вина, оказался коньяк. Короче, к приходу гостей я, уже изрядно пьяный, спал в каком-то чуланчике. Так в этот раз мне и не удалось ни с кем познакомиться.

Все-таки Бог милостив. В этот приезд мне пришлось слышать рассказ Юры Гастева. На магнитофон этот рассказ записан не был, и я не могу передать весь артистизм рассказчика. Перескажу хотя бы смысл.

Было это в марте 1953 года. Юра только что вышел из лагеря, где сидел по знаменитой 58-й. Друзья достали ему путевку в какой-то дом отдыха в Эстонии.

«Начали передавать сообщения о состоянии здоровья Сталина. В комнате нас было трое, — рассказывал Юра, — я, пожилой врач и еще какой-то тип, который трезвым куда-то уходил, а пьяный спал крепким сном. Мы с врачом молча ходим по комнате и слушаем, вдруг он говорит: «Пора выпить», я спрашиваю: «Вы не ошибаетесь?», а он: «Обижаете меня, я все-таки специалист». Уже вечер, а в поселке был магазинчик, единственный его продавец (когда-то хозяин) жил на втором этаже, все остальное располагалось на первом. Пришли мы к этому эстонцу, постучали, за дверью слышим ворчанье: «Эти русские свиньи, им бы только напиться». Мой товарищ говорит: «Пора выпить», и тон за дверью меняется: «Вы уверены?» — «Я врач». Дверь открывается, на пороге возникает пожилой эстонец: «Какие приятные молодые люди»; все спускаются вниз, продавец достает водку: «По такому случаю не грех и выпить. А вы абсолютно уверены?» Провожая ночных гостей, эстонец повторял: «Какие приятные молодые люди. Заходите еще раз. Заходите почаще». Юра с большим юмором имитировал эстонский акцент.

 

* * *

 

Пробыв еще несколько дней в Питере, мы отправились в Лугу. Она была на 101-м километре, полагавшемся мне. В Ленинграде, как я уже говорил, можно было прописаться только через восемь лет, но и тогда для этого потребовалось бы разрешение ГБ. Большинство бывших зэков из Луги уже уехали, кто за рубеж, как

 

- 363 -

Квачевский, кому-то удалось прописаться в Питере по окончании судимости, как нашему Борису Зеликсону. Но в Луге уже месяц жили Сергей Хахаев и Валя Чикатуева, что во многом определило наш выбор. Сережкин этап в Хакасию занял больше времени, чем мой в Коми, и поэтому ссылка у него кончилась раньше моей. Наши друзья загодя сняли там дачу до сентября.

Мы поселились в домике у цыган. Хозяйка во время войны партизанила, теперь они с мужем работали в совхозе. У нас установились дружеские отношения.

Я получил паспорт и военный билет. Билет был тот самый, который у меня отобрали при аресте. Когда мы окончили институт, нам присваивали звания младших лейтенантов, потом стали присваивать лейтенантские звания. Итак, все мои друзья мужского пола за время отсидки были повышены в звании. Мало того, там, где у меня стояла воинская специальность — «боеприпасы артиллерии», была сделана поправка: сверху было написано «и ракетных войск». О ракетах я знал только из газет. Вадику Гаенко вообще сменили специальность, он стал «политработником ВВС». После политзоны все мы должны были стать политработниками, но почему именно ВВС?

Уже в Луге я узнал, что здесь живет знакомый мне еще по Явасу Гена Темин (он купил половину домика), жена его и сын оставались в Питере. В Луге я познакомился и с другим бывшим зэком, Валерием Нагорным, который уже давно жил здесь и работал на «Белкозине».

Был здесь и еще один лагерник, Юра Г. — фамилии его я не помню, да и ежели помнил бы, называть не стал. Бывший милиционер, он сел за какую-то листовку. На следствии, чтобы придать делу большую значимость, он пытался представить себя руководителем большой группы, нам тоже рассказывал, что в его группу входили какой-то высокий партийный чин и какие-то гэбисты. Г. действительно кончал юрфак — и даже устроился в Луге юрисконсультом в какой-то шараге, откуда был уволен за пьянку. Он утверждал, конечно, что тут замешана ГБ, но, поскольку мы видели его чаще пьяным, чем трезвым, в том числе и тогда, когда заходили к нему на службу, думаю, что ГБ тут ни при чем.

 

* * *

 

Приехав в Лугу, я сразу же занялся поисками работы и жилья. Обменять ленинградскую комнату на квартиру в Луге оказалось гораздо сложнее, чем мы думали. На работу тоже устроиться не

 

- 364 -

удавалось — человек без жилья, с семьей и маленьким ребенком, да к тому же еще и с такой судимостью!

Почти сразу после нашего появления в Луге из Мурманска на лето приехали мои родители. Это несколько облегчило нам поиски. Прежде всего надо было найти жилье, и мы листали обменные справочники. Побывали и в Киришах, и в Кингисеппе, и еще где-то. Когда я появился по обменному адресу в Кингисеппе, меня встретила симпатичная пара старичков. Угостили, напоили чаем, показали семейные альбомы. Вот только меняться жильем они не собирались. «Зачем дали объявление? Знаете, одним так тоскливо, а тут люди приходят. Вы уж извините за беспокойство». Старик и старушка были такими симпатичными, что я простил им и длинную дорогу, и потерянный день.

В Луге появлялись некоторые варианты обмена, не очень хорошие, и каждый раз все срывалось. С устройством на работу тоже ничего не получалось. А время шло, и мой северный трехмесячный отпуск подходил к концу (уезжая из Нижней Омры, я уволился, но увольнение оформил началом августа).

 

* * *

 

Я помню, конечно, далеко не все перипетии своего трудоустройства. Но кое-что в памяти осталось.

С самого начала я пришел на завод «Литейщик». Главный инженер приняла меня очень хорошо, там должна была освободиться должность мастера, и она уговаривала меня подождать пару недель. Я упустил момент. Когда я позвонил, оказалось, что место уже занято. Мне предложили место рабочего. Прежде чем писать заявление, я пошел в цех — моя работа состояла в том, чтобы ковшом разливать в изложницы расплавленный алюминий. Я попытался пооперировать пустым ковшом и понял, что с расплавом я его просто не подниму.

Еще помню, как ходили мы с Валей Чикатуевой на «Химик», где требовался мастер смены. К начальнику сперва вошла Валя (она в это время уже работала и пошла специально ради меня — «на разведку»). С ней поговорили и отказали: «Нам больше бы подошел мужчина и с дипломом не университетским, а техническим». «Есть и такой вариант», — ответила Валя и позвала в кабинет меня. Со мной поговорили и попросили позвонить на следующий день. Позвонил. «Уже не требуется». Как я узнал позднее, на самом деле заводу требовался освобожденный председатель профкома, но поскольку такой ставки не было, его собира-

 

- 365 -

лись оформить мастером. Не меня же брать на такую должность. Прошло двадцать лет с той поры, но и сегодня профсоюзных боссов нанимает на завод дирекция, а рабочие исправно голосуют за этих «защитников».

От Нагорного я узнал, что на «Белкозине» требуется начальник очистных сооружений. «Белкозин» только что отравил речку Лугу — дохлая рыба плыла по реке сплошняком. Насколько я знаю, очистные сооружения были тут ни при чем — на завод пришла цистерна с соляной кислотой, которую некуда было откачать, а за простой железнодорожной цистерны полагались штрафы и «накачка» в райкоме. Кислоту вылили на землю, и, смытая дождем, она оказалась в реке. Начальнику очистных сооружений пришлось уволиться.

Я явился к главному инженеру. Тот был не один — с ним беседовал какой-то пожилой мужчина (как я узнал в ходе разговора, начальник отдела кадров и, как я узнал несколько позже, бывший лагерный замполит; фамилию, к сожалению, забыл).

Для того чтобы не пускаться в лишние разговоры, я нацеплял свой «поплавок» — значок с эмблемой Техноложки. Посмотрев мою трудовую книжку, главный спросил о судимости. Я ответил. Собеседник поинтересовался моими сегодняшними убеждениями. Пока я соображал, как лучше ответить — «социал-демократ» или «меньшевик», в разговор вступил кадровик: «Ваши убеждения нас не интересуют. Кто вы по национальности?» И когда я сказал: «Еврей», кадровик заявил: «У нас нет места». Главный инженер пытался возражать: «Место есть!», но бывший лагерный замполит продолжал свое: «Нет мест. Три часа назад мне принесли заявление, я забыл вам (главному) его показать». Мне в который раз предложили «позвонить завтра». Я опять позвонил, и мне опять сказали, что места нет.

В совершенном озверении я направился в лужское отделение КГБ. План у меня был такой — я заявлю, что сфотографируюсь у вывески этой организации с плакатом «Ищу работу» и отошлю фотографию в западную прессу. И гэбисты получат втык, или им придется караулить все время свою вывеску. На мое счастье, в «присутствии» было полное отсутствие чинов. Меня встретил привратник, записал в журнал фамилию и спросил, что передать начальству. «Передайте, что в рабочее время нужно быть на работе»; с этим заявлением я оставил эту контору и направился в райком партии.

В райкоме я вошел в один из кабинетов и кратко пересказал свою историю. Чиновник вежливо поинтересовался, прочел ли я

 

- 366 -

на дверях табличку. «Я инструктор по идеологии, а идеология, наверно, у нас разная?» Я подтвердил этот факт. «Ну, так какую же я могу предоставить вам работу? Обратитесь в кабинет напротив». Табличку на дверях кабинета напротив я прочел загодя: «Инструктор по строительству. Инструктор по промышленности». На месте оказался инструктор по строительству. Он сказал: «Встреться я с вами лет десять назад, наверное, и сидели бы мы вместе. Сейчас я махнул рукой на идеалы и делаю карьеру. Но вам помогу».

Он предложил мне место прораба на какой-то стройке, но я испугался. Со студенческих строек я знал: строительные нормы и расценки таковы, что, не мухлюя, не сумеешь заплатить рабочим. Ссыльный опыт только укрепил это убеждение. Мухлевать же я не умел и боялся — для ГБ это лучший способ посадить человека по уголовной статье. Эти соображения я и высказал инструктору. «Пожалуй, вы правы. Приходите завтра. Завтра выходит из отпуска инструктор по промышленности. Не знаю, удастся ли вам договориться, но попробуйте».

На следующий день я снова был в райкоме, в знакомом кабинете уже сидели двое. Я спросил, кто инструктор по промышленности, и сообщил ему причину своего визита. Положил на стол трудовую книжку и еще ВНИИСКовские свидетельства об изобретениях. Тот молча посмотрел бумаги и обратился ко мне: «А может быть, вы еще не перевоспитались?» Я на эту тему дискутировать не стал. «Вы меня неправильно поняли — я пришел к вам не просить, а спросить. Дело в том, что «Международная амнистия» (я уже обменялся несколькими письмами с учительницей из Дании, Анной Якобе, представлявшей эту организацию) удивлена, почему я так долго не могу устроиться на работу. Чтобы меня опять не обвинили в клевете, я пришел спросить у вас: я не могу устроиться потому, что в Луге нет рабочих мест, или мне не предоставляют работу по идеологическим соображениям? Как вы скажете, так я и напишу и во избежание кривотолков сошлюсь на вас».

После моего пассажа инструктор молча пододвинул к себе телефон и стал звонить на предприятия. Посреди очередного разговора он, прикрывая трубку рукой, спросил у меня: «На рабочую сетку пойдете? Слесарем?» и, когда я ответил утвердительно, произнес в трубку: «Возьмите слесарем. Нет штатной единицы — найдите!»

Я снова отправился на «Химик».