Лето 78-го: мирное начало

 

Псков. — Опять эпопея с камерой хранения. — Псковщина. — Михайловское. —

«До чего советская власть о людях заботится!» Ангина

 

Лето следующего, 1978 года было для меня особенно богато впечатлениями. В июне в Лугу приехали мои родители, и мы, Иринка, Маринка и я, отправились в поход, оставив Вовку на деда и бабушку.

План был такой: хорошенько осмотреть сам Псков, потом некоторые достопримечательности Псковщины и, наконец, по совету Рогинского, — Михайловское. В Михайловском летом работали экскурсоводами Сенины друзья, Аня и Андрей Арьевы.

По пути в Псков мы посетили разрушенный Крыпецкий монастырь. Несмотря на то что до него от станции надо было семь километров пробираться по болоту, верующие посещали развалины — среди груд мусора теплилась свечка, рядом лежали пас-

 

хальные яйца. На обвалившихся стенках были прилеплены бумажные иконки. Затем мы отправились в Псков.

Я не решаюсь описать красоту Пскова. Мы пробыли там целую неделю. Утром оставляли вещи в камере хранения и бродили целый день по городу, а вечером, взяв рюкзаки, уезжали за город, ставили палатку на берегу реки Великой и на костре готовили себе ужин и завтрак. Утром опять оставляли рюкзаки на вокзале и отправлялись в город.

Однажды, когда мы засовывали рюкзаки в шкафчики камеры хранения, я услышал, что моя пятнадцатикопеечная монета провалилась раньше, чем я успел закрыть дверцу. Я потрогал и вытащил ящичек, наполненный монетами, забрал свою, ящик задвинул на место, а рюкзак положил в другой шкаф. Потом пошел к диспетчеру и сказал ей, что в таком-то шкафчике свободно вынимается уже переполненный ящичек для приема денег. Услышав обычное «это не мое дело», вернулся к своим. С шкафчиком, который заняла Иринка, было все в порядке, и мы отправились в город.

Вечером опять пришли на вокзал. Свой рюкзак я достал, но другой шкаф, где были рюкзаки Иринки и дочки, не открывался. Я снова пошел к диспетчеру. Диспетчер, уже другая, посочувствовала нам, но заявила, что ничем помочь не может — ключи взял с собой начальник. «Когда появится?» — «В понедельник (дело было в пятницу), он уехал на рыбалку». Я вернулся в зал, и мы стали обсуждать положение, а оно оказывалось незавидным — ночевать три ночи на вокзальных скамейках и питаться в столовых, не имея доступа к запасу продуктов и небольшой сумме денег. Нас это не устраивало, и я опять пошел к диспетчеру. Услышал очередное «это не мое дело» и заявил, что взломаю ящик сам. Вернувшись к Иринке, я достал из рюкзака топор и направился к ящику. Но тут одумался — проводить пятнадцать суток отпуска в каталажке мне не хотелось, платить за сломанный ящик — тоже. Пока я стоял в раздумье, на сцене появились новые действующие лица: милиционер с собакой на поводке и некто в штатском, который предъявил мне милицейское удостоверение. Меня пригласили в машину, но я сначала отказался. Подошедшая Иринка, напротив, заявила, что мы поедем все трое, так как «надо же где-нибудь переночевать». Такая перспектива уже не устраивала милицию. Началось разбирательство. Я подошел к шкафчику и вытянул монетник с деньгами: «Видите, что здесь творится? Я еще утром сказал об этом диспетчеру».

 

Милиционер в штатском, пробормотав что-то про «бардак», сказал, что ему позвонила диспетчер и сообщила о каком-то мужчине, пытающемся топором вскрыть ящик. Наши вещи он пообещал достать. Через некоторое время в зале ожидания появилась работница автовокзала с ключами, но они к этим ящикам не подходили. Тогда, вооружившись проволокой, милиционер принялся за дело сам. Включилась сигнализация, и все дальнейшее происходило под вой сирены. Вещи нам вернули, но когда мы уже вышли из вокзала, сирена все еще продолжала выть. Тут Иринка и вспомнила, что она просто перепутала код.

Осмотрев Псков, мы двинулись в Печоры. Роспись монастырских куполов напомнила нам билибинские иллюстрации к сказке о царе Салтане. Удивили монахи, некоторые сравнительно молодые: нам тогда казалось, что монашество ушло в далекое прошлое.

Опять встал вопрос о ночевке. Мы решили поставить палатку на чьем-нибудь приусадебном участке, чтобы утром не собирать вещи и не тащить их на вокзал: днем они оставались бы под охраной хозяев. В первом же доме, куда мы постучали, нас встретила приветливая старуха. Было ей лет под семьдесят, но она выглядела крепкой и деятельной. Лицо ее было изуродовано, как выяснилось позже, ударом конского копыта. «Зачем вам во дворе останавливаться? В доме гораздо лучше. Какое беспокойство? У меня паломники часто останавливаются. Ну что же, что не паломники — все равно люди».

Мы остались ночевать в этом гостеприимном доме. Хозяйка наварила картошки, у нас были тушенка и сгущенное молоко. Ужин затянулся за полночь — хозяйка рассказывала про свою жизнь.

Она рано осиротела, и ее взял к себе на воспитание священник. У него наша хозяйка и прислуживала, и училась грамоте. Очевидно, опасаясь за ее будущее, он рано, в пятнадцать лет, выдал девушку замуж в зажиточную семью. Куда делся священник, она не знала — «может, выслали». «В большой семье была нужна работница, вот меня и взяли. Муж мой умным оказался — почуял, что плохо будет, хозяйство бросил и на торфоразработки подался». Во время коллективизации ее муж имел уже трудовую книжку и социальное положение «рабочий». «Остальных выслали, а нас оставили».

Рассказывала она, как рушили церкви, как подвыпившие парни сбрасывали колокола. Муж ее погиб на фронте, а она всю

 

жизнь работала на подсобном хозяйстве торфопредприятия. «Платили мало, а как уйдешь — жилье-то (полдомика барачного типа) предприятию принадлежит, где буду жить?» Двух дочерей она выучила. Одна — бухгалтер в Ленинграде, другая — медсестра. «Когда меня конь ударил, она меня к себе в Военно-медицинскую академию устроила. Дома-то у них как — вода и холодная, и горячая прямо в кранах, и дров рубить не надо!»

Занять ее кровать мы категорически отказались. Положили на пол тяжеленные надувные матрасы, и я стал накачивать их «лягушкой». Хозяйка с удивлением смотрела на это занятие и вдруг, увидев, как надувается и принимает форму матрас, воскликнула: «Смотри-ка, что придумали! До чего же советская власть о людях заботится!» Это восклицание поразило даже Маринку; при ней мы избегали политической агитации, считая, что в ее возрасте не следует навязывать ребенку никакой идеологии. Конечно, наши разговоры с друзьями она слушала, но такой наглядный урок получила впервые.

В Михайловском мы успели познакомиться и подружиться с Арьевыми и погулять по окрестностям. На третий день я заболел ангиной, и с температурой под 40° Андрей усадил меня на автобус, проходящий через Лугу. Жена и дочка остались досматривать пушкинские места.