Эпилог

 

Еврейская пословица гласит, что и в несчастье нужна удача. Мне посчастливилось: прежде всего, я дожил до освобождения, то есть в почти безвыигрышной лотерее мне достался счастливый (примерно один на сто тысяч) билет. Затем, слава Богу, я никого не оклеветал, никому не принес несчастья. Самому мне тоже удалось избежать повторного лагерного срока. Но, разумеется, все это не более как случайное стечение обстоятельств.

Я шел на свободу, которая была, правда, весьма относительной. Оставалось еще три года поражения в правах. В паспорте ставилась отметка "-39". Это означало, что мне не разрешается жить в тридцати девяти городах нашей великой Родины. Сюда входили Москва, столицы союзных республик и все областные центры. Но мне такие вещи уже казались пустяками.

Итак, прощайте, друзья, прощай. Бухта Ванина, прощайте ЗУРы, карцеры и БУРы. Мне было 27 лет, и впереди оставалась еще целая жизнь.

 

С тех пор прошло полвека. Многие годы мы переписывались с Вовочкой Вавржиковским, так и оставшимся на всю жизнь в Магадане. Он работал дирижером в Магаданском музыкально-драматическом театре. Разумеется, после XX съезда КПСС был реабилитирован, мечтал выбраться на материк и под конец жизни все-таки сумел переехать в Ялту. Но перемена климата роковым образом повлияла на его здоровье. Вовочка писал мне в своем последнем письме, что он плохо чувствует себя в Крыму и с тоской вспоминает прозрачное северное небо Колымы и пока еще незамутненные

 

воды сурового Охотского моря. В конце 1988 года его не стало.

Эвальд Турган прожил в Магадане до середины 50-х годов, после чего тяжело больной туберкулезом легких и горла возвратился в Эстонию, где вскоре скончался. В 1981 году я побывал в городе моего детства в связи с тем, что Таллиннская консерватория явилась ведущим учреждением при экспертизе моей диссертации. Эстонские педагоги никак не ожидали, что соискатель ученой степени кандидата искусствоведения из Сибири будет свободно говорить с ними на родном языке, и были глубоко взволнованы, когда я им кратко описал обстоятельства моего знакомства с профессором Турганом. Мне подарили книгу, вышедшую по случаю юбилея Таллиннской государственной консерватории. В ней было упомянуто и имя эстонского скрипача.

В середине 70-х годов я в очередной раз был в Москве проездом в ЧССР, где выступал с лекциями на Международных курсах высшего исполнительского мастерства. Зайдя в закусочцую ресторана "Прага", как обычно, встал в очередь. Вдруг какой-то рослый дядя бросился ко мне:

- Жорка, сосиска проклятая, ты ли это?

- Вадим! Откуда ты взялся?

Да, это был тот самый Вадим Брахман, с которым у нас некогда была одна пара штанов, и который играл на четвертом участке Орской ИТК № 3 роль юного лейтенанта в гусевской пьесе "Где-то в Москве". Теперь "где-то в Москве" мы встретились. Оказалось, он работает тут же, на проспекте Калинина, чуть ли не начальником Главка какого-то министерства. Он с гордостью показал мне свой роскошный кабинет, потащил домой. Увидев меня, чуть не упала в обморок его жена, Верочка, тоже бывшая лагерница.

Мы сидели допоздна, вспоминали Орск, друзей, нашу горькую молодость. С тех пор мы неизменно встречаемся, когда я бываю в Москве, и до сих пор обмениваемся поздравительными открытками, сообщая друг другу, что мы еще живы.

С Асиром Сандлером мы вошли в контакт только в 1987 году. Он прислал мне свою книжку, опубликованную в Магадане, — "Узелки на память", — в которой среди прочего опи-

 

сывает Бухту Ванина и упоминает скрипача Жору Фельдгуна.

Изредка получаю из Твери письма от художника Прохора Сокуренко.

Где-то в разное время встречался с ударником Аликом Шпильманом и тубистом Васей Ворожейкиным.

Вот и все те немногие из моих товарищей по несчастью, кому посчастливилось остаться в живых и дожить до наших дней.

 

Февраль-июнь 1989 г.

Новосибирск