- 7 -

К ЧИТАТЕЛЮ

Заранее прошу у тебя, читатель, прощения за горькие минуты, которые, возможно, доставляю тебе своей документальной повестью. Может быть, читая иные строки этой книги, ты содрогнешься и подумаешь: "Этого не может быть в наш век! В стране, которая объявила, что принципы гуманизма - превыше всего, а свободу личности увековечила в Конституции"...

Я солдат, изувеченный в боях с немецким фашизмом, зэк, докалеченный верноподданными советского КГБ. Дважды воскресшему ты можешь поверить.

Говорят, что никому не ведомо, о чем думает, что чувствует человек, приговоренный к смертной казни и идущий на эшафот, ибо еще ни один человек, принявший смерть на эшафоте, о своих последних минутах живым не поведал.

Я же осмелюсь утверждать, что чувства казненных мне ведомы.

Надеюсь, в дальнейшем читатель поверит и поймет, что я не фантазирую... что я с эшафота - вернулся, и потому могу засвидетельствовать, что чувствует человек в последние минуты жизни.

Да не сочтут это нескромностью. Просто я хочу сказать, что, когда вели меня на бесконечные ночные допросы к палачу, сидящему в центре Москвы - на Лубянке, я всякий раз ощущал именно то, что чувствует человек, идущий на казнь. С той только разницей, что казненный встречается с палачом единожды, мне же приходилось встречаться с ним (а вернее, с ними - палачами!) множество раз.

Да, утверждаю я, кабинет так называемого "следователя", следователя, в нагрудном кармане которого лежал непременный билет члена коммунистической партии, этот кабинет — был для меня эшафотом. Для меня и для тысяч и тысяч людей до меня, и, полагаю, для не меньшего количества людей после меня.

 

- 8 -

Лобные места обыкновенно не украшают портретами палачей. Во всей трагической русской истории это было не принято. На Лубянке же все кабинеты украшены портретами Сталина и портретами его ближайших соратников - Берии, Аббакумова и прочих.

Палач обыкновенный не фабрикует фальшивых дел, а лишь приводит в исполнение приговор. Лубянский палач сам подводит свою жертву к смертному приговору.

Палач обыкновенный получает свой заработанный кровью гонорар от случая к случаю. Палач лубянский получает его регулярно, ежемесячно. Когда я говорю сейчас палач, вкладывая в это слово собирательный смысл, я не имею в виду кого-нибудь одного, в отдельности. Воистину, разум человеческий не вмещает в себя все, что представляют собой субъекты, сидящие в креслах лубянских кабинетов. Эти "человекообразные" существа спокойно едят свой хлеб, смоченный в крови жертв, оплаченный их кровью.

В этой книге я рассказываю лишь то, что сам пережил в годы сталинизма, а точнее сказать - в эпоху коммунистической чумы, которая свирепствует и по сей день. Формы, методы, сталь — все это несколько изменилось, но сущность осталась той же. Меняются "вожди", поедая, как пауки, друг друга, лакируются лозунги (вопрошают, в частности, будет или не будет нынешнее поколение советских людей жить при коммунизме), меняются вывески — ведь всяк из сегодняшних "непогрешимых", "великих" вывешивает свои портреты рядом с "Главным, Непогрешимым, Великим". Всяк приноравливается, чтоб, оттеснив "соседа-соперника ", на миг оказаться рядом с "Главным Великим" — с В. И. Лениным, которому мы и обязаны (в первую очередь - мы, а уж за нами — немцы) концентрационными лагерями, лагерями смерти, уничтожением всех и всяческих ценностей. Разумеется, не ему одному!.. Однако не следует совсем сбрасывать со счета и роль личности в истории... В особенности тогда, когда личность сыграла и продолжает играть по роковой прихоти истории могучую сатанинскую роль.

Да, сущность остается все той же:

Тот же запах, те же цели,

И такой же цвет.

Никакой на самом деле

Разницы тут нет.

(Из песен "Самиздата)

 

- 9 -

В моей книге изложена лишь бесконечно малая доля того, что было в действительности. Человеческий мозг отказывается принять даже и эту малую долю, ибо как можно спокойно принять то, что не только граничит со средневековым варварством, но во много раз превосходит его?

Мне думается, что живи сейчас Достоевский и Мирабо, Толстой и Гюго и возьмись они описывать повседневность коммунистического рая, не смогли бы с достаточной полнотой выразить то, что было и есть в нашей, ХХ-го века, действительности.

Разумеется, они бы все это сделали гораздо убедительнее и сильней, чем я, попади в их руки свидетельства людей, прошедших ад ХХ-го века.

Не полагаясь на будущее, которое, уверен, принесет нам вновь не менее глубоких художников и мыслителей, я, не без некоторой робости, с чувством правоты своего дела, предлагаю, читатель, тебе эти записки. Всего лишь голые факты, без прибавлений, без убавлений, без литературной и художественной обработки.

Обращаясь к тебе, читатель, с этим признанием, я рассчитываю, что ты поймешь меня правильно. Я заранее благодарен тебе за твое снисхождение.