ОТЕЦ СЕРГИЙ

К полудню поднялся ветер. Закружились и понеслись столбики снега, сталкиваясь и рассыпаясь, возникая вновь. Ветер усиливался, крепчал, становясь порывистым, швыряя в лицо целые заряды снега.

Елки качались, сбрасывая с ветвей огромные сугробы. Чувствовалось, что надвигается пурга.

В короткое время все вокруг потемнело и пропало. Снежная круговерть окружала со всех сторон, и не было ни верха, ни низа. Наш костер то ярко вспыхивал, рассыпая вокруг искры, то под напором ветра прижимался к земле. Что делать? Мы не знали. До лагеря не дойти. Давно все замело. Ориентироваться не по чему. Стоять и ждать окончания пурги можно и день, и два, и три. Так и замерзнуть можно, стоя в ожидании и превратившись в ледышку. Ждали, что скажет бригадир. А бригадир молчал, не зная, что сказать. Ветер усиливался. Елки стонали и трещали под ним, а многие, не выдержав напора, ломались и, пролетев по воздуху, падали в снег. Подняли крик:

— Бригадир, что делать? Погибнем!

— Давай думай. Шевели мозгой.

— Ты что недоношенный? Не знаешь. Так твою ...

— Ой, братцы, померзнем, а у меня скоро срок кончается, ой горе мое.

— А у меня жинка добрая, пышная, что теперь с ней будет?

— Пошел ты со своей жинкой. Лучше скажи, что делать?

— А кто его знает?..

Ветер крепчал, и уже не отдельные порывы, а сплошной вой и свист стояли вокруг.

Люди сбились в кучу и молча стояли, покорившись судьбе, ожидая неминуемого конца. Что они думали в это время, не известно, но каждый думал о своем родном, близком. Каждый еще надеялся на чудо.

И чудо свершилось.

 

— Слушайте сюда, — прозвучал зычный басистый голос. — Делайте, что скажу, и мы спасемся. Делайте быстро из последних сил, но не стойте. Разбейтесь по трое, свяжитесь поясами и за лапником. Носите еловый лапник. Быстро-быстро: минута промедления смерти подобна. Несите лапник, сваливайте его в кучу. Бог вам поможет.

В голосе чувствовались спокойствие, уверенность, властность. Люди зашевелились. Связывались кто чем мог и уходили в кипящий снегом мрак. Пошевелили костер, подбросили сухостоя, и он запылал.

А человек подбадривал, подгонял отстающих, и делал он не грубо, а как-то по-доброму, и люди не прекословили и уходили вновь и вновь, выбиваясь из сил. Куча лапника росла. В наступивших сумерках он как-то определял тех, кто выдохся и не мог идти, и оставлял их у костра. Никто не роптал, не пререкался, а шел и нес раз за разом.

Наконец, убедившись, что все пришли, он дал команду гасить костер. Его не поняли.

—      Ну что не ясно. Растаскивайте и засыпайте снегом.

— Ты, что спятил? — возразил кто-то. — Хочешь жить, делай что говорю, не хочешь, не мешай.

Костер погас. Снег шипел на раскаленном песке. Наконец, выбрав момент, когда песок приостыл, велел толстым слоем выстелить из хвои круг диаметром около трех метров.

И опять зазвучало:

— Быстро, быстро, еще быстрее.

Круг быстро настелили. Тогда, отобрав четыре человека, скомандовал:

— Снимай бушлаты и валенки и ложись ногами к центру круга. Когда люди остались в телогрейках и улеглись, он накрыл их бушлатами и велел застелить сверху лапником.

Люди поняли и стали также делать дальше и вскоре там, где был костер, лежала куча елового лапника, а под ним люди. Оставалось отверстие для командира и бригадира. Бригадир хотел было уже залезать, но человек остановил его.

— Ну, а теперь давай божье дело сделаем. Сходим за стрелком. Сгинет человек.

— Да не человек он, а скотина.

— Все равно божья тварь, пошли.

И бригадир подчинился. Стрелок сидел на пеньке, зане-

 

сенный снегом и не двигался. Костер угасал и при порывах ветра искрил. Видимо он дремал. От толчка он встрепенулся и заорал:

— Стой, стрелять буду!

— Не ори, мил человек, стрелять еще успеешь. Лучше пошли с нами. Там в общей куче теплее, а то, поди, и замерзнешь. Стрелок задумался.

— Сколько продлится пурга, один Бог знает. Из лагеря к нам не добраться. В лагерь тоже. Где он? Не знаешь. Мы тоже не знаем. Так что пошли с нами.

Стрелок колебался. Мы ждали. Наконец, махнув рукой, пошел, держась за нашу веревку. А ветер хлестал и сбивал с ног. Пока мы ходили, еловый бугор покрылся снегом. Мы нашли оставленную дыру и кучу лапника возле нее.

— Пушку прислони к дереву, снимай полушубок и полезай. Стрелок заупрямился, еще толком не понимая, а где же бригада. Бригадир нырнул под хвою, а стрелок все не решался.

— Ну как знаешь, неволить не буду.

Человек снял бушлат, валенки, перекрестился и хотел уже лезть. Стрелок быстро скинул полушубок и молча проскользнул в лаз. Лаз закрыли полушубком, а поверх навалили хвою.

Внутри было тепло, даже жарко. Пурга шумела где-то далеко. Пахло хвоей и давно немытым человеческим телом. Многие уже спали, кое-кто тихо разговаривал. Чувствовалось, что люди успокоились от пережитого, обрели надежду на жизнь.

Вскоре все погрузились в сон. Сколько проспали, никто не знал, но спать больше не хотелось, и люди зашевелились, лениво перебрасываясь словами. Что там снаружи? Кончилась ли пурга? Стих ли ветер? Но снегу навалило много, и он давил на нас. Снаружи звуки не проникали. Тишина и темнота. И в ней вдруг раздалось-

— Во имя Отца и Сына и Святого Духа. Аминь. Голос был низкий, сильный, чистый. Человек читал молитву. Все затихли. Голос смолк, но вскоре зазвучал вновь.

— Отче наш. Иже еси на небесех. Да святится имя Твое... Слова молитвы звучали спокойно, величаво. Человек произносил их с чувством, с верой, с любовью, и они задевали за живое. Люди слушали молча, а кто вторил читавшему.

— и не введи нас в искушение, но избави нас от лукавого.

 

Краткая молитва окончилась, и вскоре зазвучала другая.

— От одра и сна воздвигни мя еси, Господи,, ум мой просвети и сердце, и устне мои отверзи...

И наконец: «Слава Отцу и Сыну и Святому Духу и ныне и присне и во веки веков. Аминь».

Наступила пауза. Люди молчали, соображая, что же произошло. И слова молитвы и сама молитва были так необычны, что мы не знали, что сказать, как воспринять это.

Тогда стрелок закряхтел, выругался и попросил бригадира:

— Слушай, помоги выдавить полушубок наружу, видать снегу навалило.

Общими усилиями они справились, и вместе со светом к нам хлынул холодный воздух.

Снег лежал толстым слоем, и наше убежище выглядело небольшим бугорком. Ветер еще гнал по низу снежные волны, но сила его поубавилась, и пурга заметно ослабла.

Пришлось лезть обратно и как-то коротать время. В маленьком пространстве, куда можно пролезть только ползком, было тепло. Бушлат, еловый лапник и толстый слой снега хорошо хранили тепло, и чувствовали мы себя уютно.

Правда, хотелось есть, но к голоду все давно привыкли.

Начались разговоры. Давно работая вместе, в одной бригаде, все уже много раз было говорено и переговорено.

Дня три назад в бригаде появился новенький. И о нем еще ничего толком не знали. Работал он не хуже других, не сачковал. Лагерные порядки знал хорошо. Был невысок, лицом худощав, но сам довольно плотен. Говорил медленно, обстоятельно, без подковырки, по-доброму. Одет аккуратно, подтянуто, и весь его облик как-то располагал.

Кто он и откуда, узнать еще не успели. Естественно, разговор начался с него.

—      Эй, бригадир, кто это вчера командовал?

— Новенький, кто же еще. Не вы же охламоны.

— А как его звать?

— Никольский Сергей.

— Не Сергей, а Сергий, — послышался бас. Сергий Саввич Никольский.

— И молитвы ты пел сегодня?

— И молитвы я читал.

 

— Ты что из попов? — спросил тот же голос.

— А тебе зачем, я же не спрашиваю, кто ты?

— Уж больно у тебя здорово получалось, до сердца дошло, особенно впотьмах.

— Оставь человека в покое, из-за него, может, и живы остались, а ты — из попов.

— Скажите, Сергий Саввич, вы что из Сибири и вам приходилось так спасаться в пургу?

—Нет, в Сибири я не был. Оптину Пустынь слышали, что недалеко от Калуги?

Сердце екнуло: земляк, значит.

—      И тайги у нас нет, и спасаться так не приходилось.

— Ну, а как же вы так уверенно взялись за это дело? Рискованно и людей можно было погубить.

— Уверенность моя от Бога. Когда я увидел, что помощи ждать неоткуда, что гибель неизбежна, померзнем, на меня как бы озарение нашло, я четко представил, что и как надо делать. Увидел внутри себя. Сердцем почувствовал. Бог осенил меня. Это его воля. Слава Отцу и Сыну и Святому Духу и ныне и присно и во веки веков. Аминь.

Все задумались, но спорить не стали, а кто-то попросил почитать молитвы.

— Хорошо, почитаю.

Немного помолчав, ровным, спокойным голосом он читал «Царю Небесный», «Святый Боже, святый крепкий»», «Отче наш» и многие другие.

Читал он долго, одухотворенно, и становилось на душе хорошо, спокойно. И жизнь наша лагерная не казалась уж такой ужасной и люди казались добрыми.

Резкий голос конвоира заставил вздрогнуть.

— Кончай ночевать, выходи наружу. Сугроб зашевелился, и во многих местах появились руки, головы. Люди выбирались из своего убежища.

Стрелок уже стоял в полушубке с карабином за плечом.

— Давай, давай пошевеливайся, — покрикивал он на нас. Пурга прошла, небо прояснилось, покрепчал мороз. Из влажной душной теплоты люди зябко жались друг к другу, сбиваясь в кучу. Снег почти по пояс. Кругом ровная сверкающая гладь, по которой предстояло идти до лагеря. А это более трех километров.

 

Первому идти тяжелее всего, поэтому первым быть не хотел никто, и люди топтались, переминаясь с ноги на ногу. Видя такое дело, стрелок заорал:

— Становись в колонну по одному.

Но люди замешкались, норовя попасть в середину.

— Что я вам сказал, — заорал он, свирепея. Лицо налилось краской, глаза стали злыми. Он сорвал с плеча карабин, передернул затвор и, наставив на ближайшего зэка, скомандовал: «Вперед, шагом марш!». Человек пошел. Стволом карабина он указал на второго. Тот тоже пошел. И он так построил всю колонну. Сам устроился в хвосте. Закинул карабин за спину и медленно пошел.

Выбор стрелка оказался неудачным. Идти первыми попали люди слабые. Они вскоре выдохлись, пробивая путь в глубоком снегу, и, обессилев, остановились.

Стрелок заволновался.

— В чем дело? Почему стали?

Вопрос конкретно ни к кому не относился, и люди молчали.

— Бригадир, почему стоим? — заорал он вновь.

— Наверно ослабли, не могут идти.

— Что наверно, ты мне точно доложи. Кто не хочет? Кто саботаж делает? Я с ним разберусь.

Бригадир пошел в голову колонны. Но стрелок вернул его.

— Ложись! — гаркнул стрелок. Все быстро нырнули в снег.

— Первый колонны встать!

Человек с трудом поднялся. Стрелок вскинул карабин и прицелился. Первый заметил и, прежде чем прозвучал выстрел, нырнул в снег. Освирепев стрелок орал то встать, то лечь. Но никто не двигался.

— Всех перестреляю, — надрывался он.

Но бригада молчала и не двигалась, глубже забиваясь в снег. Стрелок растерялся и не знал, что делать. Он ругался, грозил, просто матерился. Наконец, устав, громко сказал:

— Черт с вами, замерзайте. Я подожду.

Закинув карабин за спину, начал шагать взад и вперед.

Неожиданно из снега поднялась фигура и громко оказала:

— Гражданин начальник, не надо баловаться карабином. Все равно на всех патронов не хватит. Лучше разрешите, я поговорю с бригадой. Стрелок удивленно посмотрел, но молча кивнул голо-

 

вой, говори, мол. Сергий Саввич напряг голос, и в морозном воздухе далеко разнеслось:

— Братие! Я не обманул вас, спасаясь от пурги, не обману и теперь. Встаньте из снега.

То тут, то там зачернели людские фигуры. И когда поднялись все, он сказал:

— Негоже нам замерзать, не пошевелив пальцем для своего спасения. Это тяжкий грех. Идти первыми тяжело, невыносимо тяжело, поэтому будем идти по очереди, меняя друг друга. До лагеря три километра или три тысячи метров. Пройдешь сто шагов, сойди с пути и жди, пока все не пройдут и встань в хвосте колонны. И так три раза, а, может быть, и меньше. Думаю, что там дорога уже пробита.

— Сейчас первым пойдет бригадир, за ним я, а дальше пусть расставит бригадир. Сильных вперед, послабее в хвост. Ну давай, начинай.

Кое-кто заспорил, норовя попасть в хвост.

— Зря спорите. В начале пути, пока есть силы, лучше идти спереди.

— Послушай, Сергий, а у кого сил совсем не будет, что тогда?

— Напрягись, браток, через силу, собери все остатки и дойди. Иначе плохо. Помочь некому.

— Карабин поможет, — проговорил стрелок. — А теперь шагом марш!

И люди пошли. Медленно переваливаясь с ноги на ногу, по пояс утопая в снегу. Когда все прошли первый заход по сто шагов, сделали отдых.

— Ну молодцы ходоки, вы мои родные. Третью часть пути одолели. Лиха беда начало. Дальше будет легче.

— Эй, мил человек, встань, не садись на снег, простудишься, кашлять будешь.

— А мне все равно. Я уже откашлялся. Силы кончились.

— Не плачь, силы у тебя еще есть. С нами Бог. Сергий подошел к говорившему, положил ему руки на плечи, постоял немного и отвел его в хвост колонны.

— Держись, брат, сзади стрелок. Помни, ты должен дойти. Второй отрезок пути получился вдвое короче первого. Люди выбивались из сил, но шли, еле волоча ноги. Только Сергий не показывал усталости и на привале еще подходил к ослабевшим,

 

ободрял их, как бы отдавая часть своих сил. И люди оживали, бодрились и шли. Откуда он черпал силы?

И так всю дорогу, с трудом преодолевая каждый метр, люди шли и вышли на хоженый путь. Стало значительно легче. Все воспрянули, подтянулись, окрепла надежда.

В зоне нас не ждали. Считали погибшими, как погибла четвертая бригада, замерзшая по пути. Нас не было двое с половиной суток, в пургу и мороз под открытым небом.

На нас высыпали смотреть и охрана, и контора, и лагерные придурки, как на выходцев с того света.

Кто-то подал команду:

— Шагом марш в зону.

И мы медленно зашагали цепочкой, как шли раньше.

— А ты, святой отец, останься, — приказал бывший наш конвоир.

— В чем дело? — спросил начальник.

— Это опасный тип. Забрал всю власть, только его и слушали, а не меня, хоть стреляй, ноль внимания. Потом молитвы все время читал. Пропаганду вел религиозную. Поп это или сектант. Контра, одним словом.

—      Отведите в ШИЗО. Разберемся, — сказал начальник.

Больше Сергия Саввича мы не видели.