АДЗЬВАВОМ

Хозяин дома — пожилой коми — сидел за столом и что-то читал. Возможно, не такой пожилой, но густая рыжая борода старила его. Увидев меня, он снял очки и что-то сказал жене по-своему, внимательно осмотрел мою заиндевевшую фигуру и уже по-русски пригласил: «Раздевайся, проходи». Пока я снимал свою задубевшую одежду, он продолжал разглядывать меня. Жена хлопотала возле самовара, а под потолком на полатях затаились дети.

 

Стол, скамейки вдоль стен, несколько венских стульев возле стола, огромная печь и всякая утварь возле нее, да по стенам полки с посудой — вот все убранство избы.

— Проходи, садись, чай пить будем. Расскажи, какая нужда выгнала в такой мороз.

Я начал с того, что освободился, иду из Абези. Хотел показать документы, но он отстранил мою руку.

— Вижу и так, что не из жулья.

Завязалась беседа, хозяин оказался человек бывалый, да к тому же охотно рассказывал о себе. В первую мировую войну он попал в плен, работал в Бельгии в шахтах. Потом колесил по Европе в поисках счастья. Жил по-всякому — и хорошо, и плохо. В конце концов, не прижившись в чужих краях, вернулся домой. Трудно было понять, как решился он цивилизованную Европу сменить на почти первобытную жизнь в глухомани. Вопрос висел у меня на языке, я удивленно смотрел на него. Взглянув, он понял это и ответил на незаданный вопрос искренне и просто.

— Я ведь родился здесь, вырос в этом просторе, тишине. Здесь я свободен и сам себе хозяин. Народ у нас хороший, добрый, доверчивый. Вон, смотри, и замков у нас нет. А там — суета, толкотня, все норовят обмануть, украсть. Голова кругом идет. Не мог я там, затосковал, вот и вернулся на Печору...

— Женился, переехал на Усу, — продолжал он, — поступил в пароходство бакенщиком. Рыбачу, куропатку промышляю, хожу на Печору за мелким зверем. Хорошо, чего еще надо. Жена, дети — всем хватает. Вот, лампу зажег, на окно поставил, люди заходят, ты пришел.

— Не боишься зэков, там разные бывают?

— Бывает, приходят, я их в сельсовет отправляю, там для них пустая изба есть, — хозяин говорил медленно, отхлебывая чай из блюдечка.

— Скажите, а что вы читаете?

— А что придется, что привезут приезжие. Бывает, и газеты. А так — больше Библию, жития Святых. Мудрые книги, их читаю по многу раз и всегда что-то новое вычитываю.

— Ну, а дети грамоте знают?

— Знают маленько, у нас в деревне учитель грамоте учит, а больше — зачем? Девкам какая грамота нужна детей рожать? Этому они и так научатся. Ну, а ребятам, если голова есть, сами осилят. Я вот

 

сам научился. В человеке главное не грамота, а душа, совесть, уважение к людям. Будет это, и проживет он хорошо. Вот ты грамотный, а попал сюда. Говоришь, ни за что? Ты не обижайся, все так говорят Твое дело говорить, а мое верить или не верить. Я смотрю по человеку. Один такое наговорит, хоть на божницу ставь, а на деле не то — плохой человек. Много перевидал я народу и как-то научился сорт людей понимать. Ну, да ладно, засиделись мы с тобой, давай спать

Утром, попив чаю и поев ухи, я собрался было идти, а хозяин говорит:

— Морозно, шибко морозно, погоди, завтра может ослабеет.

Но завтра мороз не ослаб, только на третий день стало легче, и я засобирался в путь. Днем сходил в сельсовет узнать насчет продуктов. Там расспросили, пригласили пить чай, но кроме муки и соли у них ничего не было. Взял хоть это. Принес, отдал хозяевам и попросил хозяйку испечь хлеб.

Вечером, готовясь к дороге, пораньше лег спать. Хозяин еще сидел за столом и читал свою библию. Хозяйка возилась у печки, вскоре запахло теплым ароматным хлебом, и я заснул.

Утром, собравшись и получив каравай свежего хлеба, поблагодарил хозяев, тронулся в путь. Провожать вышли всей семьей.

Впереди ожидала дорога, длинная холодная. Позади остались двести километров пути и Адзьвавом — маленькая деревенька в пять-шесть домиков, над которыми в морозное небо поднимались столбы белого дыма.