- 106 -

УСТЬ-УСА

От Адзьвавома до Усть-Усы примерно двести километров, если идти по реке со всеми ее извилинами, но другого пути нет, значит, шагать мне как минимум неделю. За время ходьбы подустал я изрядно и держался только за счет сознания и надежды, что все худшее позади, что иду домой.

Дорога от Адзьвавома более оживленная: попадались встречные обозы, группы людей и отдельные путники. При встрече обходили друг друга стороной, на всякий случай положив руку на рукоятку ножа. Кто знал, что у встречных на уме? Кто они? Ведь вокруг тысячекилометровая лагерная зона. Стукнут, разденут, оберут, закопают в снег, и лежи до весны.

 

- 107 -

Когда до Усть-Усы оставалось километров сорок, пришел я на один станок. Обычный, как и все, ни кола, ни двора, доступный всем ветрам. Но чем-то он сразу мне не понравился.

Поздоровался с хозяином. Тот буркнул что-то в ответ, не слезая с печи. Засветил лампу, в избе грязь, не ухожено, кроме стола и скамеек, ничего нет. Пахло кислым табаком и еще какой-то дрянью.

Хозяин прямо с печи спрыгнул в валенки, подошел и, почесываясь, смотрел на меня.

— Чайку бы согреть.

Хозяин молча показал на печку — грей, мол. Самовара не было, в печи стоял закопченый чайник, дров тоже не приготовлено. Я выскочил наружу, принес охапку и, проходя мимо мешка, заметил, что торба лежит уже не так. «Ага, обшарил хозяин», — подумал я.

Согрел чай, нарезал хлеба, пригласил хозяина. Он охотно сел к столу. Был он какой-то помятый, как с похмелья, и трудно было определить его возраст: то ли сорок, то ли пятьдесят. Разговор не клеился и, попив чаю, я улегся на лавку, положив мешок под голову.

Проснулся от шума. Горел свет, в избу входили и выходили люди, вносили вещи, конскую сбрую. Появились стрелки. Увидев меня, сразу потребовали документы. Проверив их, успокоились. Это пришел обоз с Усть-Усы.

Шумная компания принялась готовиться к ужину, хозяин оживился, забегал, растопил печь, вскипятил ведро воды для чая и вместе с обозниками сел ужинать. Ужинали долго с разговором.

Стрелки поели отдельно, и один, подойдя ко мне, сказал:

«Освободи лавку, я здесь лягу!»

— С чего это? Я тебе не зэк, — огрызнулся я.

— Ты мне не чегокай, а ну давай быстрей.

Хоть и был я свободным человеком, но с вохровцами спорить бесполезно. Молча я взял мешок и лег на пол.

Вскоре все угомонились и улеглись на полу вповалку. Свет пригасили.

Проснулся я от того, что кто-то придвинувшись вплотную и навалившись, обшаривал меня, залезая под телогрейку. Тихо, без шума, свободной рукой слегка ткнул ножом ему сзади в шею и немного придавил. Он замер и тихо прошипел: «Убери перо, при-

 

- 108 -

душу». И неожиданно дернувшись, сбил плечом нож, одновременно рукой сдавил горло. Тогда я посильнее кольнул его в бок. Он тихо охнул, но горло не отпустил, я надавил сильнее, прохрипев: «Отвались, падла, завалю!» «Убери перо, новый срок захотел?» — прошептал урка.

Резать людей мне не приходилось, да и новый срок ни к чему. Однако, собравшись, как пружина, готовый к любой неожиданности, я только тверже сжал рукоять ножа. Урка отпустил мое горло и отодвинулся на свое место, снял рубаху и начал что-то делать с маленькой кровоточащей ранкой, тихо ругаясь и грозя.

Все это длилось не больше минуты, тихо и бесшумно. Все спали или делали вид, что спят, но никто голову не поднял.

Оставаться тут было нельзя. Тихо придушат, а смотритель, чтобы подальше от хлопот, спустит в прорубь.

Я встал, одел бушлат, вскинул за спину мешок и вышел наружу. Накрытые одеялами лошади сгрудились в кучу. На санях сидел стрелок, охраняя груз.

— Ты куда?

— Да вот, пойду пораньше, хочу два станка пройти, — ответил я и зашагал, медленно удаляясь в темноту.

Впереди белыми столбами дымов обозначалась Усть-Уса.

Но еще добрый час я шагал, пока не затемнели передо мной деревянные дома с ярко освещенными окнами. Домов-то немного: десятка с полтора-два, но все же это была уже не деревня, а поселок с сельсоветом, магазином и даже рестораном.

Разыскал уполномоченного НКВД, он внимательно просмотрел документы, что-то записал в тетрадь и спросил, что думаю делать. Ответил, что буду добираться домой.

— Вот и хорошо, завтра идет обоз в Усть-Кожву, с ним и поезжай.

— Гражданин начальник у меня ни денег, ни продуктов. В Абези дали до Усть-Усы, а там, сказали: обратиться к вам.

— Сегодня не дам ничего, а то пропьешь или отнимут, приходи утром, все получишь. Ночлег тебе покажут, понял? Я молча кивнул.

— Ну, двигай.

Правда, немного денег у меня было, решил зайти в ресторан, благо находился он рядом.

Большая комната с деревянными колоннами сверкала огнями

 

- 109 -

электрических ламп. В это довольно раннее время за столиками сидели три-четыре компании и шумели в меру подпития. Подошел официант, оглядел меня и понимающе спросил: «Посытнее и подешевле?» Я утвердительно кивнул.

— Деньги вперед, — и он назвал небольшую сумму.

— Тогда добавь чего мясного.

В ожидании заказа рассматривал убранство ресторана. Десятка полтора столиков, накрытых белыми скатертями. На столбах и стенах — картины, у передней стены — буфетная стойка с тарелками, рюмками, фужерами, вдоль стены на зеркальных полках — частокол бутылок. Буфетчик за стойкой в черном пиджаке, галстуке бабочкой, с неприлично красной рожей, возвышался горой над всем этим великолепием. Он как бы царил над залом. От двери к буфету вела ярко красная ковровая дорожка.

Официант принес заказ. Порции оказались большими. Ел не торопясь, с удовольствием. Того, что я заказал, хватило с избытком. От тепла, вкусной еды разомлел, не хотелось уходить, и я сидел, чувствуя себя бесконечно счастливым.

Тут к моему столику подошел человек в лагерной одежде с торбой. Заказал, как и я, посытнее и подешевле. Оказалось, освободился и идет на Усть-Кожву. Тоже пробирается домой. Срок у него кончался в декабре, и его еще осенью перевезли поближе к Усть-Усе работать на лесозаготовках. Договорились дальше пробираться вместе.

Вместе отправились и на ночевку.

Домик-ночлежка стоял в стороне и ярко светил окнами. Толкнув дверь, мы очутились в небольшой комнате с двухъярусными голыми нарами. Не успел я осмотреться, как подскочила растрепанная бабенка и попросила закурить. Я молчал. Она, выпятив плоские груди, добавила:

— Не за так, рассчитаюсь натурой.

— Иди, шалава, тебе здесь не отломится.

Женщина сплюнула, повернулась и, вихляя задом, пошла в свой угол. Оттуда доносились возня и повизгивание. Видимо, ее подружка добросовестно отрабатывала кусок хлеба или щепоть табаку. В другом углу, судя по разговору, сидели трое блатных. На верхних нарах лежали двое и о чем-то говорили. Я снял торбу, закинул наверх и полез сам.

— Ты куда? Не видишь — занято? — вскрикнул один мужик. Настроение было хорошее. Ругаться не хотелось.

 

- 110 -

— Чего, все нары заняты, или только около тебя?

— Вон, ложись в тот угол, а здесь не смей, — и он ногой отодвинул мой мешок.

— Глянь, какой смелый, а вот этого не видел? — и я показал ему свой огромный нож.

Мужичонка заерзал, подобрал ногу, забормотал что-то, огрызаясь.

Забравшись на нары, мы с напарником расположились на ночлег. Однако спать не хотелось, и мы невольно стали прислушиваться к разговору соседей. Они тоже собирались в Усть-Кожву. Напарник мой, разговорившись, узнал их—в одном лагпункте вместе валили лес. Появилось доверие, сговорились вместе добираться дальше артелью — легче и безопаснее. До Усть-Кожвы оставалось сто шестьдесят километров. Обозом по реке это четыре-пять дней пути.

Утром, получив деньги и продукты, с обозом выехали в Усть-Кожву.