СОЛДАТСКИЙ КОТЕЛОК

После Сандомира мы долго колесили по местечкам и дорогам юга Польши, добивая немецкие части, бродившие там.

Были и быстротечные стычки и жестокие беспощадные схватки с людьми, обреченными на гибель. Ко всему этому так привыкли, что считали фронтовыми буднями и не запоминали.

 

А потом были Лодзь, Познань, выход на Одер. События менялись, как в ускоренном кино. Не успевали запоминать названия городов или городков.

Потом нас повернули на север вдоль Одера, а от него на восток вдоль побережья Балтийского моря. Сперва немцы сопротивлялись, происходили ожесточенные стычки, а потом, завидев наши машины, дружно поднимали руки вверх, кричали: «Гитлер капут» и спрашивали, где у нас плен.

Отобрав оружие, мы их отпускали, указав дорогу на восток, а сами продолжали двигаться на запад. Это уже не было наступление, а просто мы занимали территорию. Здесь у меня и произошел любопытный случай, запомнившийся надолго.

Стрельба стихла неожиданно быстро. Наступила тишина непривычная, настороженная.

То ли от того, что сразу оборвался грохот пушек и внезапно наступила тишина, но все почувствовали себя как-то неловко.

Впереди был город чужой, неизвестный, каких за последнее время проходили десятки.

Взвилась сигнальная ракета, и танки двинулись вперед. Все быстрее убегала лента шоссе. Все яснее становились очертания города. Вот и название его «Штольп». Черные готические буквы тщательно выписаны на большой деревянной доске. Шоссе перешло в улицу.

Двухэтажные, трехэтажные особняки, увитые плющом. Кое-где выбитые стекла и осколки черепицы на тротуарах. Ни одной живой души, ни одного выстрела.

Неожиданно улица окончилась, мы выехали на площадь, и опять никого. Стало ясно, что город пуст.

На ночлег расположились на окраине в особняке. Большой старый сад окружал его. Дом добротный, старинной постройки с выдумкой. Выступы, башенки, арки, ниши — все там было. Широкая лестница, красивая массивная дверь, узкие высокие окна. Было в нем что-то от старинных немецких замков и что-то от современного.

Двери не заперты, вещи на своих местах, чистота и порядок. Все дышало миром и покоем.

Видно люди только что покинули этот дом. Особенно это чувствовалось в кабинете хозяина, где стоял приятный аромат хороших сигар и, казалось, что сизый табачный дымок еще тянется к открытой двери.

 

Кабинет огромный, высокий, с книжными шкафами до потолка, большим резным письменным столом, тяжелым кожаным креслом, настольной лампой с зеленым абажуром и старомодным телефонным аппаратом. На полу — тяжелый красивый ковер.

Захотелось повнимательнее посмотреть, узнать, как жили те, кто пришел к нам с войной, принес горе и страдания.

Судя по окружавшим предметам, хозяин был не молод. На столе лежало большое увеличительное стекло, с которым он, видимо, читал и работал.

Массивное кресло на колесиках легко передвигалось, а возле стола стояла старинная красивая трость.

Одно было странно, что ни на стенах, ни на столе — нигде не было портрета их фюрера.

Первое, что привлекло мое пристальное внимание, это — книги.

Передвигаясь с лесенкой вдоль шкафов, перебирая книги, я забыл об усталости, забыл, что позади тяжелый день, забыл о войне.

Двигаясь вдоль шкафов от полки к полке, добрался до последнего углового шкафа. Здесь стояли книги в одинаковых переплетах с какими-то непонятными буквами и цифрами.

Раскрыв одну, я замер. Марки! Это были альбомы с марками. Десятки альбомов, тысячи марок со всех уголков земли.

Наугад взял несколько альбомов, спустился с лестницы, положил на стол и заглянул. Что там было?!

Марки старых немецких городов еще до объединения Германии, марки столетней давности: Баварии, Ханновер, Пруссии, Ольденбург и другие. Марки, о которых можно было только мечтать.

Чьи они? Где хозяин? Что делать с ними?

А марки лежали рядом, манили и тревожили.

Вот розово-зеленые, тисненые марки Хельголанда, вот черные на розовой бумаге — земли Баден, вот орел в овале — земли Любек, а вот... И так без конца.

Так что же делать? Оставить? Погибнут, растащат, разбросают. Взять с собой? Нельзя, марки чужие. В растерянности листал я альбом с марками Германии. Каждая новая страница хранила новые неожиданности.

А следующий альбом оказался с марками французских колоний. Он перенес меня в жаркие тропики Африки.

 

Не помню, сколько прошло времени, но то ли от усталости, то ли еще от чего появилось чувство неловкости, ощущение того, что в комнате, кроме меня, кто-то еще есть. Осмотрелся, никого.

Все на своих местах. Мирно горит лампа под зеленым абажуром. Вокруг все тот же полумрак.

Вновь углубился в альбом, но чувство беспокойства не проходило. Казалось, кто-то смотрит на меня, и этот чужой взгляд был как нечто ощутимое, реальное.

Неприятный холодок прошел по спине. Почудился едва слышный шорох. Поднял голову и не поверил своим глазам. В полумраке напротив, возле шкафа, стоял старик. Седой, спокойный, величавый пристально смотрел на меня.

«Чепуха какая-то, откуда он взялся? Может сон», — подумал я. Тряхнул головой, старик не исчезал. Рука потянулась к пистолету. Старик взглядом проследил за моим движением. Когда рука коснулась оружия, тихо сказал:

— Не нужно. Я ничего вам не сделаю. Вы, кажется, филателист. Это меня радует. Радует, что моя коллекция не погибнет.

Старик замолчал, видимо, устав от произнесенных слов на чужом языке. Говорил он по-русски без акцента, излишне четко выговаривая каждое слово.

Я смотрел на него, не зная, что делать. Молчание затянулось, стало как-то неловко.

— Как вы сюда попали? — наконец выдавил я.

Старик молчал. Взгляд его блуждал по полкам, по книгам.

— Кто, вы?

— Офицер кайзера Вильгельма.

— Фюрера, — поправил я.

— Нет кайзера.

Старик был дряхлый и для армии фюрера не годился.

— Что вам здесь нужно?

— Я пришел посмотреть на мои книги, попрощаться с ними. Мы собирали их всю жизнь.

— Почему попрощаться, вы уезжаете? Старик промолчал, наконец, вздохнув, сказал:

— Сейчас война пришла на нашу землю. Неизвестно, что может случиться. Марки — это не главное. Вот книги. Мне жаль мои книги. Здесь есть редчайшие издания мировой литературы, в том числе и русской. Это наша фамильная библиотека. Она погибнет.

 

Погибнут и марки. Вы филателист и можете по достоинству оценить мою коллекцию. Мне теперь ничего.не нужно. Я вижу на столе альбом с марками вашей страны, возьмите его себе. Я дарю его вам. Остальное пусть потонет.

Непонятными и странными были слова старика. Я запротестовал:

— Помилуйте, зачем погибнут. Сохраните все.

Но старик уже не слушал. Он отступил к одному из шкафов, что-то нажал, шкаф повернулся, образовался проход. Старик шагнул в него, шкаф повернулся вновь, проход закрылся.

Долго нажимал я разные выступы, надавливал в разных местах. Увы, безрезультатно, шкаф оставался неподвижным.

Махнув рукой, возвратился к столу. Действительно, там лежал альбом с марками России и Советского Союза, да какими марками!

Сел, пододвинул лампу и, немного подумав, решил: «Раз старик разрешил — беру».

Осторожно, не торопясь, начал вынимать марки из альбома. Когда заканчивал последний лист, запахло дымом. Раздался сигнал тревоги. Отодвинув штору, увидел, что особняк горит, сразу во многих местах.

Что делать с марками, лежавшими горкой на столе? Взгляд упал на солдатский котелок, стоявший на столе еще с ужина.

— А что, если туда? — Так и сделал, сгреб марки, закрыл котелок крышкой и выбежал наружу. Пожар распространялся быстро. Тушить было некому и нечем.

Богатейшая коллекция погибла, остался лишь солдатский котелок.

Вот поэтому запомнился мне немецкий город Штольп.