Чудовские прихожанки

 

С 1916 года Анна со старшей сестрой Ольгой стали часто бывать в Чудовом монастыре, но так, что домашние не всегда знали об их богомолье. Благочестивое настроение сестер и их близость к Владыке Арсению не согласовались с воспитанием, которое хотела дать им гувернантка. Приходилось утаивать от домашних свои молитвы и любовь к Чудовой обители.

16 февраля, на масленице, под праздник священномученика Ермогена, Ольга пошла в Чудовко всенощной, но Анна на этот раз не последовала

 

за своей духовно настроенной сестрой, а вместе с другими детьми поехала в шумный цирк. Во все время представления она укоряла себя в малодушии, сердце тревожилось, думалось, что не здесь ей нужно быть. Вернувшись поздно домой, она нашла под своей подушкой большую благоухающую теплую просфору. Это Ольга положила ей утешение из Чудова. Горькими слезами залилась Анна: «Никогда, никогда не пойду больше ни в цирк, ни в театр. Святитель Христов Ермоген, будь мне в этом помощником. Господи, приими мое обещание, прости меня и избавь от всех шумных и греховных мест». Господь помог Анне, и она больше уже никогда не склонялась на увеселения

Постом 1916 года Анна впервые говела вместе с сестрой Ольгой в Чудове. Анна не ела никаких фруктов: брала их со стола, но не вкушала. Исповедовалась у Владыки Арсения. Тяжело было поначалу вычитывать каноны - много незнакомых славянских слов, но вскоре привыкла и стала находить в этом утешение.

При Чудовом монастыре существовало братство святителя Алексия. 9 марта 1916 года сестры были в гостях у одних добрых чудовских прихожан. Здесь были также Владыка Арсений и архимандрит Серафим. Анна попросила Владыку благословить ее на вступление в братство, и Владыка надел на нее образочек с изображением святителя Алексия^*,

 

приговаривая: «Зовут тебя Нюра. Слышите, отец архимандрит, а ее зовут Нюра»...

Анна училась в гимназии Арсеньевой на Пречистенке, как и ее стар шие сестры. Дорога к гимназии от Маросейки проходила через Кремль, Выезжая утром на своей лошадке в гимназию, Анна непременно останавливалась у Чудова монастыря, прикладывалась к раке святителя Алексия и затем спешила в Успенский собор, где в это время заканчивалась утреня. Соборяне громогласно воспевали ирмосы: «Пожру Ти со гласом хваления, Господи...»^*. Положив по три земных поклона у каждой раки, Анна припадала к Пречистой Царице Владычице, Владимирскому Ее образу, умиляясь душою и усердно молясь о всех и о себе. Затем спешила к своему экипажу и умоляла кучера поскорее доставить ее в гимназию. Она никогда не опаздывала на занятия.

Перед началом занятий все классы собирались в зале, где дежурные ученицы читали молитвы и святое Евангелие. Девочки светского воспитания тяготились этим обычаем, Анна же никогда не смущалась, и дежурные подруги всегда просили ее:

- Патрикеша, почитай молитвы, ты их знаешь, а мы не знаем.

Так Анна стала чтецом гимназии. Классная дама замечала:

- Ты у нас за отца-диакона, да и волосы-то у тебя как у диакона, - после тифа Анне постригли волосы, которые, отросши, мягко лежали по плечам.

Особенное утешение было по четвергам и субботам. В эти дни архимандрит Серафим в половине девятого шел служить Литургию, и Анна по дороге в гимназию всегда стремилась получить его благословение. Отец архимандрит, бывало, ласково благословит ученицу, возьмет у нее книги, донесет до алтаря, вернет ей и скажет:

- Вот, я твое иго донес.

Вечером, приготовив уроки, Анна опять садилась на свою лошадку и к восьми часам была уже в Чудове, где в это время начиналась всенощная. Старшие сестры отправлялись ко всенощной из университета: за ними выезжала лошадь. Тишина у целебной раки святителя Алексия, благословение Владыки Арсения и отца архимандрита были так дороги, святы, доставляли такую радость, что, казалось, большего ничего и не нужно.

Зима проходила в общении со старцами. Часто отец архимандрит давал Анне девятичинную просфору⁴³. «Что убо отроча сие будет, - думал я, видя твои усердие и любовь к Богу в детские годы», — говорил впоследствии Владыка Серафим. Положит, бывало, руку на голову дитяти, и широкий рукав его теплой меховой шубы покроет Анну до пояса.

 

«Дочка моя, овечка моя», - приговаривает, и согреется сердце от его ласковых слов.

Под праздники святителя Алексия сестры простаивали всю долгую службу на коленях у самой раки святого, не чувствуя усталости, укрепляемые благодатию и великолепием богослужения. Душа утопала в волнах благодати. Чудное архиерейское служение, пение лучших московских певчих умиляли сердце, и Анна со слезами просила Господа избавить ее от суеты мира, сподобить служить Ему и принадлежать Ему всецело.

Отец Серафим был взыскательным блюстителем монастырских порядков. С ним начались строгости в Чудове. По завету святителя Алексия женщин в кельи братии не допускали, в церкви переднюю часть предоставили мужчинам. Ворота запирались в восемь часов, ключи отдавались лично отцу архимандриту; запоздавшему брату нельзя было войти в монастырь.

Чудовские богомольцы любили своего духовного отца Владыку Арсения, горячо ценили и своего утешителя и пламенного учителя архимандрита Серафима. Толпясь за благословением у Владыки, никогда не упускали возможности получить благословение и от скромно удалявшегося отца архимандрита.

Каждое воскресенье после вечерни отец Серафим говорил проповедь. Слово его зажигало сердца людей любовью к Богу, Церкви, всему святому. С каждым праздничным богослужением также соединялась проповедь о любви ко Христу, Его страданиях, Его всепрощающей любви к роду человеческому. Однажды отец Серафим говорил о том, как преподобный Антоний Великий, «уязвленный Христовой любовью»^*, оставил «мир и не в мире»^**. Другой раз сказал, что на каждой язве рук Христа Спасителя как бы написано: «прощаю и разрешаю»...

Вот пророческие слова архимандрита Серафима, сказанные им в Успенском соборе Кремля; «Господь у гроба Лазаря... Уже смердит Лазарь. Марфа отчаялась — четверодневен есть... Но воскреснет

 

Лазарь, изыдет четверодневный...». Эти слова прилагал он к России. Восгмердит она, но жива будет, воскреснет силою Христовою...

Поддерживалось духовное настроение сестер Патрикеевых и посещением Зосимовой пустыни с ее старцами. Отец Герман наставлял Анну иметь усердие к целомудрию и молитве. Горячо полюбила Анна старца и всю жизнь была благодарна за его уроки.

Но в домашнем быту все еще оставалось много светского. Однажды на Рождественских святках, 29 декабря, дома устроили праздник, дети танцевали. Кружилась в вальсе под музыку и Анна. Вдруг ее взор упал на образ Спасителя, висевший в углу зала, и она почувствовала, что Спаситель смотрит на нее. Остановилась, села в уголок на диванчик, слезы умиления полились из ее глаз. Снова произнесла молитву, чтобы Господь помог ей оставить мир.

Вскоре гувернантка уехала из дома Патрикеевых: светское воспитание, которое она давала девицам, шло вразрез с их умонастроением.

Из детства в памяти запечатлелось несколько снов. Как-то снилось Анне, что она молится в приделе благоверного князя Александра Невского в Химкинском храме и видит снисходящего с неба Спасителя; спустившись, Он встал одною ножкою на подоконник окна, а другая в воздухе. Еще снилось, будто она молится в том же храме; из Царских врат выходит святая великомученица Екатерина и идет к северным дверям храма, держа в руках золотой крест, сияющий неизреченным светом. А однажды снилось ей, что она молится перед святым образом Всеблагой Скоропослушницы, рядом стоит инок, и Пресвятая Богородица вручает Анну сему иноку. Впоследствии Анна узнала в том иноке Владыку Серафима. Однажды снился святитель Алексий, весь в неизреченном свете, и велел ей слушаться Владыку Арсения. «Он пастырь добрый», — сказал святитель.