Новые скитания

 

Тяжелый климат, жара невыносимая - но нельзя страшиться, даже если бы пришлось и душу свою положить за отца своего. Через Красный Крест Анна испросила себе право всюду сопровождать больного Владыку. Клавдия же по причине отсутствия документов не могла ехать. Владыку перевезли на Казанский вокзал к поезду, на который Анна взяла билеты до Алма-Аты.

19 июля 1932 года, в день преподобного Серафима Саровского чудотворца, Анна встретилась с дорогим своим старцем Владыкой Серафимом. Страдальческий вид Владыки надрывал ее сердце. Поезд уносил путников в неведомые края. Три дня и три ночи ехали по необитаемым пустыням.

Алма-Ата переполнена и перенаселена, как и Москва... Но только бы быть с Богом, верною Ему, только бы быть с Владыкою, а остальное как-нибудь... Когда подъезжали, Анна, обессиленная долгим томлением в заключении, сильно заболела азиатской малярией. Головная боль, температура сорок градусов. Нашелся извозчик, который в час ночи взялся довезти до дома доброй верующей девицы Луши; еще в Москве слышали о ней, что она не оставляет без помощи и крова изгнанников.

Было совсем темно, лошадь не видела, куда идет, шла ощупью. Где-то играли на гармони. Подъехали, спросили, как найти Лушу. Добрые веселые голоса ответили:

-Рядом, через дом.

-Не бойся тех, кто поет и играет, — сказал Владыка Анне, — они всегда добро настроены.

Белая мазаная хата в два окна с террасой. Вышла Луша, девушка лет тридцати. В двери показался и папаша Луши - старичок благообразный и почтительный.

- Луша, мы к вам из Москвы, не приютите ли нас на первое время? Мы здесь никого не знаем, а о Вас нам сказали, что Вы принимаете духовных лиц.

Луша действительно не оставила их своей любовью. Добрая Луша, Господь вознаградит тебя в день праведного воздаяния за благодеяние, которое ты доставила тогда страдальцам Христовым. Анна свалилась, не Могла поднять головы, разбитая болезнью. Луша поставила самоварчик, Владыка попил горячего чаю и лег отдыхать в чуланчике на террасе -

радушная хозяйка предоставила ему свой уголок, где были иконы и горела лампадочка. В доме размещалась еще семья милиционера — для извещения о ссыльных.

Тяжелый климат обострил болезнь Владыки. Он едва переживал каждую ночь. От Ильина дня до 25 сентября Анна ютилась на террасе. Худая крыша текла во время дождя. Сильный ревматизм и зубная боль от простуды заставляли ее по ночам тихо плакать; не находилось места, где бы укрыться от холода.

К этому времени приехала Клавдия. Господь помиловал изгнанников:

25 сентября они перешли в сарайчик через два дома. Анна не верила своему счастью: здесь её уже не укутывала сырая осенняя ночная мгла, над нею был потолок и кругом стены, а не темное многоокое звездное небо, надолго запечатлевшееся в памяти.

Ненадолго, однако, успокоились в тепле. 28 октября было велено переехать за семь тысяч верст в город Гурьев, близ Каспийского моря. Все трое больны гриппом, с температурой; сели в поезд до Сызрани. В Сызрани пересадка. Очутившись в непроходимой вокзальной толпе с любопытством взирающих на духовное лицо, изнемогший от болезни Владыка пожелал поехать в город в номера, найти себе тепло и уединение.

Было за полночь, когда они нашли гостиницу, где им дали комнатку. Предложили кипятку, но Владыка отказался. Прочитал правило ко Святому Причащению, вкусил Бессмертной Пищи и приобщил свою спутницу. Он дал ей в руки Христово Тело, сказав:

-Ты моя диаконисса, можешь в руках держать Тело Христово при Святом Причащении в дороге.

В молитве провели они время до раннего утра и поспешили к поезду, где их ждала мать Клавдия.

От Сызрани путь в Пензу. Здесь такой же водоворот. Вот, наконец, Саратов. Вспомнила Анна свои горячие молитвы о Владыке, возносимые ^ в этом месте пятнадцать лет назад, когда была с ним разлучена и боялась больше никогда не увидеть. Но Господь управил путь её к старцу и поставил на служение ему... Обошли город, осмотрели собор, архиерейский дом и другие места, дорогие памяти Анны.

Переехав Волгу в Покровской слободе, сели в поезд на Уральск. Уральск встретил изгнанников вьюгой и морозом. В номерах им дали нетопленую комнату. У Анны высокая температура, падает от слабости, прилегла на холодный пол. Семь суток сидели на станции в ожидании автобуса. Средств к путешествию нет, едва хватило на билет. Клавдия отправилась в Москву за помощью.

 

Пять дней шел автобус по пустыне. Анну непрерывно тошнило от качки, почти трое суток не могла ни пить, ни есть. В Гурьев прибыли в пять часов вечера. Шофер согласился оставить в гараже корзиночку с поклажей, а путники пошли к церкви искать добрых людей, которые согласились бы принять их на ночлег. Долго никто не соглашался ввести в свой дом духовное лицо, боялись, говорили, что родственники против и подобное. Господь помог. Уже поздно вечером нашли приют на одну ночь. Анна едва добрела до короткого сундучка и склонила голову на ложе. Хозяйка достала печеную рыбу из печи, накормила скитальцев. Наутро проводила к своей знакомой старушке-вдове, Стефаниде Порфирьевне. Недели через две диакон кладбищенского храма предложил им квартиру у своих родственников, на краю города. Комната отдельная, через сени; правда, печь разваливается, но жить можно... Цены невероятные. В декабре приехала Клавдия, привезла подмогу. В Рождественский сочельник получили багаж, достали облачение и в первый раз Владыка совершил Литургию.

В Гурьеве встретили Рождество. Город напоминал Палестину: верблюды, ослики. Во дворе стояли верблюды, что приводило на память путешествие волхвов. Хатка, приютившая Владыку, была тесная, зато молитва просторная, всё собою освещала. Хозяева - добрые люди, ничем не обижали, утешали своим расположением. Привязались к Владыке, особенно дети - радостно встречали его с цветами, когда он возвращался с прогулки. Любили слушать пение. Одиннадцать лет не говели - теперь в первый раз причастились.

Весна стала чувствоваться уже с февраля, а на Пасху начался шторм, свалило трубу. Тяжкая жара обессиливала Владыку и его спутниц.

Анна рисовала и вышивала, Клавдия продавала ее изделия - этим кормились. Почтовое сообщение было прервано с ноября до мая. Зиму прожили в скудости и нищете. Но на «Живоносный Источник», в пятницу по Пасхе, привезли с почты двадцать две посылки. Обрадовались сухарям и крупе. Такое было утешение от Божией Матери.

Хозяева звали Владыку с собой в новый дом. Владыка не благословил покупать его; они не послушались - и лишились и старого дома, и нового: завистливые люди донесли на них, пришлось выехать в Уральск и Дальше. Но Владыка со спутницами выехали из Гурьева еще прежде них.

Неожиданно пятого июля владыка был арестован. Поздно вечером выехали пароходом по Уралу в неизвестное им место. Везли секретно, цель не указали, только велели взять ватную одежду. «Или на дальний се-

вер везут, или... что еще хуже», - думала Анна про себя. Отца же своего утешала. После долгих скитаний достигли Уральска. Здесь радость: Владыку оставили на жительство в Уральске.

Маленькая хатка стала пристанищем для больных и усталых путников. Через месяц приехала из Гурьева Клавдия, привезла вещи; стало легче, теплее, а то Анна ночами дрожала в летнем одеянии. Ночи же были очень холодные.

Пасху 1934 года встретили уединенно, молитвенно.

В Уральске жестокая малярия чуть не лишила Владыку жизни. Анна тоже болела, но, несмотря на высокую температуру, помогала отцу, чем могла. Пролила много слез в молитве, молилась особенно пред иконой Тихвинской Божией Матери, помогавшей Владыке во время приступов еще в Аносиной пустыни. Часто прочитывала вполголоса всю Псалтирь или Евангелие, пока у больного продолжался приступ малярии. Слово Божие утешало страдальца. Владыка часто терял сознание и только спустя несколько часов приходил в себя. Хина результатов не давала, страшные приступы повторялись каждый день. Состояние Владыки было такое тяжелое, что лечащий врач, уходя домой, обычно, говорил Анне:

- Боюсь, что не переживет Ваш отец этой ночи, может быть смертельный исход.

По совету врача подали ходатайство о переводе тяжелобольного из Казахстана в лучший климат. У Анны дрожало сердце: вдруг по переезде и условия окажутся еще более тяжелыми, чем здешние, да и угодна ли Богу просьба? Но Господь управил пути их ко благу. 10 июля, в день святителя Иоанна Тобольского, после двух месяцев изнурительной болезни совершилось исцеление Владыки - в этот день приступа не было, и они больше не повторялись.

Наступил 1935 год. В Крещенский сочельник неожиданно был получен приказ о переезде в Омск вследствие поданного восемь месяцев назад заявления. Осталось три месяца до освобождения - и вдруг переезд на такое дальнее расстояние. Тридцатиградусный мороз, вьюга, метель, все слабы здоровьем, но приказ был окончательным, твердым, и 9 января выехали из Уральска.

12 января прибыли в Москву Странно было находиться среди шумной столицы, залитой электричеством, переполненной народом и экипажами. Бесконечные пустыни и дикие степи, еще представлявшиеся в воображении, в действительности остались уже где-то далеко-далеко позади. Рано утром Владыка совершил тихую обедню в доме, где остановился,

доисповедовал и причастил своих близких духовных чад. Точно в первые века христианства уселись на полу, у ног Владыки его овцы, внимая словам и поучению своего доброго пастыря и отца... Анне Владыка поручил убрать священные сосуды в дорожный чемоданчик, пояснив, что дает ей благословение касаться сосудов, как своей диакониссе.

15 января выехали из Москвы, с Ярославского вокзала, в Омск. После трех дней пути, в пять часов утра сошли на Сибирскую землю. Мороз — шестьдесят градусов. Полная луна участливо смотрела с высоты, утешая путников в их сиротстве. Белый храм - маяк для скитальцев. В семь часов храм открыли; служил омский архиерей⁸⁶. Путники попросили указать им верующих, у которых можно было бы им приклонить голову. Добрая старушка Анна Митрофановна радушно приняла высокого гостя. Но уже через три дня нужно было выезжать в Ишим на жительство.

 

Анна писала в Дмитров*:

«На крыльях любви деток своих папа несся, яко орел, высоко над всеми дорожными неудачами, так что неудачи эти только задевали его, но не овладевали им. И сие тако устроила Пречистая Дева ради Архангельского приветствия, Ей недостойными усты приносимаго. Сие тако устроила Пречистая Дева, дабы не умом только, но самим сердцем, самою жизнию понял папа, что значат слова церковного песнопения, поемого на Рождество Христово: «И места ни единаго же бе обитальщу» для готовившейся быть Материю Предвечнаго Слова. Как они тогда с праведным Иосифом всюду, во все гостиницы стучали, и нигде им не отперли: все гостиницы заняты были. Читали мы все это и знаем. Но благодарю Господа, что он дал жизнию прочитать про эту бесприютность.

Подъехали к церкви. Тут в сторожке оставили вещи. Так Клавденька при вещах осталась, Нюра квартирку искать пошла. А папа пошел с Архангельским приветствием по стогнам обширного града Омска. Так, ходя, узрел он, что дверь одного дома отворилась и затворилась: очевидно, какая-то душа хотела поговорить с папой и не решилась. Папа пошел дальше. Видит жен, несущих водоносы воды. Вот и стали сии жены плакаться о папиной бесприютности и всячески тщатися найти ему приют. Наконец, едина от них предложила папе следовать за собой. Папа пошел с Архангельским приветствием. Идя, пришли они к дому, дверь которого отворилась и затворилась. И папа увидел благообразную старицу, как узнал он потом, - очень образованную. Радости ее не было предела. Все, что могла поставить она на стол самого вкусного, все было поставлено. Долго утешался папа, беседуя с нею, видя перед собой пример живой веры. Из многого одно расскажу.

 

Приехал, рассказывала она, к нам один ссыльный священник. Так, бедняга, голодал. Хочу помочь ему — у самой-то нет ничего. Вот и стала молить Божию Матерь: «Сподоби, Владычице, помочь беспомощному». Так вопияла. И что же? Иду однажды по улице и вижу: валяются деньги. Замерла от благоговейного трепета. Ни разу до сего не находила. Подняла. Принесла бедняге. «Вот, - говорю, - Божия Матерь прислала, возьмите». Взял батюшка и заплакал.

От таких повестей умилялся сердцем папа. Помолившись у сей рабы Божией, папа пошел паки по стогнам града. Видит, по стогне бежит Клавденька: Нюра с радостной вестью о нахождении пристанища. Пошли тропою туда. Читаю, какая улица - Сиротская. Слава Богу! «Не оставлю вас сиры, приду к вам», - рек Христос Спаситель^*. На Сиротской улице приют оказали [папе] с дочками не сиротский, а отеческий, материнский. Это было продолжение того, что видел папа у тети Дуни. Согретые любовью, приветом, отбыли в Ишим, где папа так же, как и всюду, поминает всех своих деток, каждого и каждую по имени.

Божие благословение всем.»

 

Бесприютность ожидала изгнанников и в Ишиме. Но вскоре Господь послал им квартиру в две комнаты. Тишина, отдых. Не знали, как благодарить Господа. Ишим стал для изгнанников тихой пристанью на два года - с января 1935 по июнь 1937 года. Жили уединенно, проводя дни в молитве, посте, чтении Слова Божия. Здоровье Владыки стало лучше. Изредка наезжали из Дмитрова его духовные дети почерпнуть от старца силы для жизни и борьбы с грехом.

По окончании ссылки Владыка Серафим добровольно остался на жительство в Ишиме. Анна иногда высказывала старцу свои мысли: «Сотворим три кущи: Тебе едину, Илии едину и Моисею едину». Эти слова святого апостола Петра на горе Фаворской так подходили к состоянию ее души. Казалось, больше желать нечего. Господь дал кров и ежедневную Литургию; хотелось навсегда остаться в этих местах. Исполняя свои пономарские обязанности, Анна каждый день просила Господа: «Господи, сподоби меня ежедневно служить Тебе!» Когда она подавала теплоту, часто ей виделся на святом Дискосе распятый Господь.

Инокиня Анна думала о монашестве. Владыка же готовился принять схиму. 22 октября 1936 года он подозвал Анну к себе — это было в праздник Казанской иконы Божией Матери - и тихо сказал ей:

- Я думаю постричь тебя в мантию, готовь себе все что нужно для пострижения. Мантию и все остальное.

Велел готовить монашеское одеяние и второй своей инокине-спутнице. Владыка пожелал выписать для Анны мантию своей няни Анны Мар-

 

тыновны, в монашестве Иоанны, но не выслали: она была присвоена кем-то из мирских людей. Прислали из Пешноши старенькую, худенькую мантию настоятеля-архимандрита. Анна имела неосторожность выразить неудовольствие, что мантия запыленная и худая. Строго остановил ее Владыка и сказал:

- Я не буду тебя сам постригать, говорю тебе это истинно, Отец и Сын и Святой Дух свидетели сему.

Горько плакала Анна, услышав эти слова своего архипастыря. Мантия и все, что нужно к постригу, было уже приготовлено. Владыка помолился, отслужил молебен Пресвятой Богородице перед Её иконою и сказал:

- Мне не дано тебя постричь в монашество, я бы и сам этого желал, но мне это не дано; что могу, то даю тебе. Упование мое Отец, прибежище мое Сын, покров мой Дух Святый, Троице Святая, слава Тебе, - читай чаще сию молитву и да будет она тебе в утешение.

Зимою Владыка часто говорил о разлуке:

- Не будете знать, где я, а я буду жив. Вещи мои, одежда моя будут лежать, как после умершего, но я буду жив.

- Не будешь видеть меня, - говорил он Анне...

Пост Великий прошел, и ни один постриг не совершился: не было книги с последованием малой схимы, выписывали её из Москвы, но не прислали.

- Ты еще шляпку наденешь, — говорил Владыка Анне, — а то я бы тебя постриг.

- Поверь мне, - говорил в другой раз, - лучше тебе быть без этой мантии, а то будешь терпеть такую борьбу, какую терпел лишь тот, кто ее носил. При мне ты была без борьбы, я просил о тебе Господа избавить тебя от борьбы.

Окропил святою водою одеяние, мантию и дал Анне иконочку преподобного Серафима Саровского чудотворца в мантии и епитрахили - благословение на постриг. Но постриг был отложен до получения книги.

Себе Владыка выписал из Дмитрова схиму, оставшуюся от схимонахини Марии, слепой старицы Влахернской обители⁸⁷.

- Приму схиму, - говорил Владыка, - и никого принимать не буду.

- А меня-то оставите при себе, как все это время было, петь, и читать, и служить Вам? - попросила Анна.

- Не знаю, — ответил Владыка. - Я знаю твое имя, - сказал он в другой раз, — но не скажу его тебе.

«Как же, - думала Анна, - ведь Владыка часто зовет меня Ваней. Иоанна мое будущее имя, ведь оно мне известно, разве еще как Владыка

 

передумал». Владыке же открыто было, что она будет схимонахиней, но он не хотел сказать ей.

Наступил Троицын День 1937 года. В Духов День после Литургии Владыка Серафим удалился к себе в уединение, читал Священное Писание.

Позвал Анну:

- Нюра, пойди сюда.

Со скорбною душою подошла она.

- Вот какие дивные слова мне открылись Премудрого Соломона: Премудрость вечна, Премудрость сотворила человека, человек рождается с плачем, плач чрез все житие его... Это гимн Премудрости, надо заучить его наизусть, - восторженно говорил Владыка...

- Услышит тебя Господь в день печали^* — вот и тебе открылось... «Печаль, — пронеслось в сердце и мыслях Анны. — Боже, и так мрак и печаль, неужели еще ждет печаль?» Сжалось сердце... Могла ли она думать, что печаль даже до ада ждет ее, воистину много раз душа возглаголет: «До ада приближися душа моя»...

 

Неоднократно Владыка говорил Анне:

- Слышишь, помилует и спасет, и не только спасет, но непременно спасет; смотри, не забудь.

В последнее время говорил о своем желании, чтобы Анна ежедневно причащалась. Анна причащалась часто, раза два-три в неделю, но ежедневно — лишь в неделю Святой Пасхи, в первые три дня Святок и во время болезни. Ей казалось, что постоянно ежедневно причащаться она не готова.

Наступил горький час разлуки. 10 июня, в день памяти Сибирского чудотворца святого митрополита Иоанна Тобольского, Владыка совершил последнюю Литургию. Обыкновенно после совершения Литургии он отдавал Анне горящую свечу с Жертвенника. Последние же три дня отдавал погашенную свечу. Сердце трепетало: не умрет ли Владыка, не угаснет ли Божественная Литургия?..

В этот день в десять часов вечера вихрь влетел в тихое пристанище святителя Божия Серафима, захватил его и унес в темницу. Горько скорбели послушницы у стен, скрывших их сокровище...