ГЛАВА 18

«ДОМОЙ!»

В ОВИРе каждую субботу слышу один и тот же ответ: «Для вас ничего нет». Прошло уже более полугода, как я заполнил анкеты. Прихожу в ОВИР. Женщина, капитан службы МВД, говорит мне:

— Кажется, вам отказано. Начальника нет, а книга с документами у него. Мне очень неприятно огорчать вас, но ответ на ваше заявление неблагоприятный.

—Почему? Какие мотивы?

— Приходите в понедельник в Управление областной милиции, в комнату № 28, в десять часов утра.

Я был очень взволнован. И не верил, вопреки всему пережитому в этой стране.

В понедельник утром я в милиции, в комнате № 28. Мне объявляют об отказе в разрешении на выезд в Израиль. Без всяких объяснений. Отказано. Предлагают подписаться, что мне объявлено об этом, что мой иностранный паспорт недействителен и что я больше не буду возбуждать ходатайства о выезде в государство Израиль. Я заявил, что такой подписки я не дам. Могу подписать лишь, что мне объявлено об отказе, и только. В ближайшую же субботу я вновь подам заявление как гражданин Государства Израиль. Я не дал требуемой подписки. Паспорт мне не дали — он якобы у начальника. Через несколько дней я был вновь в ОВИРе с ходатайством о выезде в Израиль. Мне объявили, что новое заявление после отказа может быть подано лишь через шесть месяцев. Я стал требовать свой израильский пас-

 

порт. Мне его не дают. В течение получаса у нас идут резкие пререкания. Я требую свой паспорт, доказываю, что они «не имеют права его задерживать». Мне вернули мой израильский паспорт.

Прошел месяц, и я вновь пришел с требованием анкеты—заявления о визе в Израиль. И начальник «смилостивился». Я вновь подал прошение, и через три месяца вновь получил отказ. Без всякой мотивировки, без всяких оснований, — отказано. Я жаловался Председателю Президиума Верховного Совета Ворошилову, Хрущеву, Министру иностранных дел Громыко. В ответ получал от них, т. е. от их «личных секретарей», подтверждение получения моей жалобы — и все. Семья моя из Израиля годами писала тем же лицам, ко многим другим из стоящих во главе правительства и партии. Получая через 3—4 месяца отказы, я снова, и всякий раз с боем, подавал очередное заявление. И даже написал Хрущеву «сердитое» письмо о незаконном моем аресте и насильственном вывозе в СССР. И все это только за мое служение еврейскому народу, за мой сионизм. Я был уверен, что письма этими лицами и не читались, и не попадали им в руки. Но я писал, взывал, требовал. И... получал отказы, один за другим.

— Что у меня больше нет дел, как заниматься вашими заявлениями!? — гневно говорит начальник ОВИРа, возмущаясь моим упорством. — Вы не получите разрешения, бросьте это дело! — заявляет он категорически.

— Этого вы знать не можете, — ответил я ему. — Ведь вы говорите, что решает это Москва, а не вы здесь. Перешлите и это заявление в Москву. А там видно будет.

— Вас это не касается, — резко возразил мне начальник. — Москва, Алма-Ата или кто другой решает. Вам несколько раз отказано, визы вы не получите, и нечего подавать каждые два—три месяца. Неужели вам это еще неясно?!

 

Сидевшая за отдельным столиком женщина-капитан тихо сказала:

— У него там семья, и он хочет быть с ней и надеется, что ему разрешат...

На это начальник как бы в сторону, глядя в окно, сказал:

— Пусть семья его приедет из Израиля сюда. Им всем тут будет лучше. Дадут и средства на приезд семьи.

На эту реплику я ответил:

— Семья моя сюда не приедет. Я хочу ехать туда, в Израиль.

После еще нескольких минут пререканий начальник сказал:

— Приходите через две недели.

Слово Алма-Ата, произнесенное начальником, врезалось в мою память. Алма-Ата — столица Казахской ССР. Там правительство — премьер-министр, ряд министров. Все это, как мне было известно, марионеточное, бутафорское, не имеющее никакой силы, никакой власти. Но все же, решил я, надо послать и туда заявление. Я живу на территории Казахской ССР, обращусь к «своему» правительству. Это было в конце 1960 г. Я послал по почте заявление на имя Председателя Совета Министров Казахской ССР. Я, мол, проживаю в его владениях, «лицо без гражданства», еврейской национальности. Израиль — моя родина. Там живет моя семья — жена и дети. Прошу разрешить выехать в Израиль. Прошло дней пять и я получил от премьер-министра сообщение, что дело мое передано товарищу министра внутренних дел такому-то (чисто русская фамилия), с которым мне и надлежит связаться.

Премьер-министр, министры — казахи, а товарищи министров — русские, вот они и вершат делами. Прошло еще три дня и меня вызывают в главную милицию, МВД. Явился. Доложили обо мне по телефону все в ту

 

же комнату № 28. В комнату-ожидальню сошла женщина с палкой дел и обращается ко мне:

— Вы обращались в Алма-Ата?

— Да, обращался.

— Вам надо заполнить анкету, присланную из АМВД. И я тут же заполнил анкету в 20—25 вопросов. Вся сказка сначала... Вновь жду. Жду из Москвы, жду из Алма-Аты. Пишу жалобы во все инстанции. Министерство иностранных дел ответило мне, что этот вопрос вне его компетенции, мне надлежит обратиться в отдел милиции, МВД, куда они и переслали мое заявление. Пишу и туда. Но ответа нет. Идет 1961 год. Пятый год хлопочу. Уже третий год владею израильским паспортом. Уже истек срок его действия (двухлетний). Обращаюсь в посольство Государства Израиль о продлении срока. Продлили еще на год... 2 марта 1961 г., в день праздника Пурим, я вернулся домой из поликлиники. Домработница спрашивает, видел ли хозяев, которые уехали ко мне в поликлинику.

— Нет, не видел их. А в чем дело?

— Не знаю, какое-то письмо получили.

Я стал беспокоиться. Что за письмо? От кого? Для кого? Почему они срочно поехали за мной? Через час приехали хозяева. Обрадовались, увидя меня. Поздравляют, обнимают. Прибыло письмо для меня, приглашают явиться в ОВИР за визой, на выезд в государство Израиль. Читаю, перечитываю десятки раз. Не верится. Но ясно сказано: за получением визы на выезд в государство Израиль. Что за чудо! Поистине, чудо! Не нахожу себе места. Не верится, не могу верить. Не ошибка ли это? Не обман ли? Не провокация ли? «Виза в государство Израиль...» Нет, это что-то не так. Назавтра, в субботу, мчусь в ОВИР с письмом, которое крепко зажал в руке.

Я в ОВИРе.

— Что скажете? — спрашивает начальник. Рядом с ним за столом сидит какой-то полковник.

— Получил ваше извещение.

 

— Какое извещение? — спрашивает начальник. — Где оно?

Показываю извещение. Волнуюсь. Не понимаю, что это означает. Издевается? Или это своего рода пытка по-советски? Читает извещение, показывает полковнику.

— А кто вы думаете разрешил вам выезд в Израиль? — спрашивает начальник.

— Не знаю. Вы-то ведь знаете, кто разрешил, — говорю я.

— К кому в Москве вы обращались?

— Последнее мое обращение было к Никите Сергеевичу, — ответил я.

Улыбнулся начальник, переглянулся с полковником и сказал:

— Вам разрешен выезд в Государство Израиль. Вы должны представить документы, что у вас тут нет семьи, которую вы оставляете, и что у вас по службе все в порядке, нет задолженности, инструментов, «казенных» материалов.

Как в тумане, я вышел из ОВИРа. Тут же зашел на телеграф и дал семье в Израиль телеграмму: «Получил разрешение на выезд, оформляюсь». Трудно представить, что со мной творилось, что я переживал. Я в каком-то странном состоянии. Приподнятость, радость и чувство жуткой тревоги...

***

Через неделю я представил требуемые справки от управдома и нач. больницы.

— Через какую границу вы едете?

— Я лечу самолетом.

Наложили визу на израильский паспорт. Сообщил телеграфно домой: «Получил визу, днях выезжаю». Я не верю своему счастью. И в тревоге боюсь, всего боюсь. Как бы не отобрали визы (были и такие случаи...). Я хочу скорее сесть в самолет. В течение нескольких дней я закончил все мои дела, с трудом достал железнодорожный билет до Москвы, простился с друзьями. Еду в Москву.

 

Все время в тревоге. Боюсь за свое счастье. Ни с кем не разговариваю, не хочу, чтобы кто-либо знал о моем счастье, — как бы не вырвали его у меня. Я молчу о нем. Я его глубоко запрятал. Я боюсь вопросов соседей по купе: куда вы едете? Я вижу в этом вопросе какой-то умысел. Я слежу с тревогой за каждым пассажиром купе. Я лежу на нижней полке, притворяюсь спящим. На какой-то станции в купе вошел офицер службы МВД. Он вежливо поклонился.

— Вы далеко едете? — спросил он.

— В Москву, — ответил я.

Его вопрос беспокоит меня. Я иду в вагон-ресторан самым последним, когда там уже почти никого нет, чтобы ни с кем за одним столом не сидеть, не разговаривать: я боюсь за свое счастье, которое досталось мне после стольких лет страданий, лишений и тяжких испытаний.

***

На четвертый день я в Москве. Мои родные встречают меня на вокзале. Хотел было поселиться на эти несколько дней моего пребывания в Москве в какой-либо отдаленной гостинице, на окраине. Но сестра, родная сестра моя, резко запротестовала — я еду к ней, и только к ней. Она живет вместе с семьей сына. Я, признаться, не хотел подвергать их какой-либо опасности — ведь я все же тяжкий «преступник», сионист, да еще еду в Израиль...

Утром я отправился в посольство Государства Израиль. От квартиры сестры до посольства два квартала. (Посольство было мною оповещено, что я получил визу и в ближайшую неделю выезжаю). С каким волнением я подходил к дому, где помещается посольство. Сильно забилось сердце, закружилась голова, затуманилось все в глазах, когда я прочитал слова: «Посольство Государства Израиль» — .

Боже мой! Боже мой! Я дожил до того дня, до этого часа. И я прошептал: .

 

И в тот момент ко мне подбежал один из дежуривших у ворот посольства милиционеров (второй встал у дверей посольства):

— Вы куда?

— В посольство Государства Израиль. Я гражданин Государства Израиль, — ответил я.

И был удивлен, когда милиционер не потребовал документа, а вместо этого поклонился, взяв под козырек. Я позвонил и открывшей мне дверь девушке сказал: «».

— «Шалом», — ответила она, удивленно глядя на меня.

— Д-р К-н, — назвал я себя.

На ее лице появилась улыбка, и она повела меня в канцелярию, громко и радостно объявив на иврите: это Д-р К-н.

Сотрудники посольства стали крепко пожимать мне руки, приветствуя меня, мое «освобождение»... Они знали мою судьбу. Я часто получал из посольства письма, запросы о результатах моего ходатайства. И они были рады за меня, рады были видеть меня наконец-то едущим на Родину. Я бывал в нашем посольстве ежедневно. Мне так хорошо было там, так тепло на этом маленьком кусочке территории Израиля. Слышал речь на родном языке. С трепетным волнением смотрел на каждую надпись, на каждый плакат. А вон там в коридоре маленькие дети так живо говорят на родном иврите. Я подбегаю к ним, хватаю их ручки: шалом, шалом!

Я вышел из посольства. Иду и оглядываюсь — не следят ли за мной. Я умышленно не иду домой, к сестре. Иду другой дорогой, захожу в какую-то лавочку, стою у витрин, у тумб афишных. Заметаю следы. Я боюсь за родных, за себя. Скорей бы уехать из этого «царства»... Но мне надо еще кое-что оформить. Надо в банке обменять деньги на иностранную валюту, получить «положенную» сумму. Я волнуюсь, когда в банке рассматривают мой паспорт, мою визу, — а вдруг они заберут мой

 

паспорт. Я пришел домой, мне говорят, что кто-то звонил мне по телефону, своего имени не назвал. Я волнуюсь: кто звонил? Зачем он звонил? Что ему надо? Гнетущая тревожная атмосфера. Я еду в отель «Метрополь» за билетом на самолет.

— Куда?

— В Тель-Авив.

— Паспорт ваш.

Девушка рассматривает мой паспорт, мою визу. Я тревожно слежу за ее лицом, взглядом. Она уходит куда-то с моим паспортом. Я в тревоге. Почему мне не дают билета сразу? Куда она пошла с моим паспортом? Вернулась и кому-то звонит по телефону, направляет меня в другое место за билетом. Кому она звонила? Почему мне не продают билета? Не отнимают ли у меня мой паспорт? Иду в Интурист, куда меня направили. Нервничаю, мне все кажется, что есть распоряжение относительно меня, у меня заберут визу... Девушка в Интуристе смотрит мой паспорт, визу и назначает прийти после трех часов дня.

Я хожу вокруг Метрополя, Интуриста часа два. А мозг, душу точит тревожная мысль. Ровно в 3 часа я в Интуристе. Прошу билет в Тель-Авив. Жду «приговора». Мне стало легче, когда девушка, посмотрев мой паспорт, визу, называет сумму стоимости билета. Но... требует австрийской визы, раз я еду через Вену.

Я спешу в израильское посольство и вместе с секретарем еду в австрийское посольство, где мне немедленно дают транзитную визу. И я вновь в Интуристе. Плачу за билет, получаю квитанцию, а билет получу лишь послезавтра, в пятницу. И опять тревога — почему лишь в пятницу? Но в пятницу я получил билет, и рано утром в субботу вылетел из Москвы на австрийском самолете. Остановка в Варшаве, и в 12.30 дня я в Вене. И только тут я легко, свободно вздохнул.

Меня встретили на вокзале. Мне приготовили комнату в отеле. Меня навещают один за другим работники

 

израильского посольства, Сохнута. Мне показывают Вену. Посетил могилу Герцля, где я ежегодно бывал в студенческие годы, начиная с 1904 — года смерти великого пророка еврейского Возрождения. Могила теперь на Родине, на , в Иерушалаиме. В Вене лишь камень, лишь камень, говорящий об этом.

В воскресенье, 26 марта, в 3 часа дня, я вылетел на самолете «Эл-Ал» домой, в Израиль. Я как зачарованный. В самолете 70—75 человек, из них 50 иммигрантов из Румынии и 20 с лишним туристов. Я сижу у окна, рядом со мной иммигрант из Румынии, по профессии столяр, рассказывает мне на идиш свою судьбу, делится своей радостью: едет домой, к себе, в Эрец Исраэль. Я смотрю в окно, жду, хочу скорее увидеть наше небо, израильское. Мы летим над Югославией. Что творилось со мною, как все радовались, когда по радио сообщили, что летим в небе Израиля. Я не могу сдержать волнения. Сердце вырывается из груди. Слезы текут из глаз. Светло, светло. Огни Тель-Авива.