ЗАВОД

 

После профшколы, будучи уже 17-летним, я твердо заявил матери, как взрослый человек: с институтом повременим, хочу на производство, поработаю, а там будет видно.

Вероятно, здорово уперся, так как мама уступила. Нашлись связи в виде главного инженера авиаремонтного завода «Ремвоздух», и с июня меня приняли учеником слесаря. В 1925 году еще было немыслимо попасть на производство, даже учеником, без блата или взятки, и не через биржу труда: ведь еще существовала безработица.

На заводе мне не повезло. Этот главный инженер был очень там нелюбим. Как я вскоре понял, и специалист он был не из лучших.

Все знали, что я «его» человек, и к настоящей работе меня попросту не допускали. Никто ничему не учил, а так - «принеси», «сбегай» и т.п. Когда главный уезжал в командировку, меня туг же сокращали, возвращался - восстанавливали...

А обстановка на предприятиях в те годы очень отличалась от теперешней. ИТР были в полном загоне, если кто из них был неугоден - рабочие могли запросто выжить с завода, а то и на тачке вывезти; такой случай был с нормировщиком на этом Ремвоздухе. От начальства ожидалось панибратство и заискивание перед массой; так держал себя и мой главный инженер.

Хоть дома и велась на меня осада всеми средствами, я все же терпел на заводе. Да и зарплата около 300 рублей была в 1925 году значительной.

Надеялся на изменения к лучшему. Так прошел сентябрь.

Состоялся прием в КПИ, и начались занятия, когда я, наконец, сдался. Поразительно, каким дураком может быть человек в 17 лет!

Были нажаты все рычаги, и до сих пор мне стыдно вспоминать, что подверг маму необходимости предпринять такие, не свойственные ей, шаги. В результате в ноябре я был зачислен на 1-й курс механического факультета Киевского Политехнического Института. Пришлось поднатужиться, чтобы нагнать утраченные полтора месяца, что оказалось не так-то просто. Но кое-как я с этим справился, и с января учился уже нормально.