- 100 -

ЗА МНОЙ ПРИШЛИ

 

Кажется, был это конец мая, а может, начало июня 1929 года, поздняя, сочная киевская весна. Явились за мной поздно ночью. Двое их было, молодые ребята.

Ребята эти (кстати, без всяких знаков различия, хоть и в форме) предъявили мне ордер на обыск - но не на арест, точно помню. Как оказалось, арест был делом решенным, почему же этого не было в ордере? Кто-то мне потом объяснил: такие ордера выдавали всем, чтобы уменьшить риск эксцессов. Вот и я поверил, что обыщут - и уйдут. Впрочем, я и после того еще долго верил всему, что мне там говорили.

На вопрос, нет ли у меня чего-либо антисоветского, я, подумав, сказал, что да, вроде когда-то принес троцкистскую листовку из театра. В те годы в общественных местах то и дело разбрасывались листовки самых разных подпольных оппозиционных групп. Это признание было первой, но далеко не последней моей глупостью после ареста, мало того, что мне тогда непрерывно долдонили о листовке на допросах, как о доказательстве моих антисоветских настроений, но вспомнили о ней при втором аресте, в 1940 году.

Оперативники быстро и небрежно осмотрели мою комнату; правда, в моей спартанской обстановке и смотреть-то мало чего было. Сунулись было в комнату матери, обнаружили большую пачку писем отца. Мать указала даты писем - все начала века - и попросила их не трогать. И что же - ребята не стали настаивать.

Ни листовки при обыске не нашли, ни чего-нибудь другого предосудительного, сказали, что все в порядке, но - простая формальность - «придется пройти» с ними, «завтра вернетесь домой, а верней, сегодня»: дело шло к утру.

Я утешал мать - она все понимала - говорят же люди, что скоро приду. Отказался взять мыло и зубную щетку. И пошли мы через пустой по ночному времени Киев, вдыхая теплый весенний воздух. Минут 40 ходьбы было до киевского ГПУ на Екатерининской улице.