ПРОДОЛЖАЮ СИДЕТЬ

Лето и осень 1943 года Курбатов меня не вызывал. Но в начале зимы вдруг предложил заново подписать протоколы моих допросов. У меня не было причин отказываться, так как в моих показаниях не было ни признаний, ни оговоров кого-либо, ни опасных промашек - и я подписал. Понятно было, что дело возвращено из ОСО, видимо, уж очень топорно было оно сляпано, и оперотделу -пришлось его причесывать. Это потом подтвердилось.

Подошла зима 1943-44 года. Был я уже старожилом в камере, всех пересидел. Стал старостой, и меня слушались. С общего согласия пресек я разговоры о "еде: опасное занятие для психики голодного человека. Упорядочил уборку, завел регламент на игры. Мелочи эти непропорционально разрастаются в этих зажатых условиях, и управлять ими очень важно. Вот так мы и жили.

Однажды открывается дверь, и в камеру заводят Сучкова, но пробыл он у нас недолго - неделю или две.

Наступил февраль 1944 года. Я был уже почти полным доходягой. Физически все больше деградировал и хорошо понимал, что надолго меня не хватит. И как-то не особенно горевал по этому поводу. Перспектива смерти не беспокоила. С психикой было неладно, и в этом я хорошо отдавал себе отчет. Воли к жизни не было совершенно, в голове было только одно: яркие картины великолепной еды. Голос у меня стал слабым и пискливым.

И вот вызывают меня в контору изолятора. Сидят там Курбатов - и Сучков. От Курбатова узнаю, что мне предстоит «техническая работа по специальности».

События немедленно завертелись. Сразу же помещают нас с Сучковым в отдельную камеру, тащат стол, чертежную доску.

Рассказывает мне Сучков: подготовил он техническое предложение, очень заинтересовавшее лагерную администрацию. Вызвали его к главному инженеру лагеря, где он доложил свою идею. Поручили ему разработать проект, он принял это задание, но заявил, что может выполнить его только совместно со мной. Были даны указания Курбатову (за которым мы оба числились) создать нам условия для работы. Сучков при этом не упустил выговорить усиленное питание.

Затем он рассказал о своей идее. Она была столь же проста, сколь и нелепа технически, но блестяще рассчитана Сучковым на уровень и амбиции лагерного руководства. Состояла она вот в чем: при переработке лесоматериала на лесных складах («биржах») часть хлыстов раскряжевывается на отрезки от 1 до 2 метров - для шпал, рудничных стоек, дров. Производится это очень просто на балансирных циркулярных пилах. Работает 2-3 человека, производительность большая, и эта операция никогда не бывает узким местом. А Сучков предложил создать для этой цели машину с автоматической подачей хлыстов и уборкой отрезков по конвейерам с несколькими балансирными пилами, одновременно и автоматически разделывающими хлыст. Хлыстом, кстати, называется поваленное и очищенное от сучков дерево.

Машина эта получалась величиной с деревенскую избу, и - будь построена - оказалась бы никому не нужной нелепицей. Но имела бы эффектный вид, этакое ревущее чудовище. Идея эта произвела на лагерное начальство большое впечатление, ведь с такой машиной можно, пожалуй, и прославиться. Сучков здесь безошибочно попал в точку.