- 231 -

МОИ ТОВАРИЩИ ПО ССЫЛКЕ

 

Во многом были это для меня новые люди. Например, западные украинцы. Большинство - из Ровенщины, многие - с Гуцулыцины. В 1951 году там еще шла полным ходом чистка после бендеровщины, построенная на возмутительных провокациях против селян, а также, увы, на взаимных доносах. Народ этот оказался замкнутый. Восточных украинцев, в том числе первое время и меня, они своими соплеменниками не признавали. В массе своей были довольно отсталы, попадалось порядочно неграмотных. Отличались они большой работоспособностью, пьющих среди них я не видел. В большинстве - религиозны. Слышал я, что после 1956 года, когда ссыльных распустили, все они поголовно отправились домой. А из восточных украинцев многие остались в Сибири - по своей воле - на постоянное житье.

 

- 232 -

Когда наступили теплые дни, по вечерам народ выходил погулять по единственной улице нашего поселочка. Ветерок с озера отгонял гнуса, пахло хвоей. Вокруг была слышна разноязычная речь. К тому времени поприходили посылки, и прибалтийские женщины являлись на вечерний променад хорошо - по-европейски - одетыми.

Я дружил в основном с москвичами и прибалтийцами. Приятельские отношения были у меня, например, со Стегманисом, латышом, лет под 50. Был он дипломатом и много лет работал в посольстве Латвии в гитлеровской Германии. Интересно рассказывал о знакомстве с Риббентропом, о впечатлениях от выступлений Гитлера, на которых не раз бывал.

В Абане, куда я много раз ездил по разным делам, познакомился я как-то с Яаном Кроссом, известным в дальнейшем эстонским поэтом и писателем. А в Озерном жила его будущая жена Хельга Росс, учительница из Таллина, моя приятельница. Вместе с другой молодой эстонкой, Эви Кангер, они купили маленький сарай, приспособили его под жилье, из дому им прислали ковры, занавески, посуду, и получилось уютное жилище. По определенным дням туда можно было являться вечером в гости на чашку чая с отличным домашним печеньем. Большим утешением была эта возможность на час-другой отключиться от ссыльной жизни. Когда я уже перебрался из Озерного в другое место, я был приглашен к Хельге и Эви на Новый год, явился нагруженный бутылками отличных марочных вин, которые щедро завозились к нам в тайгу, и провел незабываемый вечер возле украшенной елки, за столом, где для каждого гостя был приготовлен маленький подарок и тексты лютеранских рождественских гимнов на языке, который этот гость знал...

Кроме меня и Стегманиса, бывал у Хельги и Эви старый, полусумасшедший барон Мюллер, прибалтийский немец, и русская немка фон Поггенполь, преподавательница языка в прошлом, а в Озерном - уборщица в наших бараках. В лагерях она провела, кажется, лет 15. Мало что осталось в ней от дворянства, страшная была ругательница, слышно бывало на весь поселок, когда она на своем русско-немецком языке поносила мужчин за то, что опять натаскали грязи в жилье. Между прочим, ее сыну каким-то образом

 

- 233 -

удалось уехать в Германию, она ничего о нем не знала. Мы с ней очень подружились. Когда у меня бывали продукты, она мне готовила очень вкусную еду, но есть со мной всегда отказывалась, и надо было всякий раз преодолевать ее отчаянную щепетильность. Все же постепенно удалось немного подкормить старуху. Когда я уехал из Озерного, то какое-то время получал от нее письма на изысканном немецком, написанные готическим шрифтом, потом потерял ее из виду.

Летом было у меня событие - встреча с Ласло Куновичем. Наш с ним лагерный срок окончился в один день. Кунович был прислан из Воркуты сюда же, в Абанский район, и оказался в Почетском леспромхозе, в 18 километрах от Озерного. Я услышал о нем, дал ему знать, и однажды он явился ко мне в гости, да еще и со скрипкой под мышкой. Нам было о чем поговорить, ведь это был самый близкий мне по Вятлагу человек.