- 105 -

XXIV

Конец срока. Амнистия. Реабилитация

 

Наконец, пришло освобождение. Его ожидание оставило в психике стойкий след. До последнего времени - а прошло уже почти полвека — мне иногда снится, что я никак не могу уехать из Печоры: то некому оформить мои документы, то не могу найти свои вещи, то никак не могу добраться до станции, то почему-то нет поезда или билетов на него — вариантов много. (А когда сидел в лагере, снилось, что я в Москве, но не могу попасть домой: или нет нужного трамвая, или попадаю не в те улицы, или нет самого дома. Как мне говорили другие заключенные, подобные сны преследовали и их.)

При освобождении заключенным выдавалась справка, в которой указывалось место, куда он должен следовать на жительство и где должен получить паспорт. Это место он мог выбрать сам, но оно должно было находиться не ближе чем в 101 километре от Москвы и столиц республик, от приграничных и приморских городов и крупных центров. Такое место зэ-ка обычно выбирают заблаговременно.

Я стал расспрашивать знакомых заключенных, нет ли у кого родни на подходящем для меня расстоянии от Москвы. На ЦЭС работал

 

- 106 -

один молодой, сильно придурковатый кочегар. Оказалось, что он из села Кузьминское, в двадцати километрах от Калинина (Твери). Калинин — в ста шестидесяти семи километрах от Москвы. Брат кочегара работал там на заводе искусственного волокна, чуть ли не директором. Я подумал, что он мог бы помочь мне устроиться. И я выбрал Калинин.

В главе IVя уже упомянул, что, освободившись, я не поехал в Кузьминское сразу, а провел нелегально несколько дней в Москве в семье Светланы. За это время я узнал от «дяди Сережи» — Сергея Николаевича Ржевкина, что в Калинине живет сестра его жены Веры Иосифовны - Ольга Иосифовна Одинцова. По рекомендации Ржевкиных я поехал к ней, и ее семья приютила меня на время поисков работы. Я получил паспорт и отправился в Кузьминское.

Здесь, справляясь у встречных, я удивился неприязни, возникавшей, когда я называл нужную мне фамилию. Оказалось, что мой кочегар был осужден за участие в убийстве. В избе, куда я пришел, была только бабушка с годовалым внуком, сыном упомянутого брата. А сам он жил в Калинине у жены, и был не директором, а чернорабочим. Бабушка сидела на лавке и чистила картошку. Ребятенок, ползая по лавке, обкакался. Бабка спокойно сошмякнула все на пол открытой ладонью, обтерла ее об юбку и той же рукой продолжила свое дело.

Тут я решил, что надо поискать другое пристанище. И в тот же день его нашел. Это была чистая изба двух старых колхозников — конюха и кучера Петра Кузьмича Рощина и его жены Марфы Егоровны. Марфа Егоровна была совсем неграмотной, а Петр Кузьмич мог писать простые слова, вести счет расходов и расписаться. Это были люди редкой душевной чистоты и удивительной внутренней деликатности. Они отнеслись ко мне как к сыну. Я прописался у них, но жил наездами.

Марфа Егоровна в молодости была, вероятно, очень красивой. Высокая, статная, с плавной походкой, с добрыми, выразительными глазами. Доброта была ко всем. Петуха звала «петенька», а корову -не по имени, а ласково — «коровушка».

Петр Кузьмич до революции, несмотря на малограмотность, подрабатывал у знаменитых владельцев гастрономических магазинов братьев Елисеевых - закупал и доставлял яблоки. Он заблаговременно уславливался с крестьянами орловских или курских деревень о закупке.

Фирма Елисеевых давала ему крупные суммы наличными. Рощин перед сбором урожая нанимал плотников, они закупали на лесопил-

 

- 107 -

ках доски, привозили к садам, тут их строгали и делали из них ящики. Садоводы употребляли стружку как упаковочный материал, и яблоки в ящиках - прямо с дерева - те же мужички везли на станцию. Там их уже ждал заказанный Петром Кузьмичем вагон, и яблоки ехали в Москву. У Елисеева никогда не сомневались в правильности возвращаемого Рощиным остатка денег, и такие подряды он получал не один раз.

Остановившись в Калинине у Одинцовых, я стал искать работу. На лесокомбинате я немного подучился и мог бы работать не только физиком или химиком, но и электриком широкого профиля -от линейного монтера до электромеханика-ремонтника и обмотчика электрических машин, а также механиком-монтажником и слесарем.

Я обошел более двадцати предприятий, был в педагогическом институте, на текстильном и полиграфическом комбинатах, на заводах (искусственного волокна и других), на автобазах, в музеях и театре. Но везде, узнав, что я сидел, меня либо просили зайти завтра и тогда отказывали под благовидным предлогом, либо, где люди были попроще, отказывали сразу.

Я махнул на Калинин рукой и поселился нелегально в Москве в семье Светланы. Светлана стала подыскивать мне работу по переводам для разных организаций или журналов, но это, конечно, был заработок нерегулярный.

Сергей Николаевич Ржевкин подарил мне довольно крупную сумму денег и порекомендовал обратиться в реферативный журнал «Физика»: формально находясь в Кузьминском, я мог бы стать нештатным референтом по разделу атомного ядра и космических лучей. Но и тут не понравилась моя биография — даже для внештатной работы! Тогда Сергей Николаевич стал брать рефераты в разделе акустики на свое имя. Я их выполнял, он редактировал и подписывал, а деньги отдавал мне. Так прошел почти год.

Тут можно остановиться на бытовых деталях моего нелегального житья в Москве.

Во-первых, следовало опасаться жильцов в подъезде. Появление нового человека могло вызвать подозрение, а любителей проявить бдительность у нас всегда достаточно.

Во-вторых, меня могла подвести рассеянность при переходе улиц. Если за неправильный переход не замеченный мною милиционер меня остановит, я должен буду показать ему паспорт. В Москве это тогда было строго, а каждый гражданин обязан был иметь паспорт всегда при себе. Но в моем паспорте в графе «основание для выдачи паспорта» стояло: «статья 39 Положения о паспортах». А эта статья

 

- 108 -

предусматривала «выдачу паспорта лицам, освобожденным из мест заключения». И каждый милиционер знал, что люди с этой статьей подлежат немедленному выдворению из Москвы.

Поэтому я никогда не носил паспорт с собой, но всегда имел в руках пустую продуктовую сетку — «авоську» и деньги. На требование милиционера я мог ответить:

- Какой паспорт! Я же тут живу — пришел друг, вот я бегу за пол- литром и закуской. Меня дома ждут!

Но однажды нам случилось потревожиться. Вечером я сидел за работой в одной из двух комнат нашей квартиры. В дверь позвонили. Светлана открыла. Стоял милиционер.

- У меня к вам вопрос.

Светлана провела его в другую комнату.

- Кто живет у вас без прописки?

Я приготовился неслышно выскользнуть из квартиры. Светлана ответила:

- Никто.

- А как же, вот такая-то (он назвал фамилию), ваша домработница.

У нас обоих отлегло от сердца. Светлана, действительно, взяла эту девушку пару дней назад.

- Я взяла ее только что и еще не успела прописать.

- И не прописывайте, и не берите. Она из плохой компании, мы ее знаем. А вам придется заплатить штраф за ее проживание у вас без прописки.

- Я заплачу. Спасибо, что вы меня предупредили.

Получив деньги, милиционер выдал квитанцию и ушел.

Такое существование длилось около года. И вдруг я неожиданно попал под амнистию.

В 1955 году Советский Союз устанавливал отношения с Западной Германией и был вынужден вернуть ей всех еще находившихся у нас военнопленных и интернированных гражданских лиц. А большинство из них, как я уже говорил, было нелепым образом осуждено по статье 58-1-а (измена родине гражданским лицом) уголовного кодекса РСФСР. Чтобы их выпустить, надо было объявить амнистию по этой статье. Но тогда логика требовала амнистировать и статью 58-1-6 (по которой был осужден и я) - того же содержания, но относящуюся к военным.

И я получил «чистый» паспорт. В нем вместо «39-й статьи» указывалось: основание - паспорт номер такой-то, как обычно при обмене паспортов. Моя довоенная комната была незаконно занята. Добиваться ее возврата репрессированному было бесперспективно. Я пропи-

 

- 109 -

сался у Светланы. Но Марфу Егоровну и Петра Кузьмича я продолжал навещать до их кончины.

Здесь можно упомянуть одну деталь. Я иногда привозил Рощиным... яйца! Яйца в деревню - зачем? Но при постоянной советской нехватке всех товаров сельские государственные магазины продавали дефицитные вещи только при условии сдачи покупателем сельскохозяйственной продукции: мяса, яиц, меда и т. д. И притом в количествах, не всегда имеющихся в приусадебном хозяйстве. Вот и ездили сельчане в Москву за яйцами, чтобы купить ведро, пальто или валенки.

С «чистым» паспортом я стал искать работу в Москве. Но — повторилась калининская история. На вопрос отдела кадров «А где вы работали после войны?» я отвечал: «В лагере». Официальная амнистия не снизила брезгливого нерасположения ко мне не только официальных лиц, но и простых граждан. И я снова обошел по объявлениям не меньше двух десятков мест. Отказали мне не только в институтах, редакциях и на промышленных предприятиях, но даже в зоопарке, где требовался электрик.

И вдруг один день принес мне сразу две неожиданности. Обществу по распространению политических и научных знаний при ЦК КПСС я оказался приемлемым в качестве грамотного представителя в переговорах с лекторами, издательствами и клиентами. Мне дали анкету.

Но в этот же день я поехал на Бауманский рынок. Проходя по Бакунинской улице мимо завода «Физприбор», я прочел у проходной объявление: «Требуется инженер-физик». И я зашел в отдел кадров - тут же в комнатенке у проходной. Начал я сразу о лагере и об амнистии. Вежливая и внимательная женщина сказала:

- Мне это не важно. Меня интересует ваше образование и что вы можете делать.

Я рассказал.

- Пойдемте к главному инженеру.

- Но ему может не понравиться моя биография.

- Это не ваша забота, а моя. Я подбираю не биографии, а специалистов.

Я тут же написал заявление на должность инженера заводского СКБ (специального конструкторского бюро), которое возглавлял сам главный инженер.

На следующий день я вышел на работу в СКБ завода. Там я проработал два года с интересом и удовольствием, рядом с хорошими, доброжелательными и знающими свое дело людьми, в дружной конструкторской группе Евгения Андреевича Ларикова, с инженерами

 

- 110 -

Клавдией Антоновной Филатовой, Ниной Сергеевной Гагинской и Петром Ивановичем Ярыгиным. И за это моя благодарность всему тогдашнему СКБ, начальнику отдела кадров Елене Антоновне Ша-майда и главному инженеру Борису Андреевичу Гуменюку.

А анкету в Общество по распространению я вернул - с извинением - незаполненной.

Полоса приключений кончилась. Началась регулярная жизнь.