ПОСЛЕДНИЙ ЭТАП
Это случилось уже в тысяча девятьсот сорок втором году. Это было в Кавказских горах под Нальчиком, где находился громаднейший концлагерь НКВД. И были в нем заключены тысячи рабочих, крестьян, интеллигенции. Они строили военную дорогу через высокие утесы и глубокие пропасти, а в руслах рек промывали золотоносный песок. Каторжный труд выматывал и изнурял голодных и деморализованных людей до последней степени... Но то были уже не люди, а живые трупы, обмотанные черными тряпками, тяжелой нуждой и безнадёжностью... И вывозили их каждое утро за зону и, как какую-то падаль, сбрасывали в яму и присыпали известью... А живых, которые не успели погибнуть, палачи гнали на работу и, подталкивая прикладами и штыками, кричали на них:
— А ну, контра, давай выходи!
— Это тебе не у тещи на блинах, а на строительстве НКВД!
— Дорога и золотой песок!
— Сталинская перековка и высокие проценты выработки!
— Давай-давай!
А которые не могли уже «давать» и измученные падали на работе, тех пристреливали по дороге в лагерь или же привозили в Санчасть, откуда их на следующее утро выбрасывали в «братскую» яму...
Это была каторжная работа имени Сталина. А с запада надвигался фронт и неутешительные вести для большевиков... На плакатах и по радио, в приказах начальства и прорабов — везде только и были слышны неумолимые и жестокие требования:
— Дорога и золотой песок!
— Золотой песок и дорога!
— Давай-давай!
Для начальства НКВД — награды и ордена, а для заключенных мучеников — страдания и смерть от пули энкаведиста или же от истощения на грязных нарах в бараке.
Когда же фронт перевалил через Кубань, и в горах загудела немецкая канонада, а на горизонтах Нальчика загорелись величественные и грозные пожарища, НКВД засуетилось и в спешном порядке начало расстреливать несчастных. Почти две тысячи было уничтожено в течение последнего месяца. А потом на лагерь обрушилась страшная весть, что Сталин приказал уничтожить всех заключенных, концлагерь сжечь, а энкаведистам отступать в Грузию. И сразу в лагере потухло электричество, не стало воды, перестали готовить пищу, запретили хождение по лагерю. А еще через два дня разнесся слух, что концлагерь оцеплен войсками НКВД и на следующую ночь начнется расправа. Смерть раскрыла свои крылья, повисла над лагерем и страшной тишиной стала пытать мучеников...
— Смерть!
Верующие в темных углах бараков стояли на коленях и изливали из своих измученных сердец последние молитвы.
И случилось чудо! И заговорили громы вокруг Нальчика, и вспыхнули грозными молниями над самым городом и концлагерем, и спустились из-за туч немецкие парашютисты, и принесли мученикам ответ на их мо-
литвы... И был окружен отряд НКВД, и взяли его в плен, и освободили мучеников. А на утро следующего дня был суд над палачами.
Вывели заключенных из лагеря, выстроили их под горой, а потом вывели к ним из лесу связанных семьсот энкаведистов, поставили перед ними, и переводчик скомандовал:
— Смирно!
И сразу наступила жуткая тишина... Полуденное солнце вышло из-за гор и заиграло на листьях деревьев и на черных лицах людей... Природа тоже молчала и казалось, что и она сегодня будет свидетельствовать против красных людоедов, для которых настал последний суд.
Прошли секунды, может быть, минута... Тишина стала еще более напряженной. Казалось, что вот-вот она взорвется страшным громом и сметет с лица земли все человеческие злодеяния, все невыплаканные муки и скорби людей... Но подошел немецкий танк и из него вышел полковник. Он подошел вплотную к заключенным и громко спросил:
— Вы знаете этих людей?
— Знаем! — выкрикнула человеческая масса.
— Это ваши палачи?
— На-а-а-а-а-ши-и-и-и! — еще громче и отчаяннее крикнули мученики и сразу же затихли.
— Переводчик, скажите несчастным, чтобы они — несколько человек вышли вперед и от имени всех вынесли свой приговор.
Вышел старенький священник, перекрестился на небо, набожно и приветливо взглянул на полковника, потом на своих вчерашних палачей, затем поднял кверху свои худые, словно две тонкие палки, руки и последним голосом выкрикнул заключенным:
— Христос Воскресе!
— Христос Воскресе!
— Христос Воскресе!
Последний выкрик зацепился за рыдания и оборвался в горле старика.
Он побледнел, зашатался и упал на землю... То не море стонало и билось о каменные утесы берега... То не буря ревела в ущельях и пропастях Кавказских гор... То тысячи мучеников ответили своему соузнику-брату:
— Воистину Воскресе!
— Воистину Воскресе!
— Воистину Воскресе!
— Вас ист дас?
— Это их пасхальное приветствие!..
Кто-то громко рыдал и проклинал палачей... Другие счастливо всхлипывали и в радости обнимались друг с другом... Казалось, что море ревело, стонало и билось в сердцах освобожденных узников...
— Смирно!
— Смерть им! — еще выкрикнул кто-то сзади и сам свалился без памяти на землю...
— Начальство посадить на кол, а остальных — расстрелять!
...Знал ли этот полковник о том, что и на его далекой родине существовали подобные же концлагеря, в которых также мучили людей да еще пропускали их через газовые камеры, — неизвестно, но он коротко скомандовал:
— Автоматчики! Выполните приговор!
...Расходились бывшие заключенные с этого проклятого места, получив на пять дней питание. Приветствовали друг друга пасхальным приветствием:
— Христос Воскресе!
— Воистину Воскресе!
— Вы куда направляетесь?
— К семье на Украину... А вы?
— А я — в Орел.
— Ну, до свидания!
— До свидания!