ДОМ, ГДЕ ПРОШЛО ДЕТСТВО

Утро. Часы показывают десять. Уже проехали больше половины расстояния до Нарвы. Вот и станция Кохтла-Ярве. Йоханнес рассказывает об этом промышленном городе, который окружают терриконы. В послевоенные годы в городе появилось огромное число русских, когда сюда завозили рабочую силу из разных концов Советского Союза. Говорят, что мафия держит здесь в своих руках деловую жизнь и торговлю. В Кохтла-Ярве есть церковные общины — эстонская и русская, которые собираются на свои молебны в одной молельне и живут в полном согласии.

В Эстонии ходят разные разговоры о русских. Многие видят в них представителей прежней тирании. Йоханнес же считает, что всякие национальные распри надо прекратить и при этом усвоить, что родившиеся и живущие в Эстонии русские — это тоже эстонцы. Здесь их родина, на которую у них есть одинаковые права независимо от языка и национальности.

Йоханнес показывает на высокий красный многоэтажный дом справа от железной дороги, стоящий посреди открытого пространства. Мы находимся в Йыхвит. В этом доме на пятом этаже жил в последние годы своей жизни старший брат Йоханнеса — Пиетари, скончавшийся в 1987 году, когда ему было восемьдесят два года.

— Нас было двое братьев. Пиетари был на восемь лет меня старше. Похоронили его вон там, — и Йоханнес показывает вдаль. Своему брату он отдал последнюю дань, произнеся благословение на его могиле. Йоханнес верит, что брат уже в последние минуты жизни встретил свое блаженство.

Ольга, вдова брата, умерла в 1991 году.

Пиетари тоже выпала тяжкая доля. Его отправили на фронт, но затем отозвали как «ненадежного финна». Ему пришлось побывать и в уральских лагерях.

Говоря о брате, Йоханнес возвращается к одному эпизоду своей жизни 1960 года. Тогда время было советское. Йоханнесу захотелось посмотреть дом в деревне Вяяряоя (Криворучье. — Прим. перев.), в котором он жил в детские годы, и найти могилу своих родителей.

 

В тот летний день братья отправились к местам своего детства. Они хотели посмотреть, что осталось от их дома и как там теперь все выглядит. С ними поехали также Лиина, жена Йоханнеса, и Ольга, жена Пиетари.

Деревня Вяяряоя находилась на берегу Финского залива, примерно в ста километрах от Ленинграда. В тех местах была двадцатипятикилометровая погранзона, куда въезд без соответствующих документов был запрещен.

Поскольку пограничников не было видно, наши паломники решили рискнуть и въехали на территорию погранзоны. Но вот и пограничники. Путники объяснили, что они хотели бы посетить место, где был их дом, и побывать на кладбище, на могилах своих родителей. Пограничник махнул рукой, и они поехали дальше.

— Когда мы уже подъезжали к Вяяряоя, я увидел, что здесь произошли большие изменения.

Никакой деревни там уже не было, — ни домов, ни других построек, вообще ничего. Местность выглядела совершенно пустынной. Поскольку жители были арестованы и отправлены в дальние лагеря, государство заполучило их дома и земли. А то, что еще оставалось от русских, или не пострадало во время боев, разграбили, сожгли и уничтожили немцы. Обитатели этой некогда цветущей деревни либо сгинули в лагерях или, потеряв здоровье, доживали свой век, разбросанные в разных концах страны. Йоханнес вспоминает, что в Нарве живет одна женщина из их деревни, чуть моложе его.

Я и до этого знал, что нашего родного дома уже нет. Пиетари, который как самый старший из детей унаследовал хозяйство, лодку и сети, жил там со своей семьей и после того, как я после смерти родителей вынужден был отправиться куда глаза глядят, чтобы зарабатывать на хлеб. Но брату тоже пришлось оставить дом, продав его государству, причем довольно дешево, и уехать из пограничной зоны. Так было со многими, особенно с теми, кто был финского происхождения.

Я уже много раз убеждался, что не следует отдавать свое сердце маммоне. Лучше собирать ценности, которые не будут испорчены ни молью, ни ржавчиной.

В ту поездку мы нашли фундамент нашего дома, а по нему я определил, где была кухня, где комната и даже место, где стояла кровать. Возле нее мама обычно вставала на молитву, поставив также и меня на колени. После дня тяжелой работы мама часто молилась до изнеможения. Помню, как один раз Пиетари помог ей подняться с пола, — так она устала, а может, даже и была больна. И вот мы — я, Лиина, Пиетари и Ольга — стояли на том месте, где она молилась. Оно для нас было святым. Я снял туфли, и мы постояли молча. Пие-

 

тари не мог сдержать слезы и заплакал: для всех нас это место было средоточием дорогих нашему сердцу воспоминаний.

Поклонившись дому, мы пошли к кладбищу. Стоял летний день, было тепло и солнечно. Кладбище было неухоженным, повсюду видны были следы войны, многие могильные холмики сравняло с землей. Старые надгробия и кресты можно было видеть тут и там в траве, под сенью деревьев. Под каждым — трагическая судьба. Вокруг кладбища сохранилась каменная ограда.

Я узнал место, где мои родители нашли свое последнее пристанище. Вот они, эти два креста. На могиле отца крест был повален, но крест матери продолжал стоять. Можно было прочесть имена и года рождения и смерти: «Адам Тоги 1879 —1922» и «Мария Тоги 1881 — 1926». Первым скончался отец, через четыре года — мать. В тринадцать лет я остался без родителей.

Мы стояли молча. Перед нами — земля, где жили и в которой теперь лежат мои родители. Опустевшие места, где прошло детство. Для нас они так и остались святыми.