НА СТРОИТЕЛЬСТВО БУМАЖНОГО КОМБИНАТА

— Матти и я пробыли во временном лагере пять дней. После этого нам предстояло отправиться на берега реки Камы, где строили бумажный комбинат. До будущего объекта было около тридцати километров, и всех нас, кого определили на эту стройку, собрали вместе и опять повезли в товарняке. Набралось нас сто двадцать человек, до места доехали быстро. У нас уже имелся за плечами опыт путешествия в холодных вагонах, но никогда не изгладится из памяти то, как мы целый месяц в холодных вагонах днем и ночью ехали из Ленинграда на Урал.

Строящийся бумажный комбинат располагался недалеко от реки Камы, территория его была довольно обширная. Когда нас доставили на место, мы сразу обратили внимание, что условия жизни здесь более сносные по сравнению с теми, которые нам уже довелось узнать. Обращение зависит не от того, где находишься, а от того, какие тебя окружают люди. За время своего заключения мне доводилось встречать много хороших и добрых людей как среди персонала в тюрьмах или в лагере, так и среди самих узников. Граница добра и зла не обязательно должна совпадать с тюремными стенами, поскольку отношение к людям диктуется сердцем.

Комбинат этот начали строить за полгода до нашего прибытия, мы уже приехали продолжать строительные работы. Бумагу же для нужд государства начали выпускать позднее. На комбинате были большие заводские цеха и бумажные машины. При нас его расширяли, строили дополнительные производственные помещения, устанавливали фундаменты для них, рыли траншеи для коммуникаций. Для осуществления этих работ требовалось большое количество различных специалистов.

Условия содержания здесь были лучше, чем во временном лагере. На территории предприятия имелись дома, в которых были относительно чистые и теплые комнаты, окна были целы. В комнатах стояли двухъярусные нары для сна, правда, без каких-либо постельных принадлежностей. Мы стелили на нарах одежду, часть ее приспособляя под одеяла. Бараки были построены для рабочих комбината, а не для зэков. Но поскольку работать привезли заключенных, то и жить нас

 

определили по сорок или пятьдесят человек в комнате, — это меньше, чем где-либо в других местах, которые я повидал за время моей лагерной жизни.

На территории комбината работало много осужденных, в общей сложности около тысячи человек. А многие руководители работ жили в расположенном неподалеку городе и оттуда приходили на работу.

Нас определили на строительные работы и на землеройные — по подготовке фундаментов. Рабочий день длился двенадцать часов.

В каждую бригаду набирали по тридцать человек. Бригад получилось много, не помню точно, сколько — ведь территория комбината была большая. Меня чуть не назначили руководить одной из них. Когда на следующее после прибытия утро мы собрались для отправки на земляные работы, охранник, строгим взглядом окинув наш строй, вдруг направился ко мне. «Что он хочет?» — мелькнуло у меня в голове.

Осмотрев меня с головы до пят, он спросил:

— Где ты работал?

— Я работал на оружейном заводе и, кроме того, учился на портного.

— Будешь бригадиром, — сказал он, а затем спросил:

— А по какой статье тебя осудили?

— Статья пятьдесят восьмая, — ответил я. Всем было известно, что по этой статье проходят политические — контрреволюционная агитация, измена Родине, шпионаж.

— Нет, в таком случае бригадиром ты быть не можешь, — сделал заключение охранник и прошел еще немного вперед. Выбрав другого заключенного, спросил его:

— А ты за что сидишь?

Тот объяснил, что он водитель машины, как-то угодил в аварию, в результате которой погиб человек.

— Ну вот ты и будешь бригадиром, — объявил ему охранник, а потом повернулся снова ко мне: — А ты помощником у него.

Когда мы приступили к работам, выяснилось, что назначенный бригадиром заключенный был не в состоянии справляться со своими обязанностями. Он то и дело бранился, однако это не помогало, поскольку отсутствовало умение. Я постоянно старался ему помогать и вскоре стал фактическим руководителем в бригаде. Нашей задачей было копать траншеи, а также выполнять другие подготовительные работы нулевого цикла для расширения строительства на территории комбината. Утром начальник работ в лагере сообщал бригадиру, что должно быть выполнено за день. Мы, тридцать заключенных, с раннего утра распределялись по территории, на которой находились целый день. Как правило, нас приводили на то же самое место, где мы

 

заканчивали работу в предыдущий день. Иногда по распоряжению начальника работ мы перебрасывались на другие участки.

Мы вели землеройные работы на самом берегу реки. Лопатами и ломами мы должны были отрывать в земле траншеи, в которые затем планировалась укладка цементных труб. По этим трубам должна была идти вода. Работа продвигалась с трудом, поскольку стояла лютая зима и земля была насквозь промерзшей, особенно по утрам. Днем было очень холодно, а ночью еще холодней. Морозы часто доходили до сорока с лишним градусов.

Я думал, как лучше организовать работу. Образования или опыта у меня было не больше, чем у остальных. Вряд ли Господь создал меня для того, чтобы я копал землю: по своей комплекции я всегда был тощим и слабым, а для тяжелой работы нужна масса. Однако человек привыкает ко всему и многому может научиться, если только захочет. Да и мускулы тоже крепнут на такой работе.

И я придумал наконец, как облегчить работу для всех нас. В нашей бригаде были люди, которые физически не могли выполнять тяжелую работу землекопа. Я поручил- им собирать хворост и ветки для костров, чтобы жечь их в течение ночи на том участке, где утром мы начинали копать. Огонь разогревал промерзшую землю, и утром копать было легче. Древесины для костров на территории было предостаточно — годился для использования, например, строительный мусор.

Люди были довольны и все время подходили ко мне с вопросами:

— Тоги, а как сделать вот это?

— Послушай, друг, делать это надо не так, а вот так, — давал я советы.

После того как тот или иной получал дельный совет, подходил другой, третий — и тоже с вопросами. Я с удовольствием помогал им советами. Дружеская беседа считалась в тех условиях просто событием: ведь система исполнения наказаний предусматривала, что разговаривать с заключенными надлежит командным тоном, повышая голос и вообще демонстрируя неприязнь. Этим начальство стремилось показать, кто есть кто, поскольку считалось, что заключенный — плохой человек и его надо воспитывать строгими мерами. Лагерь для зэков — не гостиница, а место для содержания преступников.

Но даже среди начальства и охраны встречались исключения. Я старался понимать их, и иногда мы достигали взаимности. Солидарность — вот что самое главное, она может зарождаться даже в самых тяжелых условиях и хотя бы в какой-то мере облегчать существование. Люди будут относиться к тебе, как правило, так же, как ты относишься к ним. Если ты их ценишь, и они будут ценить тебя. «И как хотите, чтобы с вами поступали люди, так и вы поступайте с ними».

 

На этой стройке работали люди самых разных национальностей. Помимо финнов были русские, украинцы, грузины. Мы постепенно начинали справляться с работой и привыкать друг к другу.

За свое изобретение, с помощью которого осуществлялось разогревание земли, меня зауважало также и лагерное начальство, увидев, что я становлюсь настоящим бригадиром. Конечно, статья Уголовного кодекса такого не допускала, однако, замечая, что работа идет неплохо, они смотрели на это сквозь пальцы и не вмешивались. Ведь в том, что шла работа, польза была для всех. Руководители работ отвечали за конечный результат, и если работа двигалась плохо, то следовало наказание в виде уменьшения продовольственного пайка.

В обязанности бригадира входила также и доставка по утрам в барак хлебных паек для заключенных своей бригады. На территории лагеря была специальная раздаточная, где резали хлеб на кусочки и развешивали на готовые порции: каждому заключенному, если он в предыдущий день выполнил определенный объем работ, полагалось шестьсот граммов. Если же норма не была выполнена, хлебную пайку уменьшали до четырехсот граммов. Взвешивались даже крошки, и пайки должно было хватить до следующего утра. Хотя она была не такая уж и большая, однако сильного голода мы не испытывали.

Однажды, когда я вышел с коробками хлеба из раздаточной и направлялся в барак, на меня по дороге напали и отняли хлеб. И раньше тоже иногда возникали конфликты, поскольку заключенные хотели получать целую пайку, хотя нормы выполняли не всегда. Некоторые просто требовали, чтобы я записывал им полные нормы, хотя работали без особого усердия. Среди них были здоровые, крепкие мужики, были и такие, которые снова совершали преступления — воровали и грабили — и через полгода или год после освобождения снова оказывались на зоне.

Конечно же, были и заключенные, которые физически не могли работать с полной отдачей.

Вскоре я уже ходил в сопровождении четырех-пяти охранников — крепких зэков с дубинами в руках. Уже одно их присутствие создавало ощущение безопасности, ибо никто уже не отваживался нападать. Нападения прекратились, и раздача хлеба стала проходить спокойно.

Поначалу я ходил в своей одежде, пока лагерный прораб не обратил внимание на мое пальто. Пальто, которое я носил, было из дому; сшитое из добротной ткани, оно выглядело довольно хорошо.

— Слышь, Тоги, — как-то подозвал меня к себе прораб, — хочу дать тебе совет: не ходи в этом пальто по лагерю: опасно.

 

Как бригадир я имел право свободно передвигаться по лагерю и часто ходил то туда, то сюда по разным делам.

— Тебя ведь могут избить и отнять пальто, — сказал прораб и пообещал дать указание кладовщику, чтобы он выдал мне другое пальто. А что, все могло случиться, ведь хлеб-то у меня уже отнимали.

С лагерного склада я получил верхнюю одежду взамен своего пальто, которое я снял и отдал на склад на хранение, чтобы снова надеть его когда-нибудь в далеком будущем, спустя много лет.

Работа понемногу спорилась, мы уже начали привыкать друг к другу и к условиям Лучше было принимать все как есть, нежели бунтовать, — и бесполезно и, кроме того, бунт истощил бы силы, необходимые на то, что еще можно было изменить к лучшему — то есть ? всегда имелась возможность сделать существующие условия более приемлемыми.

Утром мы шли на работу, далее следовал длинный и тяжелый двенадцатичасовой рабочий день, вечером возвращались в бараки, где было тепло и относительно сносно. Серьезных травм не случалось. Божие покровительство было и на Урале.

Пришла весна, снег и лед растаяли. Заключенные, которые находились в лагере в лесу, чуть поодаль, стали сплавлять по реке Каме бревна для нашего комбината. К реке стволы доставляли грузовиками и тракторами. Сплав леса был старым испытанным способом, который широко применялся и ранее. Бревна использовались как строительный материал.

Говорить о Боге нам было запрещено. Правда, мне и не надо было много говорить, поскольку вера так или иначе проявлялась в жизни, в каждодневных делах и поступках. Иногда случалось так, что кто-либо из заключенных приходил ко мне с вопросом, касающимся веры, и я не мог не рассказать о своей жизни и опыте. Ведь жизнь в лагере была настолько суровой, что поддержку искали также и у Бога.

Мы договаривались с пришедшим ко мне, в какое время и в каком месте лучше всего можно об этом поговорить.

Но иногда, к сожалению, случалось и так, что бригады расформировывали и объединяли, разлучая друзей друг с другом. Если в одной бригаде оказывались двое верующих, их разъединяли, исходя из того принципа, что двух верующих одновременно в бригаде быть не должно. Для этого все сверялось с документами: отметка о том, что человек верит в Бога, обязательно в них присутствовала.

Когда работа начала приносить ощутимый результат, для комбината это, конечно, было хорошо, однако для меня и нашей бригады — совсем не здорово. Дело в том, что руководство обратило внимание на то, что среди нас было много хороших работников. И вот, было

 

решено использовать нас на лесозаготовках, то есть, собственно, на валке леса. Таким образом, часть нашей бригады решили перебросить в другой лагерь. Нас, финнов, собирались отправить на лесозаготовки в первую очередь, поскольку было известно, что мы люди привычные к лесу и вполне можем там работать.

И зачем мне было придумывать костры для разогревания земли! — Ты будешь бригадиром и там, на лесосеке, — сказали мне. А известие об этом поступило в новый лагерь еще до того, как я туда прибыл.

Мне так не хотелось расставаться с моей бригадой, да и им тоже было невесело. Однако мы были заключенными, и нас не спрашивали, чего мы хотим и чего не хотим. Истинная же причина заключалась в том, что начальство боялось распространения среди людей веры в Бога.

Горьким было наше расставание, люди плакали. Многих из них я уже больше никогда не встретил.

На бумажном комбинате мне пришлось проработать чуть меньше полугода. Впоследствии я слышал, что строительство там продолжалось и много лет спустя. Недавно, побывав в тех местах, я слышал, что комбинат все еще работает.