МЫ ВОЗВРАЩАЕМСЯ В ТАЛЛИНН

Мы с Йоханнесом неторопливо идем по улицам Петербурга среди спешащих по своим делам прохожих. Он рассказывает мне свою историю, я слушаю. Я совершила путешествие по святым местам, пройдя также и по другому пути, пролегавшему рядом, — сквозь водовороты человеческого сознания и души, сквозь жестокость, не знавшую никаких границ. Но поверх всего этого в моем сознании отпечаталась доброта и незримая реальность, которая по своей силе имела большее влияние, нежели силы тьмы. Этот невидимый мир может приобретать в будничной жизни человека совершенно непостижимую глубину и силу. Вот они, эти жизненные крайности, эти два пути.

Но как важно, чтобы мы сделали в своей жизни наш собственный выбор!

Мы приехали в Петербург лишь вчера вечером, поезд из Таллинна шел почти семь часов. В вагоне было очень жарко. Солнечное тепло ласкало город, хотя время стояло уже вечернее, и он представал перед нами открытым, дружелюбным, интернациональным. Люди разных национальностей как бы растворялись в общем городском ритме, и создавалось впечатление, что все они проводят субботний вечер, просто прогуливаясь по улицам и наслаждаясь весной. Петербург продолжал оставаться Петербургом.

Казалось, будто и не было этих ушедших в историю десятилетий. Ибо из сегодняшнего дня так легко можно перенестись в Петербург начала века, который и тогда тоже был интернациональным городом, признанным центром искусства, культуры и торговли.

Затем для Петербурга наступили трудные времена, и в течение нашего столетия здесь было пролито много невинной крови, а ведь оно должно было стать веком самых высоких достижений человечества. После революции новое великое общество строили не один десяток лет — строили на ошибочных идеях, выдвигаемых власть предержащими, на атеизме, силой принуждения и террора. То, что довелось пережить Йоханнесу, показывает, к чему это привело. Но такие же испытания выпали и на долю тысяч и десятков тысяч других людей, и каждый из них нес свой крест.

 

Тем не менее жизнь Йоханнеса свидетельствует и о том, что добродетель также может повторяться в тысячах и тысячах других судеб, и только от нас зависит, какие силы мы приведем в действие.

А сегодня было уже воскресенье, порывистый ветер гнал волны Невы к Финскому заливу. Город внезапно, за одну ночь, изменил свой облик. Теперь люди на улицах все куда-то торопились, куда-то бежали, не глядя по сторонам. Мы направлялись в сторону Варшавского вокзала, откуда отправляются поезда в Эстонию. По дороге Йоханнес показывает мне Финляндский вокзал, получивший свое название много лет тому назад, когда Финляндия еще входила в состав России и сюда приезжало много финнов в поисках заработка и лучшей доли.

Сегодня мы возвращаемся в Таллинн.

Мы возвращаемся также из истории жизни Йоханнеса в сегодняшний день. Мы о многом говорили, сидя в гостиничном номере, в небольшом кафе, на скамейке в парке. Мы видели красные кирпичные стены тюрьмы «Кресты», здания которой расположены в форме креста — это как символ и как парадокс. Крест означает боль и смерть, но в то же время является символом надежды и воскресения. В жизни Йоханнеса это понятие означало то и другое: тяжкие страдания — и большую победу.

У нас билеты в спальный вагон, мы без труда находим свои места, нам предстоит ехать всю ночь, в Таллинн поезд прибудет завтра утром, в понедельник. Постельное белье и байковые одеяла аккуратно уложены на полках купе. В поезд садятся все новые и новые пассажиры, вагоны заполняются. Наконец состав, дернувшись, медленно трогается с места. Позади остается ночь, опускающаяся на Петербург.

— Неужели тебе никогда не было горько и обидно? — задаю я Йоханнесу вопрос, пытаясь найти в его душе хоть какие-то признаки простого человеческого озлобления, но все мои старания напрасны, ничего подобного я не нахожу.

— Обидно? Не-ет, даже и в голову не приходило, почему я должен обижаться? — удивленно спрашивает он и тут же вспоминает один разговор, который состоялся в КГБ Эстонии, когда беседовавший с ним начальник задал ему тот же самый вопрос:

— А вам не обидно за все, что с вами произошло, после того как вас официально признали невиновным?

После реабилитации в 1956 году вместо «волчьего» паспорта ему выдали новый, а также выплатили пособие в размере двухмесячной зарплаты — в качестве компенсации более чем за десять лет, проведенные в неволе. Кроме того, срок заключения ему зачли в трудовой стаж для последующего расчета пенсии.

 

В 1994 году, когда Эстония была уже независимым государством, эстонское правительство добавило к пенсии Йоханнеса выслугу за тридцать лет с учетом времени, проведенного в заключении. Йоханнесу был уже восемьдесят один год. Сейчас он получает пенсию 1210 крон в месяц — это примерно соответствует 500 финским маркам, говорит Йоханнес и замечает при этом, что в советское время его пенсия составляла 112 рублей.

— Это было побольше, чем теперь, — говорит он. Переход на собственные деньги вызвал в Эстонии определенные перемены: курс опустился, а цены на продовольственные товары сильно выросли. Платить за все, как и всегда, пришлось простым гражданам.

Йоханнес отвечает так же, как и более двадцати лет назад тому начальнику в КГБ:

— Почему я должен обижаться? Нет, не обижаюсь. Ведь в Библии сказано: ничто не происходит без Божьей воли: даже воробей не упадет с ветки, а волос — с головы. И если Бог позволяет этому случиться, почему же я должен обижаться? Если бы я обижался, то тогда я обижался бы не только на правительство и КГБ, но также и на Бога.

Нет-нет, я нисколько не обижен.

Начальник в КГБ был удивлен: «Вы чувствуете себя совершенно свободным, и наш разговор для вас такой легкий?»

«Да, я свободен, полностью свободен. Ибо я отдал свою жизнь Богу, и это делает меня свободным от обид и от остального тяжкого бремени», — ответил ему Йоханнес и показал на свои волосы, в которых совершенно не было седины.

Если все время горевать, волосы будут седыми, — говорит Йоханнес, и глаза его наполняются блеском.

— Конечно, в том, что я попал в тюрьму и испил чашу, которую должен был испить, было какое-то знамение. Но почему так произошло, этого я не знаю, да и не должен знать, — продолжает рассказывать Йоханнес, когда мы уже едем в поезде, и добавляет, что много раз вспоминал историю Иосифа. Братья оставили Иосифа умирать, однако он, пройдя через множество испытаний, достиг высокого положения при дворе египетском, а также спас своих братьев-злодеев от голодной смерти.

Жизнь в Советском Союзе многим, подобным Иосифу, людям уготовила отправку в лагеря, и никаких компенсаций впоследствии они так и не успели получить. Йоханнесу вера в Бога помогла сохранить душевное равновесие настолько, что он никогда не,терял надежду.

— Если бы рассудок помутился, тогда уж ничего нельзя было бы сделать, — говорит он.

 

Наверное, под конец жизни многое становится понятным и очень простым. Философский вопрос о неразумности или разумности страданий пропадает сам по себе. Борьба за выживание ведется в условиях безжалостной действительности. Слишком трудные вопросы Йоханнес оставляет рассудить Богу, вершителю истории.

Он на равных с самим собой и с Богом. Всякий, кто узнает историю Йоханнеса, сможет понять причины, благодаря которым ему удалось выжить: это вера в Бога, а также стремление созидать, проявлявшееся в любых ситуациях, умение радоваться любому успеху. Еще одна причина — в его неспособности помнить обиды и душевной доброте. Эти качества сохранялись в нем, несмотря ни на какие испытания, и сберегали цельность его натуры.

А вот что произошло со всем огромным Советским Союзом и душой народа, когда убийцы дорвались до власти и добродетель умерла в душах и умах правителей, — это уже другой вопрос.

«Ведь в те годы уничтожался цвет нации. Убивали простых, честных людей — ученых, писателей, композиторов, художников, предпринимателей, христиан. Кроме того в тюрьмах использовали несметное число людей, например, для чтения писем, которые приходили заключенным от родных, а также посылаемых заключенными на волю; людей заставляли охранять или выслеживать других, — в общем, поднимали брата на брата.

Уничтожались сливки народа России, после них осталось кислое молоко, — характеризует Йоханнес положение вещей. — Такие гигантские духовные ресурсы можно было использовать совсем по-другому, чтобы принести пользу стране и народу».

КГБ был могущественной организацией. Когда Йоханнес в 1977 году впервые побывал в Финляндии и возвратился в Эстонию, он пошел отмечаться в соответствующее официальное учреждение — так было принято в те годы. Туда же явился представитель КГБ, который дал ему послушать магнитофонную запись. Йоханнес вздрогнул, когда услышал на пленке свой голос. Финские связные КГБ следили за ним в течение всего времени поездки и затем представили пленки в таллиннское управление КГБ.

Так кто же это был, кто не спускал с него глаз там, в Финляндии? Этого Йоханнес комментировать не желает, к тому же он даже не знает, что это были за люди.

Или еще. Когда он ездил по Эстонии, чтобы выступать перед членами церквей, его частенько перед каждой поездкой, а также после вызывали на беседу в КГБ.

— Зачем вы собираетесь ехать в чужие общины, ведь у них же есть свои пасторы? — допытывались официальные представители.

 

— Я еду, потому что меня пригласили, — отвечал на это Йоханнес. К тому времени он уже был проповедником в таллиннской общине Нымме и ездил — когда приглашали — нести Слово Божие также и в другие церкви.

— А что там было и о чем там говорили? — не отставали они и заверяли, что если он все расскажет, то неприятностей у него не будет.

Он отвечал так: «Я могу вам рассказать, о чем я там говорил». И действительно рассказывал, но только то, что касалось его самого. Но они продолжали требовать, чтобы Йоханнес сообщил и о том, что говорили другие, на что он отвечал отказом, советуя им самим обратиться к тем, кто их интересует. Доносить на своих друзей Йоханнес не мог.

Тогда работник органов начинал подробно рассказывать, что было на собрании и кто что говорил. Ведь у КГБ было так много агентуры, что их люди присутствовали и на собраниях, а кроме того, вербовали доносчиков даже среди членов церкви, обещая поддержку и разные блага.

Время уже за полночь, когда поезд останавливается и стоит довольно долго. Пассажиры просыпаются, протирают глаза, в то время как проводники быстрыми шагами снуют по коридорам. Мы находимся уже на российско-эстонской границе, до Нарвы уже совсем недалеко. Русская поездная бригада сходит с поезда, вместо них в вагоны поднимаются эстонцы. Эта «смена караула» является результатом политических событий, произошедших за последние годы, колоссальных перемен, в результате которых Эстония и другие страны Прибалтики вышли из состава Советского Союза и вновь обрели независимость, которой они лишились более пятидесяти лет назад в результате «добровольного» присоединения.

— Это была «добровольность», обильно политая слезами, — говорит Йоханнес; в тот год, когда Эстония была присоединена к СССР, он сидел в лагере.

Весеннее утро уже занимается, когда поезд, дернувшись, снова начнет набирать ход. До Таллинна ехать еще несколько часов, впереди у нас более двухсот километров пути. Эстонский проводник проверяет билеты и паспорта, слишком долго изучает мой финский паспорт, однако ничего не спрашивает и наконец возвращает его. Формальности проходят без осложнений.

Когда поезд прибывает на конечную остановку, в Таллинн, уже становится совсем светло. Сегодня понедельник, и солнце согревает пробуждающийся город. Люди спешат на работу. Наше путешествие закончилось, и пассажиры расходятся каждый в свою сторону. Йоханнес и я садимся в троллейбус, который везет нас к нему домой,

 

где ждет Вера, его жена, — это почти в десяти километрах от центра Таллинна. Вера длительное время жила в Эльва, она по происхождению русская. Они встретили друг друга на собрании членов церкви.

Йоханнес и Вера поженились, и в этом их союзе прекрасно воплотились любовь и взаимное согласие, чего они так желают для всей своей страны, для людей разных национальностей и групп населения, как в личном отношении, так и в официальном. Многие живущие в Эстонии русские и родились здесь, и провели всю свою жизнь, и не их вина в том, что произошло несколько десятилетий тому назад. Причины исторических перипетий пусть ищут исследователи и историки, а между людьми в их обыденной жизни пусть будут мир и согласие.

И вот мы снова вернулись обратно, проделав дальнюю дорогую. Йоханнес показывает мне свою потрепанную Библию, историю которой я уже хорошо знаю. Его жизнь и священная книга, унаследованная от матери, тесно связаны между собой каким-то мистическим образом. Это наследство помогло ему дожить до наших дней.

И вот теперь, записав для себя историю его жизни, я тоже хочу подержать в собственных руках эту удивительную книгу, с которой органически слилась вся жизнь Йоханнеса, полная трагических событий. Книга прошла свой путь, и теперь она снова с ним. Потертая, уже ветхая Библия, которая затем перейдет по наследству Тайми и ее детям.

Завтра вечером Йоханнес, которому уже восемьдесят пять лет, будет выступать перед молодежью церковной общины Нымме и говорить о том, как важно спрашивать на все волю Господа и идти по указуемому Им пути.