ЧЕСТЬ И СОВЕСТЬ НАРОДА

На протяжении трех лет, с лета 1914 года и до конца царствования Николая II, Россия вела тяжелую войну с отлично организованным сильным врагом — кайзеровской Германией и ее союзницей Австро-Венгрии.

В начале войны царь хотел взять на себя руководство армией, стать Верховным Главнокомандующим. Однако генералитет и видные государственные деятели решительно воспротивились этому. Царь назначил на этот пост своего дядю, великого князя Николая Николаевича. Однако через год он передумал, не желая слишком возвеличивать родственника, и возложил командование армиями на себя.

Как и можно было ожидать, царь только присутствовал в ставке, но ничего не понимал в военных действиях. Генералы впоследствии рассказывали, что когда царю доложили об огромных потерях, которые несла русская армия, он ответил вопросом: "А что это, хорошо или плохо? Люди умирают в бою за царя и отечество, значит, они преданы престолу".

Так понимал военные действия и положение на фронтах император Николай Второй.

Между тем хорошо разработанные генералитетом планы наступлений, направленные на нанесе-

 

ние успешных ударов по немецким войскам, проваливались один за другим. Это вызывало недоумение и казалось необъяснимым. Причина оказалась невероятной: в царском правительстве свили себе гнездо шпионы и предатели.

"В начале войны с Германией, — писал В. Г. Короленко, — военным министром был Сухомлинов. Его приближенным был полковник Мясоедов. Депутат Государственной думы Гучков открыто заявил, что Мясоедов подкуплен иностранной державой и сообщает ей военные тайны. Сухомлинов отказался удалить Мясоедова и дал ему важное поручение в действующую армию. Русские войска понесли тяжелые поражения в Восточной Пруссии, причем было очевидно, что кто-то сообщил врагам важные сведения.

Вскоре открылось, что Мясоедов действительно давний немецкий шпион. Его уличили в этом, и он был повешен с такой торопливостью, точно власти боялись, чтобы он не рассказал чего-нибудь лишнего.

Всем памятно, как наша армия отступала от Карпат, без пушек, без снарядов, почти без оружия, отбиваясь от наседавших немцев чуть ли не голыми руками. После этого царь наконец вынужден был удалить Сухомлинова, но все-таки отказался изменить остальной состав правительства. 1-го ноября 1916 года депутат Государственной думы Милюков бросил председателю совета министров Штюрмеру обвинение в государственной измене".

Только тогда царь удалил с поста скрытого

 

сторонника Германии Штюрмера. Следует учесть, что каждого министра в правительстве России назначал лично царь. Так разбирался Николай Второй в людях. В период всей войны с Германией и Австро-Венгрией в России действовало правительство предателей.

Этому способствовало и полное моральное разложение высокопоставленных приближенных двора.

В 1904—1905 годах в Петербурге появился сибирский крестьянин Григорий Распутин, который под видом религиозного фанатика и пророка проник в высшие круги столичной аристократии.

Затем этот проходимец и развратник стал своим человеком в царской семье. Он внушил царю и царице, что только он, Распутин, своими молитвами может спасти царский престол.

Он пользовался их полным доверием. Он добился даже того, что по его совету назначались министры. В результате разнузданного разврата Распутин навлек на себя гнев самих же монархистов. 17 декабря 1916 года Распутин был убит в доме князя Юсупова.

В этих условиях все реакционеры и антисемиты чувствовали себя привольно.

Ограничения и притеснения, которыми подвергались евреи России, еще более усилились. Им теперь запрещалось жить в деревнях и заниматься сельским хозяйством.

На протяжение всего царствования Николая Второго, особенно после 1905 года, в стране действовали и вели юдофобскую пропаганду

 

реакционные монархические "Союз русского народа" и "Союз Михаила Архангела". Дело теперь не ограничивалось изданием антисемитских листков в городах. Представители этих организаций получили всероссийскую трибуну.

Известные на всю страну их идеологи, депутаты Государственной Думы Пуришкевич и Марков 2-ой, открыто произносили погромно-юдофобские речи. Антисемитская пропаганда чувствовала себя привольно и развивалась без помех.

Лучшие люди, носители русской культуры, честь и совесть народа, не могли равнодушно смотреть на то, что происходит в стране.

В этот период самое активное участие в противостоянии реакции принял Максим Горький. Из его переписки с писателями видно, как много он сделал для организации отпора юдофобству в стране.

В 1916 году в Москве вышел литературный сборник "Щит" под редакцией Леонида Андреева, Максима Горького и Федора Сологуба. В этом сборнике участвовало 38 писателей и общественных деятелей. Назову некоторых из них: Л. Андреев, М. Горький, Вл. Короленко, М. Арцыбашев, К. Бальмонт, Валерий Брюсов, Сергей Булгаков, Иван Бунин, Гусев-Оренбургский, Д. Мережковский, граф Алексей Толстой, Щепкина-Куперник, Тэффи...

Сейчас, живя в Израиле, я прочла этот сборник с огромным интересом. С тех пор минуло уже много десятков лет, а могучая сила слова передовых людей России и сейчас звучит

 

актуально.

Вспоминая свою прожитую жизнь, хочу, хотя бы кратко, остановиться на содержании этого сборника. Книга эта уже давным-давно стала библиографической редкостью.

Сборник открывается статьей писателя Леонида Андреева, короткой, но очень сильной по содержанию.

Начало статьи — стихотворение великого еврейского поэта, певца многострадальной еврейской души X. Бялика.

Небеса! Если в Вас, в глубине синевы,

Еще жив старый Бог на престоле,

И лишь мне Он не зрим, то молитесь хоть вы

О моей окровавленной доле!

У меня больше нет ни молитвы в груди,

Ни в руках моих сил, ни надежд впереди

О, доколе, доколе, доколе?

После этих строк Л.Андреев пишет, что недавно с глубоким волнением он прочел в польской "Новой газете" о беседе по еврейскому вопросу с каким-то авторитетным осведомленным "лицом" из "правительственных сфер".

"Лицо" сообщило, что намечен ряд мер по облегчению тяжкой участи евреев: уничтожение черты оседлости, упразднение процентной нормы, создание специальных еврейских училищ, организация еврейской эмиграции на новых, широких и разумных основаниях.

 

Приводя эти сведения, Л. Андреев пишет:

"Признаюсь, я не сразу поверил в благую весть... Я просто душевно не могу не верить, так как устала моя душа ждать и повторять вместе с великим еврейским поэтом: "Доколе, доколе, доколе?"

В заключение он пишет: "Надо всем понять, что конец еврейских страданий — начало нашего самоуважения, без которого России не быть. Необходимо, чтобы никакой голос уже больше никогда не мог произнести во всеуслышанье: "варвары русские".

Перехожу к изложению второй статьи. Максим Горький страстными словами бичует юдофобство и его наиболее отвратительную форму — еврейские погромы.

"Ненависть к еврею — явление звериное, зоологическое — с ним нужно деятельно бороться... Порою застываешь в холодном отчаянии и уже с ненавистью думается: где же эта прославленная, широкая, красивая русская душа?

Так много говорили и говорят о ней, но — где же, в чем действительно ее мощь, красота?"

Далее Максим Горький анализирует причины слабого понимания русским крестьянином справедливого и несправедливого, правоты и виновности. "Когда русский мужик слышит о гонениях на евреев, он говорит с равнодушием восточного человека: невиноватого не судят и не бьют. Уж ему-то надо бы знать, что на святой Руси слишком часто судят и бьют невиновных..."

Причину слабого развития чувства справедли-

 

вости в душе русского крестьянина Горький видит в истории страны: "Многими столетиями крестьянская душа была искажена татарщиной, боярщиной и ужасами крепостного права.

Не брезгуя и не возмущаясь, — продолжает Горький, — мы носим на совести позорное пятно еврейского бесправия. В этом пятне — грязный яд клеветы, слезы и кровь бесчисленных погромов".

Затем Горький говорит о роли евреев в общечеловеческой культуре: "Старые крепкие дрожжи человечества — евреи всегда возвышали дух его, внося в мир беспокойные, благородные мысли, возбуждая в людях стремление к лучшему. И заповедь любви к ближнему — тоже древняя еврейская заповедь, как и все другие — не убий, не укради.

...В ранней юности я прочитал — не помню где — слова древнееврейского мудреца Гиллеля:

"Если ты не для себя, то кто же для тебя? Но если ты только для себя, зачем ты?"

Смысл этих слов показался мне глубоко мудрым, и я истолковал его так: я должен сам действенно заботиться о том, чтобы мне жилось лучше, и я не должен возлагать заботы о себе на чужие плечи. Но если я стану заботиться только о себе, только о моей личной жизни, эта жизнь будет бесполезна, некрасива и лишена смысла.

Это очень крепко въелось в душу мою. и я уверенно говорю: мудрость Гиллеля была крепким посохом в пути моем, неровном и нелегком... Повторяю, Гиллель нередко помогал мне своею

 

ясною мудростью.

"Истинная святыня — человек", — сказано у евреев, что очень дорого мне, я считаю это высшею мудростью, потому что убежден: до поры, пока мы не научились любоваться человеком как самым чудесным явлением на планете нашей, до той поры мы не освободимся от мерзости и лжи нашей жизни.

С этим убеждением я вошел в мир, с ним уйду из него и, уходя, буду непоколебимо верить, что когда-то мир признает: святая святых—человек!"