- 160 -

В МОСКВЕ ПОСЛЕ СМЕРТИ СТАЛИНА

Когда я с сыном возвращалась из ссылки в Москву, я понимала, что там нас ждет еще немало тяжких испытаний. Это подтвердилось в первый же день после нашего прибытия.

Прежде всего оказалось, что наша квартира, в которой мы прожили 20 лет, занята гебистами. Они были совсем невысокого ранга. Муж — вроде уличного шпика, а жена — бывшая надзирательница за работой заключенных на строительстве дач для Сталина. Но наглости у них было достаточно. Они въехали в нашу квартиру, взломав дверной замок. Только одна комната в нашей квартире не была занята ими. В ней после нашего ареста оставалась жить жена сына. В этой комнате мы и поселились.

 

- 161 -

Первая новость, которую мы узнали, приехав в Москву, это гибель многих людей в день похорон Сталина. Повторилась Ходынка времен коронации Николая Второго.

В день, когда хоронили Сталина, огромные толпы народа устремились по улицам к центру города. Столпотворение было такое, что многие люди не выдержали натиска, упали и тут же были раздавлены.

Тиран Сталин все годы своей власти купался в крови порабощенного народа. И похороны его также были кровавыми.

 

Хождение по мукам

Сына без проблем восстановили в институте. Первой моей заботой было поступление на работу. Я поехала в горздрав, к главному врачу по моей специальности. Сообщила ему о моем освобождении из ссылки и просила направить на работу.

Главврач принял меня участливо и сразу же дал мне направление на санитарно-эпидемиологическую станцию того района, где я жила. Это меня вполне устраивало. Приезжаю к заведующей станцией, сообщаю, кто меня к ней направил. Она вежливо поздоровалась со мной и взяла у меня письмо из горздрава. Стала вчитываться в него. Лицо ее изменилось, и она сказала:

— Я не могу понять, как ваша фамилия?

Я ей ответила.

Тогда она сказала.

 

- 162 -

— Возьмите ваше письмо. Врачи с такой фамилией нам не нужны.

— Не понимаю вас. Вы все находитесь под впечатлением ложного обвинения группы врачей. Они ведь полностью реабилитированы! Я ведь вам представила направление горздрава. Почему вы не принимаете это письмо?

— Это письмо — какое-то недоразумение. Не теряйте напрасно времени. Мне врач с такой фамилией не нужен.

Я снова вернулась в горздрав, сообщила об оскорбительном приеме. Главный врач мне сказал:

— Эта Баркова всегда с какой-нибудь странностью, я с ней поговорю серьезно. Только что мне звонила из Октябрьского района Федосеева, просила срочно ей порекомендовать врача вашей специальности. Можете ехать без всякого письма. Сошлитесь на меня, она только что звонила.

Приезжаю в Октябрьский район, прихожу к Федосеевой, говорю ей:

— Вы только что звонили в горздрав относительно врача-эпидемиолога.

— Да, да, как оперативно, я очень рада, нам такие специалисты очень нужны. Пожалуйста, заполните анкету, и я быстро вас оформлю.

Заполняю анкету и подаю ей. она читает и о чем-то задумывается. Звонит кому-то по телефону и говорит:

— Дмитрий Фомич! Я позавчера направила к вам врача-эпидемиолога. Вы ее не оформили? Оформили? Но она до сих пор ко мне не

 

- 163 -

пришла. Завтра будет? Ну, ладно. — И ко мне:

— Прошу извинить меня, но должность уже занята. Я очень перед вами извиняюсь.

Федосеева оказалась более сообразительной, придумала лучший повод для отказа. А причина была та же самая — еврейская фамилия.

Я приехала домой усталая и возмущенная. Звонит мне по телефону мой давний друг, справляется о том, чем завершились мои хлопоты. Сообщает, что он звонил сегодня директору московской областной больницы, говорил с ним подробно обо мне. Директор просил завтра же утром к нему приехать. Он заинтересован и будет ждать.

Это была очень крупная больница, целый комбинат. Приезжаю. Директор очень приветливо меня встречает.

— Да, да. Я помню. Доктор Грингауз мне подробно рассказал о вас. Буду очень рад. Пожалуйста, заполните анкету, и я сейчас же вас оформлю.

Я подумала, что может повториться вчерашняя история. Говорю ему:

— Иван Сергеевич! Прежде чем заполнять анкету, скажите, вы, я надеюсь, без предрассудков в отношении национальности врача?

— Я человек совершенно объективный, у меня работают врачи пяти или шести национальностей. Но я надеюсь, что вы не еврейка, вы ведь очень симпатичная и на еврейку не похожи!

— Я благодарю вас за комплимент, но я еврейка и горжусь своей национальностью.

 

- 164 -

Тут он позвал секретаря и сказал ей:

— Меня в кабинете ни для кого нет, по телефону меня ни с кем не соединяйте, отвечайте, что я буду через час.

Затем он обратился ко мне. — Уважаемая коллега, то, что я вам сейчас скажу, должно остаться между нами. В январе я получил устную директиву уволить всех врачей-евреев. Я ответил, что такой вредительской директивы выполнять не буду. Сдам свой партийный билет, пусть ставят другого директора. Мне ответили: "Это указание "самого", не выполнишь, потеряешь не только партийный билет, но и свою голову". Я сдался. Теперь у меня положение такое — директива об увольнении врачей-евреев была, а о том, чтобы снова их принимать, указания у меня нет. Хотя "отец всех народов" уже отдал концы, но в высоких инстанциях — "ни тпру, ни ну!". Я подожду еще неделю, а потом буду принимать врачей евреев. Прошу вас подождать только неделю и все будет в порядке.

Я попрощалась и ушла. Не понравился мне этот директор. Хорохорится, а на самом деле такой же как и все. Да и винить этих людей нельзя. Рыба гниет с головы. В самой кремлевской верхушке продолжалась борьба. Казалось бы, чего еще надо для открытого признания своих грубых политических ошибок. Ложность 'обвинения против врачей была уже разоблачена, организатор этого клеветнического дела похоронен, а общая обстановка в стране оставалась

 

- 165 -

антисемитекой.

После того, как было опубликовано заявление о ложности обвинения против врачей, газета "Правда" опубликовала передовую статью, очень убогую и неправильную. Просто, как говорится, "дабы не умолчать".

В этой статье "Правда" писала, что такое ложное обвинение против невиновных людей могло возникнуть потому, что министерство государственной безопасности оторвалось от народа. В действительности же это министерство не только не отрывалось от народа, оно сидело на шее народа, и не было уже предела его насилию над народом. Министр Игнатьев целыми днями находился в Центральном Комитете партии. Там он получал указания, как действовать.

Сама редакция газеты "Правда" была главным оруженосцем клеветнической пропаганды против еврейского народа. "Нечего на зеркало пенять, коли рожа крива".

Для того, чтобы меня развлечь немного, друзья повели меня на лекцию, которая называлась "Научные основы медицины". В действительности лекция оказалась на тему "О еврейских профессорах-космополитах". Бездарный лектор обругал все лучшие книги по медицине на том основании, что в них приводятся данные о достижениях ученых из западных стран, то есть проявляется "преклонение перед иностранщиной".

Когда мы выходили из лекционного зала, моя подруга спросила меня:

— Полина, а ты заметила, кто рядом с тобой

 

- 166 -

сидел на лекции?

— Сидела женщина с орденом Ленина на груди.

— Это была Тимашук, та самая, которая написала клеветническое заявление на врачей.

— Ты ошибаешься. Ее лишили ордена, когда выяснилась клевета.

— Да, ее за это лишили ордена. И тут же дали орден Ленина за выслугу лет.

Таким образом я выяснила, что Тимашук не "простая русская женщина", а сотрудница МГБ. Это важная деталь во всем этом провокационном деле.

Надо было заканчивать дело с устройством на работу. Я решила пойти напролом — в отдел кадров горздрава. Если там мне не помогут, буду искать другой выход.

На следующий день я пришла к начальнику отдела кадров горздрава. Встретила меня немолодая женщина с приветливым лицом. Я кратко рассказала о себе, ничего не скрывая, а потом о моем хождении по мукам. Попросила ее помочь. За время моего разговора с ней ей непрерывно звонили по телефону.

Когда я закончила свой рассказ, она сама вызвала кого-то по телефону и сказала:

— Зинаида Сергеевна! Прошу вас завтра заехать ко мне на работу в 10 часов утра. Есть у меня срочное дело к вам. Сможете? Ну вот и отлично.

Затем сказала мне:

— Здесь телефон звонит непрерывно и мешает

 

- 167 -

работать. Тут недалеко есть сад, пойдемте посидим там и немного поговорим. В саду она мне сказала:

— Стыдно за всю эту страшную, чудовищную историю. Стыдно мне как русскому человеку. Какую мерзость развели. Лучших, самых квалифицированных врачей уволили с работы. Пока там, в высоких инстанциях, идет драка, с них ничего не возьмешь. Нужно пока пробивать дорогу по каждому случаю в отдельности. Прошу вас приехать ко мне завтра к 10 часам утра. Надеюсь положить конец вашим мытарствам.

Наконец я встретила настоящего человека.

Немного успокоилась, а то уж истомилась очень. На следующий день пришла к 10 часам. Одновременно со мной пришла молодая женщина.

Секретарь сказала ей:

— Заходите, Зинаида Сергеевна, Анастасия Ивановна вас уже ждет.

Я поняла, что ее вызвали по моему делу. Заинтересованно жду, жду долго, прошло уже более 25 минут. Анастасия Ивановна открывает дверь своего кабинета и просит меня зайти.

Захожу, она знакомит меня: "Полина Моисеевна, это заведующая санэпидемстанцией Ленинского района Зинаида Сергеевна. Будьте знакомы". Мы поздоровались. Я решила начать разговор первой и обратилась к Зинаиде Сергеевне.

— Я вижу, вы взволнованы. Хочу вас с самого начала успокоить. Я опытный врач и очень добросовестна в работе. Вы в этом быстро

 

- 168 -

убедитесь. Уже через месяц работы ваши опасения рассеются.

Она мне ответила:

— Анастасия Ивановна очень хорошо о вас отзывается. Я благодарю вас за ваши слова. Если можете, поедемте сразу со мной на станцию и приступите к работе.

Так с большим трудом разрешилась эта проблема. Я начала работать.

 

В военной прокуратуре

Я стала хлопотать об освобождении мужа. Началось мое хождение в военную прокуратуру. Первое мое посещение было очень тяжким. В военной прокуратуре существовали драконовские условия. Для того, чтобы добиться приема у главного военного прокурора или у его заместителя, нужно было получить разрешение на посещение их помощника. А для того, чтобы к нему попасть на прием, нужно было также получить разрешение.

В зале находились четыре прокурора, каждый из которых принимал посетителей и выдавал разрешение на посещение помощника главного прокурора. Я попала к одному из них, низкорослому и плюгавому. Он потребовал от меня подробного рассказа о причинах репрессии всей моей семьи, о тех членах семьи, которые находятся в заключении, и о тех, которые на свободе. Мне осточертело с ним разговаривать,

 

- 169 -

и я ему сказала:

— Здесь же у вас прокуратура, а не следствие и не судебный процесс. Сколько же времени вы будете меня томить?

На это он мне с насмешкой ответил:

— Хороша семейка! Все репрессированные! Тут я не выдержала и закричала ему:

— Ах ты, паразит! Прыщ на теле народа! Мой сын отдал жизнь на фронте, чтобы ты сидел здесь и издевался над людьми?

Я вскочила со стула, и, вероятно, вид у меня был очень агрессивный. Прокурор испугался и выбежал из-за стола. В зале началось смятение. Остальные три прокурора прервали работу, поднялись со своих мест и направились ко мне, чтобы меня удержать от каких-нибудь агрессивных действий. Старший из них стал меня успокаивать:

— Гражданка, вы ведь не одна, успокойтесь. Идите к моему столу, я выпишу вам записку к помощнику главного прокурора. Говорите... фамилия, имя и отчество.

И сейчас же дал мне записку, и я пошла к помощнику заместителя главного прокурора. Я проходила через зал ожидания и слышала реплики в мой адрес: "Ну и смелая женщина! Молодец, с ними нужно только так! Изверги!"

Зашла к помощнику заместителя главного военного прокурора. Сидит молодой полковник, лет тридцати пяти—сорока.

Я пришла сильно возбужденная, села, поздоровалась. Он меня спрашивает:

— Что с вами? Это вы там крик подняли?

 

- 170 -

Я ответила:

— А что делать с бюрократами?

Он мне:

— Ну и смелая женщина! Разве можно так кричать, всю прокуратуру подняла на ноги! Ну, ладно, говорите, что вас волнует, я вас слушаю.

Я ему отвечаю:

— Не хочу с вами говорить как с сотрудником прокуратуры. Надоело мне это. Скажите мне ваше имя и отчество.

— Извольте, Александр Васильевич.

— Мой старший сын, тоже Александр, был начальником разведки гвардейского дивизиона. Он погиб в битве под Сталинградом. Вы его тезка. Вы тоже Александр. Я буду говорить с вами как с сыном.

Я рассказала ему все, что меня волновало, и попросила, чтобы он мне назначил время к заместителю главного военного прокурора. Он назначил мне дату и час приема и дал бумажку с номером своего телефона.

— Когда вам нужно будет еще раз ко мне, вы за полчаса до прихода позвоните, и вам не нужно будет ходить к прокурору. Я вас сам вызову из зала.

Это облегчило мне жизнь. Иначе я не могла бы совмещать работу с ежедневными хлопотами в прокуратуре.

Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается. Дело о реабилитации мужа рассматривалось одновременно в двух инстанциях — в Главной военной прокуратуре и в министерстве

 

- 171 -

государственной безопасности. Обе эти организации на протяжении всего своего существования занимались преследованием людей. Они, конечно, не спешили оправдывать людей, которых сами загнали в тюрьмы и лагеря.

Понадобился целый год, чтобы мне сказали, что моего заявления недостаточно, что нужно личное ходатайство от мужа. Мне предстояла поездка в лагерь, куда-то к черту на кулички. Я была больна, у меня был гипертонический криз. Мне поставили пиявки для снижения кровяного давления. И я, несмотря на протесты врачей, двинулась в дорогу на Воркуту.

Трое суток продолжалась моя поездка. Я должна была сойти на станции Абезь, южнее Воркуты. Стоянка поезда — одна минута. Я взяла продукты, чтобы мне и мужу хватило. Нагрузила все на себя, вышла на площадку и благополучно сошла. Кроме меня — никого, остальные пассажиры ехали дальше, на Воркуту. Сошла, стою и осматриваюсь. Кругом одна тундра, ничего не видно.

Шагаю в одну сторону, потом в другую — картина все та же. Положение становится отчаянным. Вдруг, как будто ангелы с неба свалились, — три девочки подходят ко мне, берут у меня всю поклажу и говорят:

— Здравствуйте, доктор, а мы пришли вас встречать.

— Девочки, дорогие, я доктор, но не тот, которого вы встречаете. Мой муж— заключенный.

— А в какой он олпе? (Это значит: "В

 

- 172 -

каком отделении лагеря?")

— В третьем.

— Мой отец как раз начальник этого отделения. Мы вас, доктор, сейчас отведем в гостиницу, там есть телефон. Оттуда дозвонитесь к начальнику лагеря, и все у вас будет в порядке.

По дороге девочки щебетали, рассказывали, как скучно жить в тундре и как они для развлечения встречают пассажиров с каждого поезда.

Я устроилась на ночлег в гостинице. Позвонила по телефону начальнику лагеря. Он отозвался очень приветливо, так, как будто мы с ним старые друзья. Эти лагерные начальники сами чувствовали себя ссыльными и ждали, когда им удастся покинуть эту дыру. Перемены носились в воздухе. Были слухи о расформировании лагерей.

Появление человека из Москвы было для них большим развлечением, и на заключенных они смотрели, как на людей, которые завтра будут свободными. Предполагаемые перемены были совершенно невероятными. До сих пор заключенный, попавший в лагерь, терял всякую надежду когда-либо освободиться.

Начальник лагеря сказал мне:

— Пожалуйста, доктор, начальник гостиницы покажет вам, как пройти в дом свидания с заключенными. А завтра утром приведут к вам профессора Фурмана, и вы будете с ним целую неделю.

Я никак не ожидала такой любезной встречи.

 

- 173 -

Лагерь в нашем представлении был каким-то чумным местом. Никогда в нем не было дома Для свиданий. Это все — распоряжения из центра. Повеяло хрущевской весной. Я была несказанно рада.

Пришла в дом свиданий. Им заведовал заключенный, бывший председатель ЦК профсоюзов из Москвы. Очень мне обрадовался. Он не имел связи с семьей и не получал от семьи никакой помощи. Часам к 10 утра привели под конвоем мужа. Он был в ватном бушлате и в ватных брюках, как принято в лагере.

Самое главное, что меня волновало, это принес ли муж заявление для военной прокуратуры. Из лагеря строго запрещалось что-нибудь выносить. Были случаи, когда из-за этого заключенных лишали свидания. Муж рассказал мне, что заявление он написал на тонкой бумаге. Ночью дежурный по бараку, заключенный москвич, распорол его ватный бушлат и зашил в него заявление. Перед отправкой мужа тщательно обыскали, но все прошло благополучно.

Таким образом, главная цель свидания была достигнута. Утром следующего дня приехал из Москвы муж к заключенной — бывшей учительнице одной из московских школ. У нас получился коллектив из пяти человек. Около дома стояла вышка со стражей, чтобы никто не убежал. Так что мы прожили неделю под надежной охраной.

Возвратившись в Москву, я подала заявление мужа, и заместитель Главного военного прокурора сказал мне:

 

- 174 -

— Ну, теперь скоро дело вашего мужа будет закончено.

Это "скоро" длилось целый год, хотя рассматривать там было нечего.

Зимой 1954—1955 года муж сильно заболел. Земляные работы в лагере при 40 градусах мороза привели к приступам удушья, и он попал в больницу. Приступы удушья от бронхиальной и сердечной астмы повторялись каждую ночь. Но все же он выжил.

Я каждую неделю звонила в прокуратуру Александру Васильевичу и все просила его ускорить дело. Он мне последний раз ответил, что он сам просил министра Серова ускорить окончание дела. На мой звонок к нему в апреле 1955 года он мне ответил:

— Полина Моисеевна, с вас поллитра. Можете дать телеграмму мужу, что он будет освобожден. Я сам докладывал комиссии. В первой половине мая встретите его в Москве.

Так и случилось. За время пребывания мужа в заключении институт, в котором он работал, прекратил свое существование. Началось у него хождение по мукам с устройством на работу. Для всех отделов кадров, для всех учреждений реабилитированный человек считался прокаженным. Нигде не принимали.

Так продолжалось девять месяцев. Наконец одна из наших знакомых посоветовала: "Напишите заявление на имя Хрущева и пошлите его в Политбюро ЦК КПСС. Сейчас наступило время больших перемен. Хрущев вам окажет немедлен-

 

- 175 -

ную помощь, хотя вы и беспартийный".

Это был правильный совет. Было время подготовки к 20-му съезду партии. Ответ пришел через несколько дней. Отдел кадров министерства сельского хозяйства, который отказывал мужу в приеме на работу, срочно вызывал его.

Его направили на должность старшего научного сотрудника в один из всесоюзных научно-исследовательских институтов. Перед зачислением он имел сложную беседу с директором института.

Тот просматривал его анкету доброжелательно, но с проверкой. Он спросил:

— Вы что, не в ладах с коммунистической партией?

— Я не член партии.

— Это мне непонятно. Вы экономист, у вас много печатных работ, вы возглавляли кафедру — и вы не в партии!

— Для того, чтобы вести научную работу, нужно иметь знания. Научный сотрудник может и не быть членом партии.

— Вот вы указываете в анкете, что вы не были под судом и следствием. Мне звонили по телефону из отдела кадров министерства и сказали, что вы освобождены из заключения. Значит, вы были под судом и следствием?

— Я был полностью реабилитирован со снятием судимости.

— Ну, что же, это, пожалуй, правильно. Приступайте к работе. Сегодня же подпишу приказ о вашем зачислении.

 

- 176 -

В связи с этим я хочу коснуться отрицательного отношения многих людей к Хрущеву.

Писатели и работники искусства справедливо возмущались Хрущевым за его грубое и безграмотное вмешательство в вопросы культуры. Это относится не только к нему, но и ко всей советской системе.

Много ошибок было у Хрущева в различных областях руководства народным хозяйством страны.

Но главное в деятельности Хрущева не это. Нужно помнить, что из всех кремлевских диктаторов Хрущев был единственным, кто начал перед всем миром разоблачать сталинские преступления.

Он был тем руководителем, благодаря которому миллионы людей были освобождены из тюрем и лагерей и вновь обрели свободу.

В стране наступила политическая оттепель. Не нужно было больше пугаться ночных звонков сталинских опричников. За каждым таким звонком — арест и гражданская смерть человека, непоправимое несчастье для всей семьи. Хрущев избавил советских людей от этой беды. В этом его заслуга.