- 77 -

ГЛАВА 11

«СМЕНА КАБИНЕТА»

 

Новые руководители Кемлагеря — Военный парад — Чекист-многоженец — Злоупотребления продолжаются.

 

Весной 1924 года персонал на Поповом острове был заменен. Члены УСЛОНа (Управление Соловецкого лагеря особого назначения) и руководство в монастыре осталось на своих местах. Это как раз и было то, что заключенные прозвали «сменой кабинета».

Вместо Гладкова начальником Кемлагеря был назначен Иван Иванович Кириловский, бывший сержант одного из гвардейских полков. Как уже говорилось выше, он отказался принять руководство лагерем, пока центральным правительством не будет назначена специальная комиссия по проверке лагерной документации. Когда комиссия обнаружила расточительство и мошенничество в невообразимых размерах, Гладкова приговорили к пятилетней ссылке за «мошенничество и халатное отношение к возложенным обязанностям». Мамонов, непосредственно виновный в преступлении, не понес никакого наказания. И, вероятно, поэтому сам Гладков через два дня после приговора был прощен и получил назначение в ГПУ города Калуги.

До прибытия Кириловского по лагерю пронеслась весть, что он вполне приличный человек. Скоро представилась возможность воочию убедиться в его «порядочности». Кириловский до сих пор находится во главе лагеря, имея тех же помощников. Его приезд оказался подходящим поводом для проведения тщательно отрепетированной церемонии. Эйхманс (уже знакомый читателю), чьей мечтой было превратить лагеря в военные поселения аракчеевской эпохи[1], несколько дней подряд

 


[1] Граф Аракчеев (1769—1834) — выдающийся военный русский деятель. План военных поселений, который он безуспешно пытался осуществить, был частью большого количества проектов императора Александра I.

- 78 -

выстраивал голодных арестантов, включая женщин и детей, и заставлял их разучивать различные движения, подчиняться словам команды — все в военном духе. Когда Кириловский приблизился к лагерю, нас выстроили в два ряда. «Внимание! Равнение направо!» Староста подошел в Кириловскому с рапортом: «Во вверенном мне трудовом полку все в порядке». То же самое проделали командиры трудовых рот. Затем Кириловский поприветствовал нас: «Добрый день!» Этот пошлый фарс продолжался около часа. Под конец Кириловский спросил, имеет ли кто-нибудь просьбы или жалобы на администрацию. Конечно же вопрос остался без ответа. Если бы кто-то и дерзнул пожаловаться, то его в тот же день забили бы до смерти «смоленскими палками», бросив на Секирку.

Помощником Кириловского по административной части был, как я уже упоминал, Торопов, отпетый негодяй с вытаращенными бараньими глазами. Первоначально он командовал взводом 95-й дивизии войск ГПУ, охраняющий Попов остров. Помимо безнадежной глупости, его отличительной чертой является то, что, куда бы он ни попал, всюду женится. На Поповом острове Торопов не удовлетворился гаремом из арестанток и в шестой раз женился на «трескоедке» (трескоеды — прозвище жителей рыбацких поселков в окрестностях лагеря, чьей основной пищей является треска).

Помощником Кириловского по хозяйственной части был Николай Николаевич Попов. Он на удивление хорошо одевался и, как ни странно, не являлся ни чекистом, ни даже коммунистом. Это был очень загадочный субъект. Иногда Попов говорил, что некогда служил гвардейским офицером, иногда — в министерстве при царе, иногда адъютантом Троцкого. Но в любом случае, он производил впечатление хорошо образованного человека и с виду походил на поляка. Попов заикался и к контрреволюционерам относился со злобой и ожесточением. Когда заключенные проходили мимо него, следуя на работу, он имел привычку обращаться к окружавшим его чекистам нарочито громким голосом, чтобы услышали контрреволюционеры: «Это шайка уголовников. Вы слышите—уголовников. Они—враги. Мы приструним всю эту свору!»

«Смена кабинета» мало изменила положение заключенных. Единственной переменой было то, что их «при-

 

- 79 -

струнили», а разворовывание администрацией казенных денег и без того скромных арестантских пайков стало еще более упорным, чем раньше. Гладков крал открыто, Кириловский же—под прикрытием «честности».

Общая картина соловецкой жизни и порядков — мрачный звон колокола, призывающий на работу, репрессии, античеловеческий характер деятельности персонала — осталась прежней.