Я - власовец

 

Только таким полагаю название этой главки. Невзирая на то что с нелёгкой руки работников сталинского репрессивного и пропагандистского аппарата слово "власовец" стало синонимом предателя. А ведь мы, рядовые участники Освободительного движения, именуя себя власовцами, произносили это слово с гордостью. И тому были основания.

Прежде, чем возвратиться к своему рассказу, хочу хотя бы крупными мазками обрисовать своё видение побудительных

 

причин, приведших к возникновению самого массового противостояния сталинскому режиму за всё время его существования. Видение причин сущности и конца. Именно своё видение и именно так. Ведь я не был столь приближён к руководству Движения, как может показаться из дальнейшего, многих деталей тогда не знал, да и не пытался совать нос, куда не следует. Предпочитая, по своему обыкновению, с усердием выполнять порученную работу, тем более что она полностью соответствовала тогда моим способностям, убеждениям и устремлениям. Так что не стоит ждать от меня каких-то доказательных фактов, а мои обобщения - не более чем результат личных впечатлений.

Систематическая история Освободительного движения, к моему глубокому сожалению, ещё не написана. Среди множества публикаций в советской и теперешней российской печати, да и в западной, в частности американской, встречаются не только необъективные, искажающие факты, но и попросту клеветнические. Освободительное движение, писал Д.Д. Падунов, "было движение центростремительных сил, новоявленных Мининых и Пожарских. Но ведь такому движению маскарадными трюками можно придать вид движения центробежных сил -движения Мазеп и Гришек Отрепьевых. Как показывает практика, это выгодно и Кремлю, и его противникам". Разные, порой диаметрально противоположные суждения бытовали и бытуют в эмигрантской среде. Это и понятно. Особенно при оценке столь сложного и, безусловно, во многом противоречивого явления, каким было Русское освободительное движение периода 42-45-го годов. Впрочем, иным оно и не могло быть. Слишком много несовпадений между благородным стремлением к свободе и способами его воплощения. Слишком много политических интересов, случайностей, предрасположений и преднамерений, человеческих судеб, характеров, душевных и духовных качеств и предпочтений сплелись в единый клубок трагедии, в которой решалось будущее России. Тем более важно отделить семена от плевел.

Поэтому тем, кто ещё не потерял желания составить собственное представление о том трагическом этапе российской

 

истории, есть смысл обратиться к свидетельствам непосредственных участников и очевидцев (в том числе хранящимся в моём архиве и архивах моих друзей). Ознакомиться с их обстоятельным изложением пережитых событий, с их оценками, с их характеристиками личностей. В числе таких известных мне беспристрастных первоисточников, никак не желая обидеть многих и многих не упомянутых, порекомендовал бы книги Г.К. Кромиади (За землю, за волю...); В.К. Штрик-Штрикфельда (Против Сталина и Гитлера); С. Дичбалиса (Зигзаги судьбы), недавно напечатанную на родине; публикации в эмигрантской периодике, в частности в выходившем вплоть до 80-х годов журнале "Борьба", центральном печатном органе СБОНРа - Союза Борьбы за Освобождение Народов России. Не могу не отметить ещё работы первого исследователя Освободительного движения, моего близкого друга, недавно скончавшегося Юрия Львовича (Джорджа Урия) Фишера. И, конечно же, несколько сборников воспоминаний власовцев, записанных московским историком А.В. Окороковым, а также не имеющие цены результаты поистине титанических архивных изысканий петербуржца К.М. Александрова. Без его трагического мартиролога "Офицерский корпус армии генерал-лейтенанта А.А. Власова 1944-1945" история Второй мировой войны выглядит выхолощенной.

Так вот. Моё, да и не только моё, глубокое убеждение, что Освободительное движение зародилось в глубинах так называемой "второй волны" российской эмиграции. А она, эта "волна" будучи прямым порождением эпохи строителей социализма, исходила от столкновения двух исполинов тоталитарной власти двадцатого столетия - нацизма и большевизма. Только, пожалуй, термин "эмиграция" вряд ли приложим к существу того, что происходило в первые годы войны. Думаю, правильней, вслед за Юрой Фишером, называть случившееся не эмиграцией, а "исходом" - исходом из дома рабства, бегством от "красного фараона". Правда, ни кем не инициированным, ни кем не ведомым.

В начале войны сразу же вскрылось всё болезненное и противоестественное в пропитанной ядовитой идеологией струк-

 

туре советского государства. Вплоть до её нижнего уровня -людей. Та часть населения, которая могла безбоязненно выразить своё отношение к сталинскому режиму (я имею в виду сотни тысяч людей, проживавших на охваченных прифронтовыми действиями территориях СССР, и миллионы - на оккупированных немцами), та часть населения не преминула сделать это. В массе своей они слабо разбирались в политических реалиях, были плохо информированы о режиме гитлеровском. Однако посчитали за благо перейти на сторону более благополучного или более цивилизованного, по их мнению, государства.

Вот, кстати, выдержка из письма моего старого товарища, тоже ныне покойного. Майор Красной Армии, участник польской и финской кампаний 1939-40 годов, Филипп Михайлович Легостаев попал в плен в конце 42-го после неравного боя, когда выводил из окружения группу из 170 бойцов и командиров. В письме главному редактору "Огонька" Коротичу (конечно не напечатанному) он цитировал писателя Солоухина:

"Владимир Солоухин спрашивает: Была война, скажем, с турками, когда Суворов брал Измаил, - не было ни одного изменника. Была война со шведами (Нарва, Полтава) - не было ни одного изменника. Была Русско-турецкая война, когда освобождали Болгарию, - не было ни одного изменника. Была, наконец, война с немцами в 1914 году - не было ни одного изменника. Откуда же и почему взялись вдруг миллионы изменников?..

И никак не отвечает на поставленный вопрос. А ответ предельно прост. Это был ответ нашего народа на узурпацию власти, на принудительную коллективизацию, на великие и малые чистки, на тысячи тюрем и концлагерей, на миллионы расстрелянных и замученных, на попрание всех человеческих свобод и обречение всех народов России на нищенское существование. Народ не хотел защищать все эти "блага" советской власти. Невзирая на все ужасы немецкого плена, красочно расписывавшиеся комиссарами, целые подразделения, и даже части Красной Армии со своими командирами сдавались противнику".

 

Это была трагедия государства. Но она обернулась трагедией и для почти девяти миллионов советских людей (оценка В.П. Наумова), бывших военнослужащих и гражданского населения, оказавшихся между молотом и наковальней. Внутренняя сущность обоих режимов исключала возможность гуманного решения судьбы этих людей. Их судьба была предрешена. И сталинизм, и гитлеризм - один позже, другой раньше - продекларировали их истребление. Первый - как "изменников Родины", второй - как "недочеловеков". Однако и тот, и другой, прежде чем расправиться с этими людьми, постарались "выжать" из них всё для себя необходимое.

В частности Сталин, воспользовавшись нежданной помощью Гитлера, намеревался таким образом подавить крик отчаяния, вырвавшийся было из груди тех миллионов, что оказались вне пределов досягаемости советских властей. Но вряд ли бы это ему удалось без помощи "союзников", потому что произошло нечто иное, неожиданное.

Те, кто по своей воле уходили из Советов, уносили с собой не только за четверть века взращённую режимом неизбывную ненависть ко всему пережитому. Они несли с собой надежду на новую жизнь. И выстраданную мечту освобождения России от нечеловеческой системы советского государства. Интеллигенция и кадровые офицеры Красной Армии - мечту осознанную, простые люди (а они составляли основную массу) - по большей части подспудную.

В отличие от эмигрантов первой волны эти люди попали из огня да в полымя. Их исход не привёл в землю обетованную. И не послано было им ни сладкой воды, ни манны. Они оказались лишены свободы. У них не было возможности реализовать свои творческие и профессиональные способности, условия их существования были и в самом деле ужасными. Стоит ли говорить, что почти ни у кого из них не осталось на родине ни славы, ни почёта, ни богатства. Это были разного уровня представители прослойки и тех двух классов, что составляли советское общество. Или, короче, - "подсоветские", и этим всё сказано. У них ничего не было, и им нечего было терять.

 

Довольно скоро они начали понимать безвыходность своего положения. И этот сплав безысходности, жажды мести и стремление К освобождению подвигнул наиболее отчаявшихся к непосредственному участию в военных действиях против ненавистного режима в составе германской армии. Среди тех, кто не раздумывая, встал на сторону врага, были, конечно, и небескорыстные люди. Те, в ком сталинский режим успел надломить нравственные устои, искони присущие русскому народу.

Достоверные сведения по численности военного исхода, то есть добровольно покинувших СССР во время войны советских людей, едва ли когда-нибудь удастся получить. Но радикально настроенных среди них было относительно немного. Но только относительно. Разные источники приводят весьма противоречивые сведения. Так, по оценкам Комиссии при Президенте Российской Федерации, численность военных строевых формирований, созданных командованием Вермахта из советских граждан за всё время войны, не превышала 250, а с учётом нестроевых - 300 тысяч человек, чуть более половины которых составляли бывшие военнослужащие Красной Армии.

Легостаев, которому я больше доверяю, в том же письме Коротичу приводит такие сведения: "Уже с лета 41-го русские добровольцы стали появляться в немецких частях сначала как помощники, а затем и как бойцы. К концу 1941 года начали формироваться целые самостоятельные отряды. И не только из русских, но и из других народов России. Немецкое командование признавало наличие 78 одних только русских добровольческих батальонов, воевавших на Восточном фронте в составе немецких полков. Большое число более крупных частей, вплоть до полков, было включено в состав немецких дивизий. Летом 43-го на всех участках Восточного фронта насчитывалось свыше 90 полков разных национальностей Советского Союза (о наличии которых немецкое командование распространялось не очень охотно) и несчётное число менее крупных подразделений". А строго документированные сведения по казачьим и национальным формированиям приведены Окороковым в нашем сборнике "В поисках истины".

 

Остальные "эмигранты", а также пленные и угнанные на принудительные работы в Германию гибли от истощения и болезней в лагерях для военнопленных, в лагерях остовцев, уничтожались в душегубках концлагерей. Поток смертей нарастал. Казалось, он до основания источит военный исход. Но каждая новая смерть напоминала остающимся об их мечте о свободе, об их надежде на новую жизнь, чудесным образом порождала силы сопротивляться ещё не казавшейся тогда фатальной неизбежности гибели.

Вот так из глубин военного исхода поднималось Освободительное движение, спонтанно возникшее в первые же дни войны. Оно продолжало развиваться стихийно вплоть до конца 1942 года, когда группа бывших высших офицеров Красной Армии после долгих обсуждений и нелёгкой внутренней борьбы приняла решение взять на себя ответственность за судьбы миллионов соотечественников, брошенных одним бесчеловечным режимом на произвол другого. И организационно оформить мечту, надежду, идею избавления России от навязанного ей режима и создания новой государственности.

Получив определённую свободу действий, организационное ядро первоочередной задачей поставило спасение жизней военнопленных и остарбайтеров, облегчение их участи. Другой задачей было проведение массированной разъяснительной работы в среде узников лагерей. Люди должны были, наконец, узнать всю тщательно скрывавшуюся от них правду о советской действительности, о существе и чудовищных преступлениях сталинского режима, о настоящем положении дел на родине, о перспективах возможной свободной жизни. На тот период это были единственно верные, однако трудно выполнимые задачи.

И вот первым, наиболее целенаправленным и результативным началом организационного ядра Освободительного движения стала Дабендорфская школа РОА - Русской Освободительной Армии. Конечно, никакой армии тогда ещё не было, однако власовцы рассчитывали готовить там для неё офицерские кадры. И в конце концов реализовали свой план. В сущно-

 

сти Дабендорф представлял собой лагерь со штатом порядка 1200 человек, располагавшийся в небольшом барачном городке под Берлином. Дав согласие на создание этого образования, немцы, конечно, преследовали свои цели. Понятно поэтому, что и условия существования здесь были никак не сравнимы даже с рядовыми гитлеровскими лагерями.

Но главное было в другом. И власовское руководство лагеря (из бывших высших офицеров Красной Армии), и преподаватели школы (из бывшей советской гражданской и военной интеллигенции), и контингент слушателей (в основном военнопленные), и все, кто так или иначе участвовал в этом образовании, все они были объединены единодушным неприятием большевистского режима. В этом смысле все они были равны. Все они, от генералов и учёных до рабочих и колхозников, прошли тяжкую дорогу физических, нравственных или духовных страданий и на родине, и в плену, а некоторым довелось воочию убедиться в иллюзорности прелестей жизни и в "культурной" Германии.

Чего же большинство из них хотело? Да просто жить по-человечески, быть свободными людьми в свободной России. Они искренне желали её преображения и страстно искали цели и пути перемен. В Дабендорфе открыто проводились диспуты и семинары, завязывались острые дискуссии на самые злободневные темы. Скрупулёзно анализировались различные аспекты политической, общественной и культурной жизни СССР, нацистской Германии, стран западной демократии. Обсуждались концепции и практические возможности установления новой государственности России, избавленной от противоестественных проявлений этих систем. Выполнялись научные исследовании в области политологии и философии.

На территории лагеря первое время размещались редакции двух русскоязычных газет "Заря" и "Доброволец", в которых сотрудничали талантливые журналисты и писатели. Из написанного в Дабендорфе могла бы составиться не малая библиотека публицистики, научных работ, художественных, драматических и даже музыкальных произведений. Доберётся ли

 

когда-нибудь рука исследователя до этого интереснейшего материала...

В одной из своих книг Дж.У. Фишер очень метко охарактеризовал Дабендорф как "один из редчайших, сравнительно независимых островов в тоталитарном мире гитлеровской Германии". Именно здесь зарождались истоки основных идей Пражского манифеста. Именно здесь, рядом с логовом нацизма, формировались кадры убеждённых, сознательных участников Освободительного Движения Народов России - движения, направленного на борьбу против Сталина и Гитлера.

Волею судеб старшим в Движении стал и был весь период 1943-45 годов Андрей Андреевич Власов. Именно старшим, а никак не генералом, не командиром, не начальником. Не он возглавлял Движение - оно выдвинуло его во главу. Не оно руководилось указаниями Власова - он сделался выразителем духа Движения, представителем его чаяний и целей, стал его символом. Оттого и начали называть Освободительное движение Власовским.

Но никаким боком нельзя приставить ни к Движению, ни к Власову зверства, чинившиеся карательными подразделениями германской армии и полицейскими отрядами на оккупированных территориях СССР, участие национальных и казачьих формирований в боевых действиях против Красной Армии, войск "союзников" и партизан в странах Европы.

Больно, обидно, несправедливо, что память об этих акциях продолжает ассоциироваться в сознании большинства россиян, по крайней мере, старшего поколения, с именем Власова. Вот только люди, в них участвовавшие, никогда не были власовцами, а находились в подчинении командования Вермахта. Не они были выразителями идей Власова, идей Освободительного движения. Это были те, кого советская власть довела до крайней черты отчаяния, те, о ком я уже говорил.

Власов не был изменником Родины. Генерал-лейтенант Красной Армии, отличившийся при защите Москвы в декабре 41-го (вспоминают ли его теперь в годовщины контрнаступления советских войск?), он не посчитал для себя возможным не

 

выполнить приказ, а после провала заведомо авантюрной операции, инициированной Сталиным, отказался покинуть остатки своей окружённой армии, был захвачен русскими полицаями и выдан немцам.

Военнопленный Власов не изменил своему народу и в стане врага. Из талантливого военачальника, каким проявил себя при обороне Москвы, Власов превратился в искусного дипломата. Он сделался политическим представителем тех миллионов русских людей, которые были обречены на уничтожение Гитлером. Так или иначе. Заключённые немецких лагерей тянулись к Власову, как к человеку, как к единственной надежде. И он многое сделал для спасения многих. И не его вина, что среди них оказались те, кто не добавил чести его имени.

Власову удалось, казалось бы, невероятное. В условиях жёсткого противодействия верхушки нацистского руководства он сумел организационно оформить чисто русское образование, что в принципе противоречило расистским концепциям Гитлера. Власов сумел обеспечить жизнедеятельность Движения, по существу, враждебную Гитлеру. Наконец, он смог обособить Движение и от националистических и, самое главное, от нацистских тенденций. Наёмником нацистов, несмотря на многочисленные попытки использовать его в своих интересах, ни сам Власов, ни Движение в целом никогда не были.

Справедливости ради следует отметить сочувственное отношение и к Власову, и к Движению, носившему его имя, антигитлеровски настроенной части германского военного командования. Но этого сочувствия было, конечно, недостаточно. Вплоть до самого конца войны гитлеровская верхушка опасалась расширения деятельности Власова и, надо отдать должное, не без оснований.

Идеологическая работа интеллектуалов военного исхода стала приносить всё более ощутимые результаты. В то же время она приобрела более глубокое содержание. Возникло самоосознание роли этих людей в Освободительном движении народа. Наибольший резонанс и в среде бывших советских, оказавшихся под властью Германии, и в рядах бойцов Красной

 

Армии вызвал Манифест КОНРа - Комитета Освобождения Народов России, или, по-иному, Пражский, или Власовский манифест. Этот программный документ декларировал цели Освободительного движения, способы их реализации и условия, на которых Движение могло принять помощь со стороны Германии. Это был поистине эпохальный документ, в котором будущее России утверждалось без большевиков и эксплоататоров.

Стремительно приближался конец войны. Всё кипело вокруг имени Власова. Но если радикальная часть первой эмиграции с упрямой настойчивостью требовала незамедлительного комплектования воинских соединений, объединённых общим командованием, то почти весь военный исход (рабы, пленные, остовцы, пришлые люди) находился в это время во власти какой-то странной иллюзии упования на чудесное избавление от близившейся кровавой развязки. Это было похоже на оцепенение кролика перед пастью удава.

Такое необъяснимое, на первый взгляд, психическое состояние многомиллионной массы людей имело свои причины. Их было по крайней мере две. Во-первых, имевшая определённое основание надежда на открытое проявление потаённых умонастроений в рядах Красной Армии: добьём Гитлера, а потом расправимся со Сталиным.

Другой причиной было много значившее для многих молчание их кумира, человека, слову которого они привыкли верить. Есть множество свидетельств, относящихся к тому периоду, но вряд ли кто мог догадываться, что творилось тогда в душе Власова. Однако знаю доподлинно и к этому ещё вернусь, генерал прекрасно понимал бессмысленность войти в вооружённое столкновение с наступавшими частями Красной Армии. Теперь, я уверен, его мысли и действия были направлены лишь на одно - сохранение жизней доверившихся ему людей. Вот последний приказ пленённого советскими войсками генерала, извлечённый из архивной пыли Александровым:

 

Я нахожусь при командире 25 танкового корпуса генерала Фоминых. Всем моим солдатам и офицерам, которые верят

 

в меня, приказываю немедленно переходить на сторону Красной Армии. Военнослужащим 1-й Русской дивизии генерал-майора Буняченко, находившимся в расположении танковой бригады полковника Мищенко, немедленно перейти в его распоряжение.

Всем гарантируется жизнь и возвращение на Родину без репрессий.

Генерал-лейтенант А. Власов 12.5.45 20.15.

 

Комментируя этот документ, Александров замечает: "Генерал-лейтенант Е.Н. Фоминых заставил Власова подписать такой приказ под угрозой уничтожения Ваших банд. Ключ к пониманию последнего Власовского приказа заключается во времени его написания - 20.15. Власов знал, что Буняченко распустил дивизию в 12.00, т. е. за 8 часов до написания текста. К моменту поступления приказа все, кто хотел уйти, перешли в американскую оккупационную зону. Отказ Власова подписать приказ мог привести к уничтожению советскими танками безоружных людей, решивших перейти в советское расположение: по оценке командира 2-го полка подполковника В.П. Артемьева их насчитывалось несколько тысяч".

А всего на апрель 45-го численность воинских соединений, подчинённых Власову, превышала 120 тысяч человек, в их числе "около 65 тысяч казаков всех казачеств России, не считая 60-тысячного корпуса генерала Г.М. Семёнова на Дальнем Востоке и отдельных казачьих формирований в составе Вермахта. Но эта огромная сила, - заключает Окороков, - удесятерённая ненавистью к сталинскому режиму, жаждой свободы и осознанием безысходности своего положения, так и осталась невостребованной. Развязка, трагическая развязка была уже близка".

Да, перед самым окончанием войны Власов получил возможность собрать под свои знамёна весьма значительные вооружённые силы. Но он не сделал этого.

Правда, что, будучи на верху Движения, окружённый уважением соратников, признанием благодарных ему миллионов порабощённых людей, Власов, как человек, прекрасно понимая

 

двусмысленность своего положения, тяжело его переживал, остро чувствовал одиночество. Он мог покончить со всем этим. Но он не сделал этого.

Правда и то, что Власов предвидел трагический конец и сознательно шёл на мученическую смерть. В конце войны он мог спасти свою жизнь. Но он не сделал и этого.

Но, по-видимому, существовала ещё одна причина того состояния, в котором застыл военный исход в ожидании разрешения своей участи. Это надежда на поддержку, сочувствие или хотя бы снисхождение со стороны так называемых "союзников". Однако в коровьих глазах "свободного мира" не отразилось и намёка на сострадание ни к власовцам, ни к другим подсоветским.

Всю их многомиллионную массу так и не смогла до конца войны "переработать" адская машина гитлеровских лагерей. Когда нацистский режим пал, все они вдруг оказались на свободе. На короткое время они стали свободными от издевательств надзирателей лагерей, от приказов немецких командиров, от подневольного труда на бауэров. Хотя это был только глоток свободы, его хватило, чтобы военный исход вновь всколыхнулся. Слишком резок был контраст увиденной ими жизни с тем, что помнили они о своём подсоветском прошлом. Слишком многое теперь они уже знали об истинном лице сталинского режима. И тем более устрашающей виделась им перспектива попасть в новую мясорубку, которая ждала их на родине.

В этом свете военный исход и все, так или иначе затронутые его настроением, предстали перед сталинским руководством не шуточной силой, грозившей подрывом режиму, его разложением. Именно эта сила представляла теперь грозную опасность для сталинского руководства.

Тиран всё-таки добился своего. Я уже отметил, что первая часть его дьявольского плана уничтожения свободы мысли в России была исполнена, хотя и не до конца, безумцем Гитлером. Но вряд ли бы Сталину удалась вторая, если бы начало "делу" не положили дальновидные "союзники", которые отнюдь не были доброжелателями России свободной. Довершить этот

 

план, закончить начатое "союзниками" постарался сам Сталин, а впоследствии его подельники и верные последователи на родине и косвенные пособники на Западе.

Кровавый конвейер, оправивший на тот свет не менее трёх миллионов жизней, переместился с подвластных Германии территорий Европы в Сибирь и на Крайний Север СССР. "Работу" гитлеровской машины смерти с ещё более чем пятью миллионами оставшихся в живых продолжила другая, не менее чудовищная. Руками палачей СМЕРШа, на спецпоселениях и в лагерях ГУЛАГа были физически уничтожены или морально сломлены и те, кто осмелился встать на борьбу с режимом, и те, кто спасался от него. А заодно и те, кто был к нему безразличен, лоялен или даже предан. Любимая пословица следователей Лубянки: лес рубят - щепки летят.

В своё время Ленин на германские деньги поработил Россию на условиях Брестского мира. Власовцы с помощью Германии попытались её освободить на условиях Пражского манифеста - на условиях, не затрагивающих чести и независимости нашей родины. Что ж, побеждённых - и неправых, и правых - у нас не щадят. Даже оглянувшись назад, даже увидев, - находят оправдание убийцам, но не могут простить мученикам...