Глава 17

Чрево тюрьмы

 

Прошли выходные дни. Прошла утренняя проверка. Меня, по каким-то причинам не вызывали. Для меня был день отдыха.

 

К этому времени я узнал подробности о первом корпусе. На первом этаже левого крыла было двадцать четыре камеры для особо опасных. По правому крылу были камеры смертников, заключенных, приговоренных к расстрелу. Примерно раза два в месяц, по ночам, из камеры смертников кого-то уводили. Их камеры находились почти под нами. Когда их вели по тюремному двору, где их ждала спецмашина со спецконвоем, некоторые кричали. После их криков я не мог спать всю ночь. Один раз я услышал, как кричала женщина.

- Куда вы меня тащите? Куда? - кричала она, - Я не хочу. Гражданин начальник, ведь правда вы меня назад в камеру отведете? Начальник, миленький, ну скажи мне, ведь вы меня не туда ведете? Ну, скажи.

Мне стало жутко.

- За что женщин приговаривают к расстрелу? - спросил я Бориса.

- Как и всех, - ответил Борис, - за хищение в особо крупных размерах, за незаконные валютные операции в крупных размерах, за убийство. Их во Владивостоке сейчас не расстреливают, - продолжал Борис, - Она вот кричит и не знает, что сейчас ее этапом в Новосибирск погонят. Сейчас по Дальнему Востоку и Сибири в Новосибирской тюрьме расстреливают, а раньше расстреливали и в Хабаровске, и в Иркутске, и во Владивостоке. Потом решили, что это нерентабельно в каждой тюрьме держать палача, работа у него не на полную ставку, ведь не каждый же день людей стрелять приходится. А так в Новосибирск с разных мест смертников подвозят, тут у палача на полный день, по моему, работа есть, тем более, что часто в лагерях бунты бывают, братва не выдерживает, взбунтуется, охранника убьют, например, тогда многих к расстрелу приговаривают. Много с лагерей гонят на расстрел.

 

На втором этаже, по левому крылу, находилось несколько камер с китайскими перебежчиками. Там в основном сидели китайцы, которые, как выяснил я позже, наслышавшись советского радио на китайском языке, перебегали в советский коммунистический рай. По нашему этажу их сидело двадцать семь человек. Они все числились за КГБ. Обычно, за нелегальный переход границы им давали по два-три года лагерей, а потом отправляли на поселение в глухие места Хабаровского края или Амурской области.

В том же крыле сидели осужденные женщины.

По правому крылу напротив были камеры с подростками от четырнадцати до восемнадцати лет. Это были следственные камеры. Часто в эти камеры, если не хватало мест, сажали взрослых уголовников, или, наоборот, иногда подростка помещали в камеру, где сидели взрослые уголовники. А, вообще, подростков старались держать отдельно.

На третьем и четвертом этажах были, в основном, следственные камеры, рассчитанные на четверых, но в которых всегда держали от десяти до шестнадцати человек.

Пятый и шестой этажи надстроили во время Брежнева. Там были большие камеры для осужденных, в которых находилось от двадцати до шестидесяти человек. И на крыше шестого этажа находились прогулочные дворики.

Тюрьма была построена до революции, в 1904 году, но особо бурное строительство и расширение тюрьмы продолжалось в последние годы правления Брежнева.

Напротив первого корпуса возводился еще шестиэтажный корпус. Стройка шла днем и ночью.

Строили заключенные, в основном, без техники, руками.

Все - кирпичи, раствор, бетон - носили на носилках.

Заканчивалось строительство подземной тюрьмы,

 

которую вырубили в скале, тоже напротив первого корпуса, только с другой стороны. Все это я узнал от двух заключенных, которые участвовали в этой стройке, но проштрафились и их отправляли в лагеря. Вообще, о строительстве подземной тюрьмы ходили жуткие слухи. От всех этих слухов веяло какими-то переменами в политике страны. Пять-три жила обычной жизнью. После бегства наседки к нам привели еще одного. Он зашел какой-то взъерошенный, растерянный, испуганный. На вид ему было лет сорок. Так как народу уже было много, мы тщательно следили, чтобы в камере не завелись вши. Этим занялся Анатолий, который ударил наседку. Сейчас он заставил новенького, которого звали Федор, и которому тут же дали кличку Федоска, проверять все швы в его одежде, потому что в швах одежды прячутся вши. Федоска с таким деловым видом рассматривал свои трусы, как ювелир мог рассматривать свои изделия. Я посмотрел на Федоску и понял, что у него что-то не в порядке с головой. Федоска просмотрел свою одежду и сказал, что у него все нормально. Анатолий сам взялся проверять его одежду.

- Пес ты такой, да на какой же ферме ты развел этот табун? Или тебя, что, сюда десантом забросили, чтобы ты вшей здесь развел?

Он стал хлестать Федоску по лицу его трусами. Федоска стоял раздетый в короткой майке и глупо посматривал на всех.

- Да они меня совсем не кусают, - виновато сказал он. К нему подошел Борис.

- Да эту одежду только выбросить.

- У меня есть запасная одежда, - предложил я, - но она будет большая ему.

Федоску одели. А Борис подошел к двери и стал суетиться около дверного глазка. Со стороны коридора,

 

круглое стеклянное отверстие закрывала резинка. Дубак поднимал эту резинку, заглядывал в камеру и смотрел, что там делается. А мы не могли видеть из камеры, что делается в коридоре. Борис нагрел стекло зажженной спичкой, и полил его водой. Стекло лопнуло. Он иголкой расширил трещину, и этой же иголкой отодвинул резинку в сторону и стал наблюдать, что делается в коридоре. Не отрываясь от глазка, он подозвал меня к себе.

- Хочешь сеансы половить в коридоре? Смотри.

Я стал смотреть в глазок. По коридору прохаживался молодой дубак, которого звали Саша. Ему было не больше двадцати пяти лет. В его лице было что-то крысиное. Он, как крыса, рыскал по коридору и смотрел в глазки камер, где находились подростки Его почему-то заинтересовали эти камеры. Он бегал от одной камеры к другой. Наконец, он стал наблюдать только за одной камерой, которая находилась почти напротив нашей.

- Что он там мечется? - спросил я Бориса, - Наверное, засек, как коня пускают.

Я стал дальше наблюдать. Дубак Саша открыл дверь и вывел какого-то подростка лет пятнадцати. Это был мальчонка ниже среднего роста, худой. Одежда висела на нем мешком. Дубак закрыл дверь и остался в коридоре один с мальчиком, который испуганно смотрел по сторонам.

Дубак мелкой, крадущейся походкой обошел подростка и неожиданно нанес ему удар в живот. Мальчонка охнул и скорчился. Дубак подождал, пока он выпрямится, и тут же снова нанес ему молниеносный удар. Мальчонка опять скорчился. И все повторилось снова. Я понял, что дубак отрабатывает удары по уязвимым местам. После четвертого удара мальчонка упал и стал корчиться на полу. Я стал стучать ногами в железную дверь. Дубак посмотрел на нашу дверь, и танцующей походкой, играя большим тюремным ключом, подошел к нашей

 

двери и увидел, что резинка отодвинута в сторону. Он открыл кормушку.

- Чем недоволен, господин преступник?

Я никогда никого не обзывал, но тут не сдержался.

- Ты, что, крыса тюремная, делаешь? Кого ты бьешь? Он же, ребенок. Или что, ваша коммунистическая мораль учит этому?

Румяное крысиное лицо дубака побагровело.

- Как? Как ты назвал меня? Повтори еще раз.

- Крыса тюремная, ублюдок коммунистический, твое место здесь, в камере. Я на тебя жалобу писать прокурору буду.

Дубак еще больше побагровел, заматерился, скрипнул зубами и захлопнул кормушку.

- Знает, видно, по какому делу ты под следствием находишься, боится КГБ, - сказал Борис, - без их указания боится трогать, а то бы сейчас он наряд вызвал и утащил бы тебя в "комнату смеха". В ней стены оббиты войлоком, крика оттуда не слышно. Там бы тебе они отбили или легкие, или почки. Кровью бы харкал после этого. А жалобу писать бесполезно. Этот дубак в смене чечена, того, что тебя в клоповник отправил. Жалоба только до чечена дойдет. Тот ее порвет и выбросит, а дубака еще и похвалит. Они здесь приемы карате отрабатывают, особенно на подростках. Этими жалобами ты здесь ничего не докажешь. Я срок так заработал.

Сидел под следствием по первому сроку, - стал он рассказывать, - за спекуляцию. Поехал я как-то с женой к ее родственникам в Прибалтику. Достал там немного запчастей для машины. Перепродам, думаю, подороже; а меня зацепили. Дело шло к тому, что меня могли отпустить, выкрутился я. А тут прихожу со следствия, а в хате у нас вот такой же пацан сидит, плачет: "Ой, мамочка, забери меня отсюда". Несколько дней все плакал. А тут после проверки дубак его в коридор вывел. Слышим,

 

избивать стал. Пацан так сильно кричал. Я не выдержал, стал стучать в кормушку кулаком. В руках у меня король шахматный был. Дубак открыл кормушку. Я поманил его пальцем, как будто сказать что-то хочу. Он свою змеиную рожу в кормушку сунул. Тут я залепил ему королем. Не думал, что в глаз попаду. Дубаку после этого стеклянный глаз вставили, может и орден за отвагу дали, а мне печень отбили. С тех пор без таблеток не могу, вдобавок восемь лет накатили. На Сахалине на лесоповале восемь лет бревна катал. В сорокаградусные морозы работал, все здоровье там оставил. Освободился больной. Жена ушла от меня, замуж вышла, еще когда я в лагере был. Пробыл я на свободе всего четыре месяца. Напился как-то с горя. Иду по улице, а они вдвоем под руку идут. Жена меня увидела, за него спряталась. Ну, а ее новому мужу я по морде накатил. А сейчас вот и крутят меня за хулиганство. До пяти лет могут накрутить. Если пять лет влупят, не выживу я, наверное. Прошло еще несколько дней, а меня все не вызывали на следствие. Я отдохнул и физически, и морально. Как получается, думал я, попал я первый раз в камеру, она мне показалась жуткой. Думал, что никогда не привыкну. Эти темные стены, эти решетки, бетонный пол, лампа, которая горит круглые сутки, отвратительная баланда, невыносимые тюремные запахи, постоянные набеги клопов и тараканов, и постоянная опасность от вшей, иногда по два раза в день одежду свою просматриваешь. Но, после того, как я стал попадать в стаканы, камера уже не казалась мне такой страшной, и, действительно, стала казаться домом. Не даром ее называют хатой. Это по первости кажется страшно, но когда проходишь круги тюремного ада, то сознаешь, что камера, это не совсем худшее.

Как открылась дверь камеры, никто не заметил. В дверях появился корпусной по кличке Арлекино.

 

- Всем стоять на месте! Не шевелиться! - заорал он. За ним стояли еще несколько дубаков. У всех в руках были гибкие стальные прутья, заостренные на конце.

- Если есть у вас запрещенные вещи, добровольно предлагаю сдать их, а не то перевернем все кверху дном и матрацы распорем. Кто сегодня дежурный у вас?

- Я, - ответил Федоска.

- Есть запрещенные вещи?

- У нас здесь были запрещенные вещи, - сказал я, - вот Федоска вшей принес, но мы вывели, а сейчас вот клопы и тараканы одолевают, надо бы вывести их чем-нибудь. Арлекино зло глянул на меня.

- Руки, назад, за голову, и по одному быстро на коридор! Бегом! - заорал он.

Каждого, кто выбегал, он сопровождал ударом прута. В коридоре стояли еще несколько дубаков.

- Лицом к стене, и не шевелиться! - заорал один из них. В коридоре дежурил дубак Петя, при котором Шурик рот зашил. Около него стоял Дуров, заключенный по фамилии Яровой. Он разносил баланду и мыл полы по этажам тюрьмы. О нем ходили слухи по тюрьме, что он был заядлый стукач, что не стеснялся закладывать всех подряд, и дубаков, и заключенных.

Арлекино и дубак Петя стали делать обыск в камере, а остальные стали нас обыскивать.

В локте правой руки у меня появилась судорога. Я снял правую руку с головы и сразу же на меня посыпались обжигающие удары стальных прутьев. Эти прутья со свистом жалили мое тело. Я резко повернулся и получил удар в лоб. Кожа на лбу лопнула, кровь стала заливать лицо. Это остановило дубаков.

В это время Арлекино выскочил из камеры. Он услышал, что в коридоре что-то происходит. Когда он увидел кровь на моем лице, это привело его в ярость.

- Вы, что, дебилы, надедали? Приказа бить не было!

 

Был приказ камеру на уши поставить! Перед КГБ сами отвечать будете! Теперь из-за вас он будет клеветать за границу, что его били в тюрьме. А его же никто не трогал, - вдруг что-то пришло ему в голову, - Ведь правда его никто не бил? - обратился он к заключенным.

- Да, его никто не бил, он сам головой о стену стукнулся, - ответил «Дуров» - Яровой.

Я пошел, умылся, приложил носовой платок ко лбу. Обыск продолжался. Арлекино снова вышел из камеры.

- Чье это? Что это за таблетки?

- Мои таблетки, - произнес Борис.

- Что-то в тюремной больнице у нас таких таблеток нет. Где ты их взял? Может это наркотики?

- У меня больная печень, и я уже несколько лет пользуюсь таблетками. Это, но-шпа. Мать передает мне.

- А справка от врача у тебя есть, что тебе эти таблетки нужны?

- В деле у меня все есть, можете посмотреть.

- Таблетки эти я у тебя забираю, не положено это в тюрьме. Это импортные таблетки. Вроде, больше ничего у вас запретного нет.

В это время «Дуров» - Яровой сказал:

- Гражданин корпусной, разрешите мне поискать, я знаю, куда они прячут. - Он сам раньше сидел в камере и знал, куда могли прятать что-то.

Арлекино разрешил, хотя они уже нашли то, что им нужно было. Яровой забежал в камеру и минут через десять торжественно вынес чай в полиэтилене и самодельный бритвенный прибор и несколько бритв.

- Видите? - говорит, - Они больше недели в бане не были, а все выбриты.

Арлекино похвалил его.

- Хороший ты человек, - сказал он, - но на воле тебе голову не сносить.

Нас вернули в камеру. Там все было разбросано.

 

Я понял, что это, работа Быкова. Он решил отомстить Борису за отказ доносить на меня.

Вечером я, как обычно, рассказывал очередную главу из Евангелия. Это была 5-я глава Евангелия от Матфея, Нагорная проповедь.

Блаженны нищие духом, ибо их есть Царство Небесное.

Блаженны плачущие, ибо они утешатся.

Блаженны кроткие, ибо они наследуют землю.

Блаженны алчущие и жаждущие правды, ибо они насытятся.

Блаженны милостивые, ибо они помилованы будут.

Блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят.

Блаженны миротворцы, ибо они будут наречены сынами Божиими.

Блаженны изгнанные за правду, ибо их есть Царство Небесное, - пересказывал я Нагорную проповедь.

- Какое сильное место, "Блаженны изгнанные за правду", - сказал один из заключенных, инженер Владивостокского порта, - Как бы я хотел оказаться на твоем месте. Пострадать за правду - большая честь. Вот, я сижу за взятки и мне стыдно, что я сижу, а у тебя положение совсем другое. Я бы с удовольствием поменялся с тобой.

- Если ты будешь жить по правде, если будешь выполнять заповеди Христа, тебе представится много возможностей быть изгнанным за правду. Так поступили с Христом, с Его учениками, и это ждет всех Его последователей. Все долго молчали.

- Братва, вы как хотите, а я с сегодняшнего дня бросаю курить и материться, - сказал инженер.

- Это можно не курить, - поддержал его Федоска, - я тоже не курю. Зачем курить? И так дышать нечем. А вот ежели мы все бросим курить, а? Ежели бы курево нам на пользу было, а то ведь только вред от него.

- Да, что ты зарядил, ежели, ежели? Что смиряться стал, что ли? - перебил его Анатолий, А вот, если я твою

 

баланду съем, ты тоже смиряться будешь или по башке мне дашь? Федоска растерялся.

- Смиряться буду. Да, как я тебе по башке дам? Ежели бы я только захотел тебе по башке дать, то ты бы мне уже дал.

Все рассмеялись.

- Хватит смеяться над человеком, - сказал Борис, - Федоска все правильно говорит. Я тоже не курю.

И все в камере решили бросить курить, кроме Анатолия.

- А я пока вшу следаку не подброшу, буду и курить, и материться. Завтра, если на следствие вызовет, я ему, козлу, и подброшу парочку. Пусть почешется. А еще я должен Яровому отомстить за то, что чай и бритвенный прибор забрал.

Анатолий подошел к параше.

- Восемь-пять, восемь-пять, - закричал он.

- Восемь-пять слушает, послышалось в трубе.

- У вас вши есть? Подгоните в пять-три на коне парочку, да покрупнее, племенных, а если у вас нет, дыбаните в других камерах.

Где-то через полчаса Анатолию спустили на "коне" пару огромных черных вшей, упакованных в полиэтилен. Анатолий восхищался:

- Вот это настоящие, племенные, хороший табун выведут. Он взял спичечную коробку, осторожно вытряхнул их туда и сказал, - Плодитесь и размножайтесь у следака в трусах. Десантом я вас к нему заброшу, а вы, может, и к женушке переползете. Он, козел, не поймет сразу, в чем дело, так что не теряйте времени, размножайтесь.