Глава 18

Следствие продолжается

 

На следующее утро меня увезли на следствие. Я все больше поражался наглости следователя Истомина. Он разложил передо мной черновики, жалобы, протесты, заявления в органы советской власти. Среди этих черновиков было заявление Брежневу, тоже в черновом варианте. Все это следователь представил как клевету и антисоветскую пропаганду.

- Прежде всего, это, черновики, - ответил я, - Это мои мысли здесь записаны. Что у вас уже и мыслить запрещено? Почему вы об этом официально не объявляете?

- Почему мыслить запрещено, - возразил Истомин, - мыслить у нас не запрещено. Можешь думать все, что угодно. Твои мысли даже могут расходиться с официальной идеологией, но если ты свою мысль записал, даже пусть на черновике, и эта мысль расходится с официальной идеологией, то это будет клевета и антисоветская пропаганда.

- Так в статьях 190 и 70 главным фактором считается распространение, а не написание.

- Ты что нас за дураков считаешь? Ты что, писал для того, чтобы не забыть свои мысли? Нет, ты писал для того, чтобы распространить. Вот, написал ты жалобу прокурору, ты распространил клевету, что вас притесняют. Или вот, к примеру, у тебя еще обвинение. Ты написал письмо в защиту Щаранского, Гинзбурга, Орлова, Якунина. Эти письма были клеветническими. Ты называешь их честными людьми, а суд признал их преступниками. Ты подтверждаешь эти мысли, что записаны в черновиках? Или, может быть, ты сейчас признаешь их ошибочными и раскаешься в этом?

- Вы что, предлагаете мне раскаяться в том, что я раньше неправильно мыслил, или я должен раскаяться в том, что я не молчал, и эти мысли привели меня в тюрьму?

- Желательно, и в том, и в другом, чтобы для других урок был.

 

- Вы что думаете, что после всего, что вы мне сделали в тюрьме, вы запугали меня? Нет, все, что я делал, я делал правильно. Отрекаться от этого я не собираюсь.

- Хорошо, - сказал следователь и обратился к своему помощнику, лейтенанту Свинчуку, - Запишите все.

Он стал диктовать свои вопросы и мои, приблизительно, ответы. Это было уже сверх всего. Я возмутился и заявил протест.

- Почему вы не записываете мои ответы сразу и с моих слов?

- А ты все равно ничего не подписываешь. Какая тебе разница, что здесь будет написано?

Следователь просто издевался надо мной. Он хотел показать, что я полностью в его руках.

Когда меня посадили в машину КГБ, к моему удивлению, я увидел в машине бутылку вина, яблоки и бутерброды с колбасой и сыром. Мы были уже почти на полпути к тюрьме, и старик-конвоир сказал:

- Ну, что, может быть на природу съездим? Отдохнем немного, да и Борис с нами немного развеется, а то ему в камерах уже надоело.

Я понял, что это провокация со стороны Истомина, и сказал:

- Везите меня в тюрьму.

- А что так? - спросил старик и продолжал, - Отдохнем, поговорим...

- Что-то ты разговорчивый стал. За все время я только и слышал от тебя: "Шаг вправо, шаг влево - стреляю без предупреждения!"; а то вдруг тебе на природе со мной поговорить захотелось. Что, за побег пристрелишь там? Прекращайте эту дешевую провокацию, везите меня в тюрьму. Из машины я выйду только в тюремном дворе, или стреляй здесь.

Молодой конвоир все это время молчал, а старый заматерился и сказал:

 

- Ну, сволочь, не хочешь, не надо, - и крикнул шоферу, - Вези его в вонючую тюрьму, если ему так нравится, и пусть он там сдохнет.

Когда мы подъезжали к тюрьме, молодой конвоир снова стал шутить:

- Ну, что, старый, отдай Борису бутерброды.

- Не положено ему бутерброды, пусть баланду жрет.