Глава 26

Круги ада

 

8 октября, сразу после проверки, дубак открыл кормушку и крикнул: «Перчаткин - с вещами!».

Я собрал свои вещи в тюремный мешок. «Наконец-то я покидаю эти тюремные стены, - думал я, - в лагере хоть воздухом свежим дышать буду».

- Давайте сядем, посидим по русскому обычаю перед твоей дорогой, - глядя на меня сказал старый заключенный. Мы все сели, несколько минут молчали.

- Дай Бог, чтобы тебя направили в ближайший лагерь, чтобы далеко не гнали, - снова заговорил заключенный, - Этап, самый страшный и опасный период в жизни заключенного. Конвой на этапе ни за что не отвечает, в том числе и за жизнь. Он должен живого, мертвого или искалеченного, сдать тебя следующей тюрьме. Главное, доставить и сдать. Если хочешь остаться живым, забудь о своем человеческом достоинстве. Бывает так: гонят этап, загонят в грязь и дают команду: "Ложись!". И через несколько минут с автоматов бьют. Кто не захотел упасть в грязь, навечно лягут там. Гордых конвоиры не любят. Пристрелят, а в деле напишут: "Убит при попытке к бегству". На это у них есть право, и это никто не расследует. Хоть сто заключенных скажут: "Да", а конвоир скажет: "Нет", прокурор поверит конвоиру. Так что будь осторожен, чтобы тебя не пристрелили в дороге.

Через несколько минут меня уже ввели в этапную камеру. Там было уже человек двадцать. Этапная камера была большая. В ней не было ни нар, ни скамеек. Эту камеру называют отстойник. В течение часа туда привели еще человек сорок. Через некоторое время открылась кормушка.

- Получайте паек на этап! - объявил дубак.

 

Заключенные выстроились в очередь. Каждый подходил к кормушке и называл свою фамилию. Паек состоял из половины булки хлеба, одной стограммовой банки рыбных консервов и десяти граммов сахара. В полночь нас обыскали и повели в тюремный двор, где уже ожидали тюремные машины, воронки. Нас стали загонять в воронки. Загнали по столько, что невозможно было повернуться. Кто какую позу принял, в такой и оставался. Легче было тем, кто был невысокого роста, а я со своим ростом, стоял, согнув голову вперед и на бок. Нас привезли на железнодорожную станцию. Воронок остановился. Послышался лай собак. Через несколько минут открылась дверь воронка, и в проем двери ударил ослепительный свет прожектора.

- По моей команде, по одному бегом! Любое отклонение считаю - побег. Конвой стреляет без предупреждения. Бежать без остановки. Первый! - услышал я крик начальника конвоя.

Собаки залаяли еще свирепее.

- Первый, первый, первый, первый, - как эхо прокатилось дальше. Это уже кричали другие конвоиры. Через полминуты послышалась команда: "Второй!". И опять под бешеный лай собак покатилось эхо: "Второй, второй, второй!".

Минут через десять дошла очередь до меня. Я стоял перед выходом из воронка. Свет прожектора бил мне в лицо, а в грудь упирался ствол автомата конвоира. Ствол автомата резко подпрыгнул вверх и раздалась команда: "Двадцать третий!". Я лихорадочно соображал, куда бежать, чтобы по ошибке побежать не туда и не получить пулю в спину.

Я спрыгнул на землю и увидел справа и слева солдат с собаками. Я побежал между ними. Свет прожектора слепил глаза, и я плохо видел, куда бегу. Теперь была одна мысль: как бы не спотыкнуться и не упасть. А вслед

 

неслось: "Двадцать третий, двадцать третий". Это кричали конвоиры, мимо которых я пробегал. Я различал только солдатские сапоги и оскаленные морды собак. Пробежав метров десять, я чуть ли не упал, наткнувшись на тюремный вагон. Здесь свет прожектора уже не бил в глаза, но я, ослепленный этим светом, плохо различал предметы впереди.

Я замешкался у входа в вагон, так как ступенька была высоко. Пока я шарил в воздухе ногой, ища ступеньку, солдат, который стоял около вагона, бил меня прикладом автомата по спине. Это продолжалось несколько секунд. Я быстро оказался в вагоне. Теперь куда бежать? Передо мной солдат с деревянным молотком в руке. Молоток он держит над головой, чтобы нанести удар. Увертываясь от удара молотком, я бегу дальше по узкому проходу в вагоне. По коридору стоят еще три солдата без автоматов, но все с деревянными молотками. Они стоят в трех-четырех метрах друг от друга, каждый кричит: "Двадцать третий!", и каждый норовит ударить молотком. Не хочешь получить удар - увертывайся. Наконец справа секция с открытой железной решеткой. Я залетел в нее. В эту секцию один за другим, стали забегать заключенные. По размерам эта секция была такая же, как купе в обычном пассажирском вагоне, на четыре человека. А нас забили туда пятнадцать человек. Первые, кто забежал, успели сесть на сидения внизу. Сели восемь человек. Несколько человек залезли на второй ярус. Я тоже залез на второй ярус. Троим сидеть было негде, и они сели на пол.

На нас не обращали внимания, забивали другие секции. Когда загнали весь этап, по коридору провели заключенного. Он не бежал, как все. Его вели охранники. Лицо у него было безразличное ко всему. Он не обращал внимания ни на что и ни на кого. На вид ему было не больше двадцати пяти лет. Он был очень бледен. Одет он

 

был в полосатую одежду. "Смертник", - подумал я. И это подтвердилось. Его действительно гнали на расстрел в Новосибирск.

Вагон стоял в тупике несколько часов, и только под утро его подцепили к какому-то составу. Поезд медленно двигался по Уссурийской равнине, часто останавливался, долго стоял на станциях. На какой-то станции загоняли еще этап. Это были женщины.

День клонился к вечеру. Заключенные в нашей секции нервничали, ругались, просили у дежурного конвоира, кто воды, кто просился в туалет. Некоторые, кто сильно хотел в туалет, стали материться и обзывать конвоира. А конвоир ходил невозмутимый, ни на кого не обращая внимания. Вагон гудел, как пчелиный улей. Заключенные стали стучать в стальные решетки. Прибежал начальник конвоя.

-Успокойтесь, успокойтесь, что вы, как звери разбушевались в своих клетках? Вот, когда будете вести себя хорошо и спокойно, как люди, тогда и в туалет сводим, и воды дадим.

Один заключенный из нашей секции не выдержал:

- Как спокойно вести себя? - закричал он, - Я уже не могу. Я вот сейчас здесь, в секции в туалет схожу.

Начальник конвоя был невозмутим.

- Ну, давай, - ответил он, - И вам же нюхать придется. Жрете вы без меры, вон какие рожи отъели, что в решетку не пролезаете, а потом туалет засоряете.

Он ушел. Минут через пять пришли четыре конвоира и стали выводить из секций в туалет. Дошла очередь до нашей секции. Конвоиры открыли решетчатую дверь.

- По одному! Лицом к стене! Разворот кругом через правое плечо! Вперед! На все - тридцать секунд!

У входа в туалет стоит конвоир с деревянным молотком, на поясе пистолет. Он смотрит за каждым, кто заходит в туалет, и все подгоняет, стоя прямо рядом: "Быстрей! Быстрей!".

Потом дали воду. Так трое суток мы добирались до Хабаровска.