Глава 29

Новосибирская тюрьма

 

На пятые сутки мы прибыли в Новосибирск. Здесь меня не задерживают долго. Снова этапная камера. Сутки простоял я в этом отстойнике. И снова этап. Он тоже

 

кажется бесконечным. По количеству еды определяю, сколько дней будет продолжаться этот этап. Две булки хлеба, сорок граммов сахара, две желтые селедки, на которых лежит налет соли. После Владивостокской тюрьмы консервы не давали, давали ужасно соленую селедку, которую тут же выбрасывали, так как после нее сильно хочется пить, а воду не дают, в сутки могут дать один раз, и только одну кружку воды. И так, еды, на четверо суток, значит - четверо суток в пути. Четверо суток сидеть, встать нельзя, в секции стоять запрещено. Спать тоже сидя. Я изнемог и умолял Бога, чтобы это был последний этап. Конвой на этот раз попался хороший. Не кричали, не обзывали, не били, просто поторапливали: "Быстрей, быстрей, ребята". А некоторым пожилым и ослабевшим заключенным даже помогали залезть в вагон.

Секции, как обычно, были переполнены. Конвоиры повесили на решетки каждой секции бачки с водой, и воду постоянно подливали. На этот раз у нас не было проблемы с водой. Нам разрешали по очереди вставать, делать разминку, а когда на проверку шел начальник конвоя, конвоиры предупреждали нас, и мы садились. Все удивлялись, что конвой такой хороший. Какой-то заключенный осмелел и попросил закурить. Конвоир просунул ему через решетку сигарету. Тут же и другие заключенные стали просить. Конвоир бросил в секцию пачку своих сигарет.

- Откуда такой конвой? - спросил один из заключенных.

- Сибирский конвой, - ответил конвоир.

- А сам откуда? - спросил тот же заключенный.

- Из Кемерово.

- А до этого у нас азиаты-мусульмане были. Свирепый народ, бьют заключенных ради развлечения, - продолжал заключенный.

- Мы это знаем, - ответил конвоир, - и при случае, тоже

 

поддаем им. В казармах вместе живем, и бьем их. Если конвой попадается смешанный, то эти азиаты тихими становятся, готовы сапоги лизать. Бьем мы их, как скотину, и убеждаем, что сегодня они охраняют, а жизнь такая, что завтра сам можешь оказаться за решеткой. Вообще, конвой из Сибири редко набирают, если только недобор бывает. Мы вот попали в такой недобор. А обычно конвой и набирают из азиатов, а русских берут только из Вологодской области. Мы сами себе службу не выбираем, - вздохнув, слазал конвоир, - Призвали, в армию, отслужи два года там, куда пошлют, а откажись, сами знаете, - тюрьма. Так проехали мы двое суток.

- Где мы сейчас едем? - поинтересовался кто-то.

- По Уралу, - ответил конвоир. Напоминание об Урале, вызвало у меня волну воспоминаний. Почти все свое детство я провел на Урале. Когда-то, когда мне было лет тринадцать, я проделал такой же путь, только не с Дальнего Востока на Урал, а с Урала на Дальний Восток. Вспомнив об этом, мне так захотелось посмотреть в окно поезда, но в секции окна не было, было только в коридоре, где дежурили конвоиры, да и то оно было матового цвета. Я смотрел через решетку на это окно, и ничего не видел. Колеса поезда монотонно стучали, и я все вспоминал, и вспоминал. Я вспоминал свое детство.

Вырос я без отца. Мой отец был военным летчиком и погиб в авиакатастрофе, когда мне было восемь месяцев. Когда мне было три года, мать вышла замуж, и снова за военного. Он был капитан танковых войск. Старший брат моей матери был командиром танковой дивизии, а мой отчим служил в этой дивизии командиром танковой роты. Я не знал тогда, что Георгий Михайлович Перчаткин был мне не родным отцом. Я этого не

 

чувствовал. Мы жили тогда на Урале, в городе Белорецке.

В 1953 году отца направили в Германию. В это время в Германии вспыхнуло восстание, и в конце этого же года отца арестовали. Его обвинили в связях с восставшими немцами и за невыполнение приказа. Приговорили его к расстрелу, но потом расстрел заменили 25-ю годами заключения и отправили на север, в Воркутинские лагеря. Больше мы его так и не видели, там он и умер. Белорецк стоит на берегу реки Белой. На другом берегу реки была тюрьма. Когда я узнал, что отца арестовали, я стал ходить к воротам тюрьмы. Тогда я думал, что тюрьма j только одна, и я обязательно увижу там отца. Колонны заключенных выгоняли на работу в каменоломни. Я шел за колонной и всматривался в лица заключенных, надеясь увидеть отца. Охранники прогоняли меня, но я упорно приходил до тех пор, пока мать получила первое письмо от отца. Тогда я узнал, что тюрем много и что мой отец в Воркуте. "Зачем надо было ехать в Германию? - думал я, - Зачем эти немцы? Мы так хорошо жили, а теперь мальчишки с нашего двора называют нас шпионами, говорят, что мой отец, шпион". Они это слышали от своих родителей. В нашем доме жили много военных. Один наш сосед, который жил с нами на одной площадке, был следователем КГБ (тогда эта организация называлась НКВД). Все в доме боялись этого следователя. Он за год до этого ночью подслушал, что другой наш сосед, который тоже жил с нами на одной площадке и был директором школы, по ночам слушал "Голос Америки". Следователь НКВД написал донос в прокуратуру и сам вел следствие. Это были сталинские времена, и за это сажали. У этого следователя был сын. Одно время я дружил с ним, но после ареста моего отца, он первый стал называть меня шпионом. У меня с детства появилась ненависть к КГБ.

 

Мать одна воспитывала нас, троих детей. Ей пришлось идти работать. Она устроилась лаборанткой в лабораторию на металлургическом заводе. Потом в Белорецк приехала бабушка помогать матери воспитывать нас. Бабушка была верующей и воспитывала нас в религиозном духе. Мы очень любили свою бабушку. В 1958 году она вынуждена была снова уехать на Дальний Восток, в поселок Сергеевка, где жила ее девяностолетняя мать. Через год я узнал, что мать бабушки умерла, и я решил ехать на Дальний Восток, к своей бабушке.

Мне было тогда тринадцать лет. Мать ушла на работу, а я написал ей записку, чтобы она не беспокоилась, что я уезжаю к бабушке, чтобы забрать ее к нам. В детстве я был очень отчаянным мальчишкой. Я много читал, и как-то прочитал книгу о беспризорниках, которые на крышах вагонов ездили по всей России. "А что разве я не могу?", - думал я. Мать бы меня никогда не отпустила, и я не стал просить у ней денег, решил ехать, как беспризорник. Взял я пакет с пряниками и отправился в путь. Сначала я ехал на товарном вагоне с лесом. Залез я на бревна, и так ехал сутки. За это время, сам не заметил, как съел все пряники. Потом пересел на другой поезд, загруженный углем. Я ехал на тормозной площадке, и скоро понял, что так долго не проедешь. Во-первых, угольная пыль летела на меня, потом, голод, а самое главное, я не знал, куда я еду. Знал, что нужно двигаться в сторону Владивостока. Я вышел на какой-то станции. Недалеко от станции протекала небольшая речка. Я искупался, выстирал свою одежду и стал думать, как бы поесть. Я знал из книг, что беспризорники воровали, но я воровать не умел и не хотел. Мне пришла в голову мысль, насобирать бутылок и сдать их. Я долго кружил вокруг станции. Она была маленькая и найти много бутылок мне не удалось, но все же я нашел несколько бутылок и сдал их. Этих денег мне

 

хватило только на хлебный батон. Я подкрепился и решил узнать, где же я нахожусь, сколько еще ехать до Владивостока. Увидел рабочего железнодорожной станции, подошел к нему и спросил:

- Скажите, пожалуйста, далеко отсюда до Владивостока? - своим вопросом я разозлил рабочего. Он подумал, что я шучу с ним, что-то буркнул, заругался.

Тогда я зашел в здание станции, стал рассматривать карту и вдруг услышал объявление: "Граждане пассажиры, на первый путь прибывает поезд "Харьков-Владивосток".

Когда поезд остановился, я выбрал момент, когда никто не видел, быстро перелез под вагонами на другую сторону, там не было проводников. Я залез на место, где сцепляются вагоны, увидел лестницу, которая идет на крышу вагона. Как только поезд тронулся, я залез на крышу вагона, обнаружил там удобный выступ и уселся на него, как на сидение. Смотрю, вагона через три, впереди, тоже маячит чья-то спина. "Наверное, такой же, как я, надо на следующей остановке туда перебраться", - подумал я. Через несколько часов я так и сделал. Меня радостно встретил мальчишка, немного старше меня.

- Меня зовут Волдырь, а тебя как?

- Борис.

- И все? - удивился мой новый знакомый.

- А что еще?

- Ну меня зовут Володькой, а сейчас я - Волдырь.

- А у тебя другого имени нет что ли?

- Нет.

- Ну, как же так?

- У тебя даже нет настоящего имени.

- Вот поймает тебя милиция, спросит кто ты такой, скажешь: Борис, фамилию назовешь, они сразу найдут, откуда ты. А я вот скажу: "Волдырь", и пусть ищут. Я один знаю, где

 

Волдырь жил. Я уже год так катаюсь.

- А где ты жил? - спросил я.

- В Фергане, а когда мать умерла, меня тетка забрала в поселок, недалеко. Замучился я ей огороды обрабатывать да поливать. Продырявил ей все ведра и убежал. А сейчас, вот, катаюсь, на мир смотрю. Зимой - в Среднюю Азию, там тепло, а летом, куда хочу. Хочешь жрать? - спросил он, доставая пирог.

- Хочу, я сегодня только один батон съел.

- Вот дурак, вокруг столько еды, а ты голодный.

Мы съели пирог.

- Сколько едешь? - спросил меня Волдырь.

- Третий день.

- Я научу тебя, как еду добывать.

На следующей станции он сказал:

- Ну, пойдем продуктами запасаться. Ты покараулишь, а я буду добывать, а потом на следующий поезд пересядем.

- Нет, - ответил я, - я тороплюсь, мне надо скорее до Владивостока добраться, я к бабушке еду.

- Ну, смотри, а я голодным ехать не собираюсь, да и приодеться мне надо.

- А где же ты одежду возьмешь? - спросил я.

- Вот дурак, - ухмыльнулся Волдырь, - Да ее в каждом дворе навалом. Висит белье, сушится, подходи и выбирай, что надо. Ну, ладно, пока. Да, смотри, на крыше не спи, а то свалишься, на ночь иди в вагон, лезь на третью полку, ночью контролеры не ходят.

Я так и сделал. Ночью пробрался в вагон, залез на третью полку и уснул. Утром проснулся, смотрю, в вагоне почти одни солдаты. А за окном, дождь. Так я и остался лежать на третьей полке. Снова наступила ночь, и снова я спал на третьей полке. Слазил я только в туалет. На третий день слышу, один из солдат говорит:

- Смотрю я, на третьей полке пацан лежит, я что-то не видел, чтобы он что-нибудь ел. Эй, пацан, ты живой там?

 

- позвал он.

Я посмотрел вниз.

- Ты куда едешь? - спросил солдат.

- Во Владивосток.

- А ты почему ничего не ешь?

- Да я не хочу, - ответил я.

- Понятно: не хочешь, потому что денег нет. Слазь оттуда, пойдем с нами в ресторан.

Я моментально слез с третьей полки. В вагоне-ресторане солдаты заказали обед и пиво.

- Ты пиво пьешь? - спросил меня тот же солдат.

Я его никогда не пробовал, но на всякий случай, сказал:

- Конечно, пью.

- Свой парень, - сказал солдат, наполняя мой стакан пивом.

Я сделал несколько глотков. Пиво мне не понравилось.

- А сахар есть? - спросил я. Солдаты засмеялись.

- Ладно, пацан, оставь это пиво, ешь лучше, а потом мы тебе лучше конфет купим.

Так я доехал с солдатами почти до самого Владивостока. Солдаты дали мне денег и помогли пересесть на другой поезд, на котором я доехал до Сергеевки.