ПРОЩАЙ КОЛЫМА!
Смерть Сталина для большинства проживавших в то время на Колыме была радостью. Но радостью, скрытой от человеческого взора. Одни спрашивали — что же будет дальше? Другие, такие как мы, «враги», радовались, ожидая просвета
На короткое время будущее вроде бы как притаилось. И вот просвет — Сталина осуждают на съезде партии за его политику, за репрессии. На Колыму прибывает правительственная комиссия и начинает работу. С Нины Семеновны сняли тяжкое обвинение, и стала она невинным ни в чем человеком. Меня освободили наполовину — решение особого совещания при НКВД от 1937 года ликвидировали, а приговор Хабаровского краевого суда 1940 года оставили в силе. Дело Гаранина по-прежнему висело на мне, хотя самого палача расстреляли еще в 1939 году.
Мы думали, что же теперь делать? Уезжать с Колымы или жить здесь?
В 1956 году перестраивается работа техснаба в Ягодном. К руководству работой приходят новые люди. Но эти новые — вчерашние тюремщики, следователи, работники НКВД. Начальником отдела технического снабжения назначают бывшего следователя НКВД, начальником складского хозяйства — бывшего начальника центрального изолятора в Оротукане. Через их руки прошло несколько тысяч замученных. Они меня не узнают, но я-то их помню. Нет, я не мог работать с этими людьми.
В конце октября мы с Ниной Семеновной решили ехать на «материк». Двадцать лет прожито на Колыме, и все то, что пришлось пережить в этом суровом краю, осталось в душе. Память хранила все.
Мы уезжали в другую жизнь, но что нас ждало в будущем, мы не знали. Оно представлялось смутно, хотя вера в новую, лучшую жизнь теплилась в наших душах.
Дорога все та же. В 1937 году, в начале декабря, я шел по ней пешком с партией невольников в таежную глубинку Колымы в сопровождении вооруженного конвоя и злых овча-
рок, с ярлыком «враг народа». Шли больше месяца. Из пятисот зэков до прииска «Журба» тогда дошло всего лишь сто тридцать человек. Я вспоминал этот этап.
Через трое суток прибыли в Магадан. Город преобразился, стал современным. От прошлого мало что осталось: бараки бывшей пересылки, лагерные бараки. Их переоборудовали в ночлежки для уезжающих с Колымы. Тут и мы нашли себе место, пока приобретали билеты на пароход «Дзержинский».
Я стою на палубе «Дзержинского» в бухте Нагаева и вижу свое прошлое. В 1937 году я сходил здесь с палубы парохода. Эти же сопки тогда пугали меня, они казались мне гробницами. Я вижу море, оно по-прежнему свинцового цвета и такое же безотрадное, холодное...
После восьмисуточного плавания в Охотском море пароход «Дзержинский» прибыл в бухту Находка.
На железнодорожном вокзале берем билеты до Москвы. Ощущение пережитого подавляет меня. Я чувствую себя неуверенно в окружении тех, кто не был в лагерях, в неволе.
В 1937 году меня провезли по этой дороге в товарном вагоне, без окон и дверей. Три месяца я был заперт в вагоне. Теперь я вижу все, любуюсь просторами нашей страны.