ЗДРАВСТВУЙ, ПЕТРОЗАВОДСК !

Начинаю новую жизнь. Научная «база». Сайнаволок. Мой добрый ангел — Анна Форгель. Встречи, знакомства. Муки «творчества». Наверстываю упущенное.

1 ноября 1947 года я прибыл в Петрозаводск. Поезд стоял на станции сорок минут, но мне было велено выйти не здесь, а на следующей остановке, станции «Голиковка», которая в десяти минутах пешего хода от моего будущего места работы. Тогда петрозаводский вокзал размещался в старом деревянном здании, возможно, еще со времен Николаевской железной дороги. Само вокзальное помещение мне показалось бедным, мрачным и неуютным. Ровно через семь минут после отправления поезда я уже был на «Голиковке», вышел из своего «судьбоносного» поезда и с черным фанерным чемоданом в руках отправился вниз по булыжной мостовой улицы Гористой. Вот и перекресток — недалеко от него, на улице Урицкого, должно было находиться научное учреждение со странным названием: «Карело-Финская научно-исследовательская база Академии наук СССР».

Пока я шел к нему, мое приподнятое настроение несколько поникло. Неказистые одноэтажные деревянные дома в сочетании с булыжной мостовой создавали впечатление глубокой провинциальности, как будто я снова попал в недоброй памяти сибирский город Канск.

Толкнув дверь, я вошел в небольшой вестибюль, в котором восседала одинокая гардеробщица. Она сказала, что сектор геологии размещается на втором этаже. Я поднялся

по лестнице, робко постучал в первую же дверь и на безразличное «входите» переступил порог просторной светлой комнаты в два окна, где за одним из столов сидела молодая женщина, как я позже узнал, аспирантка К. Инина. Я представился, и сотрудница указала на объемистый пакет, лежащий на одном из свободных столов. Рукой Галины Сергеевны на нем была написана моя фамилия. Открыв пакет, я обнаружил записку с перечнем первостепенных шагов, которые необходимо предпринять сразу по прибытии. Прежде всего я должен был сходить в секретариат и заявить о себе, затем в отдел кадров, где мне предстояло написать заявление о приеме на работу в должности «младшего коллектора», заполнить анкету, после этого пойти в общий отдел и получить направление в общежитие. Кроме того, в пакете лежала объемистая пачка различных карт и схем, которые, согласно указаниям начальства, мне надлежало скопировать на кальку. Перелистав эти схемы и, естественно, ничего в них не поняв, я решил, что они подождут, и отправился на поиски указанных «точек соприкосновения».

В секретариате никаких сложностей не встретилось, меня лишь предупредили, что жить буду в Сайнаволоке (об этом местечке я уже был слегка наслышан от Галины Сергеевны). А вот в отделе кадров меня ожидали неприятности трудно преодолимого свойства. Заявление о приеме на работу я написал, конечно, с ошибками, но сравнительно легко, по подсказке заведующей. К счастью, она была предупреждена о прибытии столь ценного «научного кадра», претендента на «романтическую» Должность младшего коллектора. На мгновение мелькнула мысль, а буду ли я когда-нибудь старшим коллектором? Но я тут же о ней забыл, увидев перед собой анкету. Вопросов в ней было много, и все они по сути сводились к одному: а кем были ваши родители до семнадцатого года? Особую сложность представляли два пункта: место жительства во время войны и социальное положение родителей. На первый из них я правдиво указал — Красноярский край. А дальше, говоря о причине, по которой мы там оказались, пришлось солгать — были эвакуированы в начале войны из города Риги. Первая ложь не могла не потянуть за собой вторую: а кем были мои родители? С мамой просто, я ее назвал домашней хозяйкой, а как быть с отцом? И я придумал, на-

писал — «мещанин». Откуда только взялось это слово, я и значение-то его представлял весьма смутно. Но звучало красиво и, на мой взгляд, загадочно. С такой вот ложью я и вошел в свою науку.

Ближе к вечеру я узнал, что зачислен в штат с окладом в 410 рублей, что составляло тогда одну треть оклада младшего научного сотрудника, на которую ни тогда, ни тем более сейчас прожить было невозможно.

Вернувшись в сектор после выполнения всех формальностей, стал знакомиться с содержанием пакета более детально и обстоятельно. Ужаснувшись количеству карт, подлежащих копированию, я решил узнать, где этот самый Сайнаволок и как туда добираются люди. Оказалось, все очень просто: ежедневно специальный автобус вечером отвозит, а утром привозит сотрудников на работу. Успокоенный, я отправился искать столовую, так как последний раз по-настоящему поел в день вылета из Краснощелья.

В шесть часов вечера я уже ехал на автобусе в Сайнаволок. Это оказалось местечко в семи километрах от Петрозаводска, на самом берегу Онежского озера. Здесь стояли два деревянных двухэтажных дома, принадлежавших когда-то Министерству иностранных дел Карело-Финской республики и использовавшихся как дома отдыха для его сотрудников. В одном из них находилось общежитие гостиничного типа. В предложенной мне комнате были встроенный шкаф, две кровати с новым постельным бельем, стол под красивой скатертью, стулья, но, самое поразительное, здесь имелась калориферная система отопления финского типа. После стольких лет лагерно-армейской спартанской жизни все это представлялось просто раем. В обалденно-радостном состоянии я пошел знакомиться с домом и жильцами. Итак, на первом этаже был большой вестибюль с камином, кухня отсутствовала, удобства располагались в конце коридора. Комнат, таких как моя, было шестнадцать, а жильцов всего трое: два сотрудника института истории и один биолог. Я был четвертым. Второе здание занимали лаборатории, лишь на третьем этаже, в мансарде, жил известный археолог и писатель Александр Михайлович Линевский. Впоследствии он мне много рассказал о своей богатой событиями жизни. У меня хранятся книги с его автографами.

Теплом и порядком в Сайнаволоке заведовал довольно угрюмый на вид финн Паул Эмильевич Форсель; за чистотой следила его жена, удивительно приятная женщина, Анна Ивановна, тоже финка. Буквально с первого дня она взяла шефство надо мной, ведь у меня не было ровным счетом ничего: ни электроплитки, ни чайника, ни кастрюльки, ну ничего! Она стала моим настоящим ангелом-хранителем.

В служебном, так называемом лабораторном корпусе работали сотрудники, постоянно живущие в Петрозаводске. Мы с ними встречались на автобусной остановке — они утром приезжали на работу из города, а мы, напротив, уезжали в город. Вечером все повторялось с точностью до наоборот. Кроме этих двух зданий, была еще очень хорошая баня. Говаривали, что когда-то в этой бане работники министерства парились с пивом и будто где-то должен быть зарыт запас в несколько ящиков. Мы с Паулом Эмильевичем разгребли каждый подозрительный бугорок, но, увы, бутылок не нашли. Но это так, к слову.

Достоинства Сайнаволока — красота Онежского озера, чудесный сосновый лес, каменистые и песчаные пляжи, комфортабельное по тем временам жилье — имели своим продолжением существенный минус: полную оторванность от цивилизации. Негде было даже хлеба купить. Разве что на Северной точке, в рабочем поселке Судостроительного завода, за четыре километра от Сайнаволока, где имелся магазин с небольшим выбором продуктов, но с непременными табаком, спичками и вином.

На следующий день автобус доставил меня на работу. В секторе геологии появилась вторая аспирантка, веселая, общительная, молодая женщина М. Луговская. Расспросив сотрудниц, я стал в какой-то мере понимать структуру научного учреждения со столь длинным и не очень понятным названием: «Карело-Финская научно-исследовательская база...» В моем представлении очень плохо сочетались слова «база» и «научно-исследовательская». В 1949 году «база» была переименована в «филиал», что звучало, с моей точки зрения, благороднее. Итак, на нашей пока еще «базе» размещалось множество секторов: геологии, гидрологии, биологии, зоологии, экономики и др. Кроме того, были: химическая и спектральная лаборатории, отдел нерудного сырья, две мастерские — шлифовальная для

геологических нужд и столярная, гараж, а также большая научная библиотека, куда поступали обязательные экземпляры академических изданий и ведущих издательств художественной литературы. В библиотеке имелся солидный обменный фонд. Это крупное, но пока что в «зачаточном» состоянии научное учреждение было создано постановлением правительства и президиума Академии наук в конце 1946 года, и возглавил его академик А.А.Полканов.

В секторе геологии ко времени моего прихода сложилась любопытная ситуация. Руководил сектором профессор Петр Алексеевич Борисов — представитель старой научной аристократии. В начале нашего столетия, еще будучи студентом Санкт-Петербургского университета, он был направлен известнейшим ученым-геологом северо-запада А.А. Иностранцевым в «страну лотов и озер» для составления геологической карты Олонецкой губернии. С тех пор П.А. Борисов весь свой интеллект и творческую энергию отдал Карелии, заслужив среди геологов этого края почетное звание «отец карельской геологии». Естественно, обо всем этом я узнал значительно позднее, а пока что на мой удивленный вопрос, почему представителями сектора являются только они, две аспирантки, и где же остальные сотрудники, узнал, что основное ядро работает по совместительству, а постоянное место их службы — Ленинградский университет, лаборатория докембрия. Г.С. Бискэ заканчивала аспирантуру и жила со своей семьей в Ленинграде. Квартира П.А. Борисова была в Пушкине. В силу положения в науке и почтенного возраста ученого руководство республики не требовало его переезда в Петрозаводск. В этой ситуации я мало что понял, но одно было ясно: мне не грозила постоянная опека, как не грозила и скорая встреча с моим начальством.

Уяснив «общеакадемические структурные» вопросы, я перешел к решению своих, а именно — к копированию карт. Первое, что я сделал, — приобрел в канцелярии «инструментарий": небольшую готовальню, разноцветную тушь, карандаши, чертежные перья и саму кальку в виде большого рулона, чтобы хватило надолго. Когда я попробовал провести рейсфедером линии разной длины и толщины, меня охватила паника — ничего не получалось. За последние годы мои руки привыкли держать совсем другие ин-

струменты: ломы, лопаты, кирки, автомат с винтовкой, тяжелые весла. Но отступать было некуда. На первых порах работа копировальщика своей каторжностью напоминала мне распиловку труб в далекой Type. Куски кальки летели один за другим в корзину. Тушь ползла за линейкой, оставляя черную размазанную полосу. Попробовал чертежным перышком нарисовать разные обозначения к картам — получилось неопрятно. Да еще меня подводил мой русский язык. Случалось, что работа была практически готова, и вдруг выяснялось, что пропущена какая-нибудь буква или слово вообще не так написано... Порою я не выдерживал, бросал все и отправлялся в Сайнаволок, благо я никому не был нужен. Но жизнь уже воспитала во мне терпение и настойчивость. «Ты все сможешь, у тебя все получится», — заклинал я самого себя и продолжал корпеть над картами. И недели через три у меня действительно стало получаться, а некоторые карты приобрели даже «товарный» вид.

Приезжая после работы в Сайнаволок и не будучи обремененным, благодаря Анне Ивановне, заботами о «хлебе насущном», я погружался в мир книг и брал в библиотеке все подряд, по алфавиту, от Гончарова до Толстого. Мне открылись также Шекспир и Бальзак, Голсуорси и Мопассан, Джек Лондон и Эптон Синклер. Я стал настоящим «книгоголиком», для сна отводил считанные часы. Порою я едва не засыпал над картами, но свой режим не менял. Я буквально ощущал, как расширяются мои представления о мире человеческих взаимоотношений, любви и ненависти, добродетели и пороке. Я понял всю устрашающую степень моей отсталости и хотел наверстать упущенное.