ТАКАЯ ТРУДНАЯ НАУКА ГЕОЛОГИЯ

Перевожу Таннери. А.В.Иванов. Майские праздники. Северо-Западная комплексная экспедиция. Аварийная посадка и минное поле. Новая встреча с Агой.

Приезд Галины Сергеевны в середине января был внезапным и скоротечным. Меня обрадовало неподдельное удивление на ее лице при виде проделанной мною работы. Как бы невзначай я указал на стопку книг, авторам которых

принадлежали и те карты и схемы, что были перечерчены мною. «И вы все это читали?» — с недоверием спросила начальница. «Конечно, — ответил я, — только мало что понял». После отъезда Галины Сергеевны узнал, что меня перевели на должность лаборанта с окладом в 740 рублей. Надо ли говорить, как я вырос в собственных глазах!

Уезжая, Галина Сергеевна передала мне книгу В.Таннера о геологии Фенноскандии на немецком языке, из которой нужно было перевести несколько глав. Причем она просила эту работу выполнить в нерабочее время, так как заказ оплачиваемый и рассчитываться «живыми» деньгами будет ее муж, тоже геолог, Сергей Феликсович Бискэ. Я, не раздумывая, согласился. Деньги мне были нужны позарез: все заработанное на Кольском я благополучно проел, на 410 рублей было не прожить. Мой наличный гардероб в виде двух рубашек, одних брюк-галифе, тех самых, сшитых из немецкого трофейного одеяла, в равной степени как и хромовые сапоги, приобретенные в Риге на толкучке в обмен на часы, привезенные из Германии (трофей разведки), остро нуждались в обновлении.

Итак, я взялся за дело. В библиотеке выпросил большой немецко-русский словарь на 75000 слов, с радостью узнал, что есть еще и немецко-русский технический словарь, и, схватив их в охапку вместе с Таннером, помчался вечером в Сайнаволок. Увы, от моего боевого настроения скоро мало что осталось. Я хорошо знал литературный немецкий, но не знал геологической терминологии. Это первое, а во-вторых, я еще не настолько знал русский язык, чтобы составить текст геологически верный и литературно выдержанный. Боже мой, как трудно он мне давался, этот перевод! Я работал до двух-трех часов ночи, до отупения, до темноты в глазах, но что толку! Мне ужасно не хотелось ударить лицом в грязь перед незнакомым мне Сергеем Феликсовичем и, одновременно, очень хотелось получить обещанные за перевод 1200 рублей, которые представляли для меня целое богатство.

Книга В.Таннера была посвящена теории оледенения в недавнем геологическом прошлом на территории Балтийского щита (Фенноскандия), куда территориально входили Швеция, Финляндия, Кольский полуостров и Карелия. Мне не хватало знаний и слов, чтобы членораздельно объ-

яснить, почему ледники сперва наступали, а затем почему-то отступали, по пути образовывая такие странные формы рельефа, как камы, озы, друмлины и вдобавок еще совсем непонятные конечные морены. Порою мне было до тошноты плохо, но все же перевод я осилил.

Я отдал свой труд Галиие Сергеевне, и она при мне начала читать. Время от времени на ее губах появлялась странная улыбка. Окончив чтение, она сказала: «Ну, хорошо», — и пообещала передать перевод Сергею Феликсовичу. Через некоторое время я получил обещанный гонорар и один экземпляр отпечатанного на машинке перевода. Должен признаться, свою собственную работу я узнал с трудом. Сергей Феликсович провел большую редактуру, после которой мой текст набрел геологически осмысленное содержание и правильное литературное звучание. Сергей Феликсович был одним из многих людей, кто в ту пору, да и в последующие годы, относились ко мне с большим сочувствием и добротой. Впоследствии я познакомился с ним. Он оказался человеком с острым и язвительным умом, хорошо образованным, знающим, но в чем-то в жизни не удовлетворенным. Я с ним не прощаюсь, пройдет всего несколько лет, и именно с его помощью мне удастся сказать свое первое слово в науке.

...Как-то неожиданно нагрянули майские праздники. Руководство нашего научного учреждения дало согласие на проведение общего праздничного ужина в конференц-зале с вином, закусками, домашними пирогами и танцами. Женщины взяли на себя «кухню": из того, что можно было купить в то скудное время, готовили всевозможные салаты, пекли рыбники, ватрушки, пироги с брусникой. Мне было поручено приобретение вина и хлеба. Появилось праздничное настроение. Я купил новую рубашку с галстуком, начистил до блеска сапоги и с нетерпением ждал начала вечера. Он получился действительно веселым, азартным. Немного выпили и закусили, потом пели и танцевали. На первый вальс вышел Александр Васильевич Иванов, заместитель директора нашей «базы», человек, сыгравший в моей жизни огромную роль. Он танцевал с палочкой, у него была серьезная травма правой ноги, но ему, великому жизнелюбу, тросточка не могла служить помехой. Уже за полночь нас увезли в Сайнаволок. Ночью разразилась гроза и

вспомнились слова поэта: «Люблю грозу в начале мая...» На душе было как-то очень спокойно и радостно.

На следующий день мы все дружно, единым строем вышли на демонстрацию. Был чудесный день. Сама демонстрация длилась много часов, с частыми остановками и долгим стоянием на месте. Женщины-певуньи составляли хоровые капеллы, мужчины с удовольствием в это время потягивали пиво, а некоторые после приятного принятия ста граммов закусывали бутербродами с колбасой, сыром и даже черной икрой (кто был побогаче). К сожалению, с годами демонстрации как бы «постарели», постепенно теряли свою праздничность, становились более формальными — меньше гармонистов в колоннах, меньше песен, больше обыденности. Но это так, попутно.

В конце мая приехала Галина Сергеевна уже в новом качестве молодого кандидата наук. Она с головой ушла в подготовку к полевому сезону, обещавшему быть очень трудным. Страна нуждалась в полезных ископаемых, среди которых важное место занимала железная руда, недавно обнаруженная в Западной Карелии. Требовалось комплексное природно-экономическое обследование всего западного региона Карелии, в первую очередь под строительство железной дороги к богатым залежам руды. В 1948 году для решения поставленной задачи была создана Западно-Карельская комплексная экспедиция во главе с А.В. Ивановым, экономистом по специальности и профессиональным организатором. К работе экспедиции привлекли и Галину Сергеевну, поставив четкую задачу: дать подробную характеристику песчано-гравийных отложений, и слагаемых ими современных форм рельефа, а также описание скальной поверхности всей Западной Карелии для проекта строительства новой железной дороги. Срок исполнения — три года. На тот период в распоряжении Галины Сергеевны было всего два человека — студентка уже четвертого курса Ленинградского университета, прошлогодняя знакомая И. Сафонова и я. Г.С. Бискэ понимала, что с такими «силами» поставленную задачу не только не выполнить, но даже с места не сдвинуть, и она нашла блестящий выход — применить аэровизуальные наблюдения.

Решение это было не только оригинальным, но и очень смелым. Основную тяжесть работы могла взять на себя

только сама Галина Сергеевна. Она мужественно села в маленький гидросамолет Ш-22, склеенный из фанеры, но пилотируемый асом своего дела В.С.Колтыгиным, и стала тут же в процессе работы создавать собственную методику аэровизуальных наблюдений применительно к условиям Карелии. Результаты превзошли все ожидания! Были составлены геологические карты, требующие уже только контрольных наземных маршрутов. Большой неожиданностью стало решение Галины Сергеевны приобщить к полетам и меня.

Летали на рассвете и с пяти вечера, чтобы избежать «болтанки», когда восходящие или нисходящие потоки воздуха швыряют маленький открытый трехместный самолетик то вверх, то вниз, доводя участника полета до настоящей «морской болезни». Слава Богу, я не страдал от этой напасти и с каждым полетом набирался опыта и новых знаний. К концу лета я уже совершал самостоятельные наземные контрольные маршруты. Мне казалось, что я нашел себя и избранное мною решение — остаться в геологии — единственно правильное.

Лето, как обычно, пролетело быстро, и, как ни странно, зима тоже. В Сайнаволок на постоянное место жительства прибывало все больше и больше специалистов разных отраслей науки: здесь были гуманитарии, биологи, зоологи, лесники и уже несколько геологов, выпускников Ленинградского и Петрозаводского университетов. Среди нас оказалось несколько семей. Я перебрался в небольшую комнатку — «аппендикс» на втором этаже напротив лестницы. В ней размещались только деревянный топчан, стол и два стула. Калориферное отопление продолжало еще действовать, но на всякий случай я обзавелся электрическим рефлектором. Мне было тепло и уютно, а добрая Анна Ивановна продолжала меня подкармливать по «себестоимости». Чтение художественной литературы пришлось резко сократить, необходимо было вникнуть в суть геологических вопросов, которые горой встали передо мной. Я решил ликвидировать хотя бы основные пробелы в познании науки о Земле, чтобы к будущему полевому (экспедиционному) сезону не быть «белой вороной». Мне хотелось удивить начальство своим умением работать самостоятельно, без подсказки и наставлений. Галина Серге-

евна из-за отсутствия жилья здесь, в Петрозаводске, продолжала жить в Ленинграде. Мне же никто не мешал свой рабочий день, который выходил далеко за пределы нормированного, планировать по своему усмотрению. Формальные задания по теме я старался выполнять в максимально короткий срок, чтобы побольше времени проводить в библиотеке, изучая библиотечные каталоги, с которыми я стал на «ты». Так прошла еще одна зима, и, как это всегда бывает на севере, неожиданно нагрянула весна с ее предэкспедиционными заботами, беготней, «выбиванием» спальных мешков, лопат, топоров, накомарников и всего прочего, что так нужно в поле. Обеспечение продуктами строго по лимиту было тоже не простым делом. 1949 год, на складах не густо, и хотя мы шли по снабжению после больниц и детских садов, мясные консервы, сахар, сливочное масло продолжали оставаться для нас роскошью. Началось очередное экспедиционное лето, которое, как и наступившая затем зима, окончательно определило мою дальнейшую судьбу.

Нашим постоянным местом базирования в то лето стало старинное исконно карельское село Ухта (родина многих рун знаменитого эпоса «Калевала") на севере нашей республики. Мы были не одни, а составляли как бы «сдвоенный» отряд с ребятами Кирилла Александровича Шуркина. В составе нашей группы изменений почти не произошло: прибыла на постоянную работу окончившая к тому времени Ленинградский университет Ирина Сафонова, а студентку третьего курса Петрозаводского педагогического института Лидию Шелкову прикомандировали к нам для прохождения геологической практики. В группе К.А. Шуркина работали три молодых парня: Геннадий Николаевский и Владимир Чернов, студенты третьего курса Петрозаводского университета, и Николай Рямзин — студент пятого курса Ленинградского университета, самый опытный из нас, без пяти минут геолог. Скоро наш объединенный отряд стал на удивление слаженным и веселым коллективом.

Экспедицию обслуживала обыкновенная полуторка с необыкновенным шофером Валерием Уткиным, который свою машину берег как зеницу ока. Поскольку дорог было очень мало и все они сильно пострадали в ходе войны, то

машина бегала в основном по Ухте — обеспечивала полеты и нужды начальства, а мы чаще ходили пешком или пользовались двумя лодками, очень выручавшими нас. И еще был знакомый нам гидросамолет, «шаврушка». На нем предполагалось облететь с аэровизуальными наблюдениями весь север Карелии. Уже в самом начале полевых работ меня ожидал сюрприз: по решению Галины Сергеевны я стал летать самостоятельно, что возвысило меня в собственных глазах на целый порядок.

В те времена летчикам жилось вольготно. Никаких тебе прогнозов погоды. Встанет летчик часов в шесть утра, посмотрит на небо и сам решит — лететь или нет. Кроме летчика, был еще и механик, который заправлял самолет высококачественным бензином, маслом, следил за двигателем, шасси, то есть целиком отвечал за исправность самолета. В тот год нам попалась забавная пара. Я не буду называть их имена. Они были хорошие ребята, но, вот беда, к водочке неравнодушны. В авиации это плохо кончается.

Как-то днем нам предстояло обследовать приграничный район, не пересекая 25-километровую запретную зону. При этом о каждом полете в сторону границы нами заранее оповещался погранотряд, а тот в свою очередь оповещал заставы. Зная, что все формальности соблюдены, мы вылетели в 16.00, как и намечалось. Продолжительность полета из-за относительно позднего времени не должна была превышать трех часов. Контрольное время прилета — 19.30.

Примерно через час после взлета раздался многократный треск, винт самолета заработал на бешеных оборотах, в носовой части нашего «воздушного корабля» появились точечные пробоины. Побледневший пилот рванулся к замку зажигания. Двигатель был остановлен, но винт от встречного потока воздуха продолжал вращаться. Высота 150 метров, ощущение, что происходит какая-то дьявольщина, винт вращается, но в воздухе полная тишина, самолет летит и в то же время явно теряет высоту. Под нами лес, болотце, а невдалеке озеро, на которое можно сесть, если только дотянем... Полнейшая неизвестность, что тебя ожидает в следующее мгновение. Я успел заметить наблюдательную вышку пограничников, над которой мы очень низко пролетели в устрашающей тишине.

До озера мы дотянули, но посадка была очень жесткой, машина сильно ударилась о поверхность воды. Летчик, весь побелевший, снял шлем, устало вытер лоб и молча уставился на днище самолета, ожидая увидеть течь. К счастью, самолет удар о воду выдержал. Но вот берег оказался далековато. Легли мы с летчиком на поплавки и давай руками грести. Со стороны это выглядело, наверное, смешно: два человека в четыре руки по сантиметру продвигают громадную машину к желанному берегу. Хорошо, что ветра не было.

Первый же осмотр показал, что вина за аварийную посадку целиком лежит на совести механика, который «позабыл» законтрить гайки крепления винта, и он пошел вразнос. Но пилот понимал и свою вину, именно свою, так как не проверил готовность самолета к вылету.

С вышки нас, естественно, заметили и оповестили комендатуру, что неизвестный самолет пошел на посадку в запретной зоне. Мы пролетели над вышкой так низко, что наблюдатель просто не успел рассмотреть опознавательные знаки. Это случилось около 17 часов. В 17.30 об аварийной посадке стало известно в Петрозаводске, а в 18.00 уже Москва запрашивала обстоятельства происшествия. Обо всем этом я узнал, конечно, позже, а тогда, оставив летчика у самолета, отправился в сторону вышки.

Когда я ее достиг, дежурный лейтенант попросил меня на карте показать приблизительно путь, по которому я пришел, и потом, как-то странно глядя на меня, сказал: «Ну, парень, ты в рубашке родился». Оказывается, я прошел по минному полю, оставленному войной, на котором совсем недавно погиб пограничник с их заставы. Вот так Бог спас меня дважды в один день.

Когда самолет не прилетел в назначенное время, Галина Сергеевна забила тревогу. Вскоре она уже знала, что с нами произошло и где находится каждый из нас. К девяти часам мое начальство с Валерием Уткиным прибыло на заставу. Наверное, первый раз в жизни Валерий не жалел ни машины, ни себя, ни Галину Сергеевну и по ухабистой бывшей военной дороге вовсю, как говорят шоферы, жал на газ. На следующий день пограничный катер отбуксировал «шаврушечку» в озеро Верхнее Куйто, откуда после небольшого ремонта летчик с механиком улетели в Петро-

заводск. Нам же прислали другой самолет с другим экипажем. От первой моей аварийной посадки (потом были и другие) больше всего запомнилась звенящая тишина в воздухе и мысль, что через несколько мгновений с тобой может случиться что-то страшное.

В этот полевой сезон произошел и комический эпизод, о котором мне хотелось бы рассказать.

После окончания аэровизуальных наблюдений мне с Л. Шелковой и молодыми ребятами из отряда К.А. Шуркина было поручено провести геологические маршруты по южному берегу Среднего Куйто. Если посмотреть на карту Карелии, на ее северную часть, то легко убедиться, что Куйто представляет собой целую систему озер, получивших названия: Верхнее, Среднее и Нижнее Куйто, общей протяженностью около ста километров. Мы отправились на двух лодках, причем на веслах, подвесных моторов тогда у нас еще не было, строго следуя указаниям наших двух начальников.

Как-то мы задержались в одном из маршрутов и долго не могли найти подходящего места для ночлега. Был август, уже стемнело, а мы все плывем вдоль каменистого, местами заболоченного берега. Вдруг проглянул впереди прозрачный, с песчаными отмелями мыс. Мы сразу к нему причалили, разожгли костер и в отблесках огня увидели небольшой плот и на нем несколько деревянных бочек. Кругом ни души, и мы, естественно, устремились к загадочному плоту. Бочки были плотно заколочены крышками, кроме одной, заполненной на две трети засоленными крупными лещами. Наступила минута напряженного молчания, а затем как по команде четыре пары рук одновременно устремились в бочку и вытащили по нескольку рыбин. Сколько было радости, но и боязни тоже: вдруг сейчас из темноты выскочат рыбаки и зададут нам перца.

Питание в тот год было скудное. Пшено, постное масло, овсянка с черничным вареньем и по одной банке мясных консервов в день на всех. Спиннингов тогда у нас еще не водилось, блесен тоже, а на удочки ловить не получалось — просто не оставалось свободного времени. За день мы уставали так, что единственной мечтой было поесть и забраться в спальный мешок.

Уха в тот вечер удалась отменная, рыбы наелись, как го-

ворится, от пуза, каждый плавничок обсосали. Лещи жирные были. А потом в полной темноте поставили палатки и, ублаготворенные, заснули сном праведников с одной мыслью — пораньше встать и вовремя унести ноги, так, на всякий случай.

Я проснулся первым, вылез из палатки — и остолбенел. Мы, оказывается, расположились на старом заброшенном кладбище. Вглядевшись, я увидел, что Гена Николаевский лежит поперек старой могилы, Коля Рямзин избрал в качестве изголовья повалившийся крест, а Лида аккуратно устроилась между двумя могилами. Меня разобрал страшный хохот, ибо зрелище поистине было достойно кисти какого-нибудь мрачного сюрреалиста.

На завтрак мы быстро соорудили нашу обычную овсяную кашу и заварили крепкий чай. Вдруг кто-то из нас вспомнил ночную, почти бесовскую сцену, когда в отблесках костра четверка робинзонов с безумным азартом в глазах выхватывает из бочки лещей. И все это на фоне старого заброшенного кладбища... Нас снова разобрал смех, но не тот обыкновенный, от удачной шутки, а неудержимый хохот, когда и смеяться уже больше нет мочи, но и никак не остановиться. Как давно это было и как неповторимо!

После окончания полевых работ Галина Сергеевна обычно брала частично отпуск и уезжала в Ленинград, к своей семье. Воспользовался такой возможностью и я. Взяв отпуск, я отправился в Ригу с радостным ощущением свободы, в предвкушении встречи с Агой.

Мой отъезд в Ленинград, а затем в Петрозаводск не оборвал наши отношения. Мы с ней часто переписывались, общение в письмах приобретало все более теплую окраску. Находясь в разных городах, мы одновременно посмотрели фильм «Сказание о Земле Сибирской», который произвел глубокое впечатление, о чем мы друг другу написали. Подобное совпадение на нас очень подействовало, мы его восприняли как предзнаменование. Ведь мы были еще такими юными, сентиментальными и наивными. Мне казалось, что я влюбился. Ага, видимо, переживала то же самое.

И вот долгожданная радостная встреча. Мы верили, что это настоящая любовь.