И СВЕТ НАСТУПИЛ

 

О смерти Толстого писали много; верно, будут писать еще и еще.

Вопреки всему, что говорят, смерть Толстого прекрасна. Ключ к ней — его самые последние слова : « Искать, все время искать ! »

« Ищите Царствия Божия и правды Его и все приложится вам » (Мф. 6, 33).

« Сережа ! Истина... Я люблю много...» (Александра Толстая, «Отец», Жизнь Льва Толстого, Нью-Йорк, 1953 г., т. 2, стр. 404-405).

Он стремился к истине с самых первых дней своей жизни, когда вместе с братом Колей они искали в Ясной Поляне зеленую палочку, которая сделает всех людей счастливыми, — и до самых последних моментов, — и умер в пути, в поисках истины.

И еще одно высказывание о Толстом хочется вспомнить, слова, сказанные его сестрой, монахиней Марией Николаевной : « Брат заблудился. Но разве Бог не видел его искания, его муку, его искренность... » (М.В. Лодыженский, «Свет незримый », Петроград, 1915 г., стр. 304; фототипическое переиздание Ихфис, 1971 г.).

Он заблудился, как заблудились и его оппоненты — и церковники, и революционеры, — как заблудился весь мир.

Но и нашел — нашел и нам открыл любовь, справедливость, и хотя не всю и не во всем, но все же истину.

Я включил главу о Льве Толстом в мои воспоминания. И не мог поступить иначе. Толстой органически входит в мою биографию : без него я не был бы собой. И сколько людей во всем мире могут это сказать. И сколько людей во всем мире

 

это ещё скажут. Ленин говорил о Толстом как о « великом художнике, срывающем все и всяческие маски», и сам не понимал, насколько он был прав. Толстой действительно срывает « все и всяческие маски »,в том числе и ту, которую создал Ленин, маску « общественного блага », за которой так охотно прячет советский строй лицо зверя.

И значение Толстого будет являться ясней и ясней по мере того, как насилие будет уходить из мира и человек будет «выдавливать из себя капля-по-капле раба». И становиться человеком.

Когда мне было 10 лет, я не сумел бы все это сформулировать, но чувствовал уже тогда,

Всю жизнь я тянулся к Христу, к церкви, к таинствам, обрядам. И в то же время я отчетливо знал, что во властях, в государстве, в национализме, в идолах, придуманных людьми, нет и не может быть правды. И потому тянулся не только к B.C. Соловьеву, но и к Толстому.

Под их обаянием я остался на всю жизнь.